Чед пустился в описание школы, друзей, занятий штангой, рассказал о прочитанных книгах, увлечении велосипедом.
– Отец разрешает мне кататься по Джорджтауну; я уже хорошо знаю окрестности. Хотя было бы лучше, если бы я ездил на машине.
– Почему?
– Знаешь, дождь, иногда снег; иногда очень трудно. Мне хотелось бы ездить на машине. Отец обещает научить водить.
– Разве этому не учат в школе?
– Да ну! Большую часть времени приходится заниматься на тренажере, а до настоящей машины не добраться. Правда, есть одна штука, не слабая, которую там дают, брат моего друга…
– Чед, – внезапно произнес Ник, – когда ты собираешься идти?
– Ну нет, – заныл Чед. – Я забыл, разве нельзя позвонить и сказать, что я не могу прийти?
– Нет, ты же знаешь, нельзя. Прошло почти два месяца, и ты должен идти. Ты должен стоять перед домом – во сколько?
– В шесть тридцать. Еще рано.
– Уже шесть часов, и тебе пора одеваться.
– Да это пять минут. Нельзя, что ли, дорассказать про машины, а?
Ник взглянул на светящееся от воодушевления лицо сына и подумал о прошедшем часе, в течение которого его сын разговаривал с Валери гораздо откровеннее, чем, насколько было известно Нику, с родной матерью.
– Конечно, только не растягивай.
Чед закончил свой рассказ, но его энтузиазм пропал и лицо утратило живость.
– Похоже, пора одеваться, – проговорил он неохотно. – Ой, подождите, сначала я хочу сделать Валери подарок. Я хочу сказать, может быть, я тебя уже не застану, когда возвращусь. Хотя, может быть, ты еще будешь, я ненадолго, во всяком случае я хочу преподнести его сейчас, идет? Не волнуйся, пап, одна минута!
Он направился в сарай, почти незаметный позади кустарника, и взял садовые ножницы.
– Ты сказала, что любишь розы и хотела, чтобы они всегда были у тебя?
– Да, – проговорила Валери, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы.
Чед опустился на колени перед кустом роз, которыми восхищалась Валери, и внимательно осмотрел каждый цветок, выбирая самые лучшие. Валери и Ник посмотрели друг на друга, и он накрыл ее руку своей.
– Спасибо, – проговорил он очень тихо, – ты говорила с ним как со взрослым. Ему это понравилось. Мне тоже.
– Он замечательный мальчуган, – мягко ответила Валери. – Ты должен им гордиться.
Легкий звук привлек ее внимание.
– Это…?
– Невыразимо горд, – сказал Ник. Он тоже услышал звонок в дверь, но не обратил внимания; его мысли были заняты тем, что рука Валери лежит под его рукой, он вдыхал ее запах, ему хотелось ее поцеловать.
Елена тоже услышала звонок в дверь из комнаты для стирки и пошла открывать.
– Добрый вечер, миссис Эндербай, – сказала она, – Чед во внутреннем дворике.
– Предполагалось, что он будет ждать меня у входа, – сказала Сибилла.
Они с Чедом условились об этом: она не любила входить в этот дом, зная, что обычно, когда она приезжала, Ник куда-нибудь уходил.
– Вы на десять минут раньше, – сказала Елена, – и у них сегодня гость; Чед, должно быть, пропустил время, когда нужно выходить.
– То есть забыл.
Сибилла прошла через прихожую на кухню, затем в комнату, где обычно завтракали. Подойдя к двери, ведущей во двор, она посмотрела в окно и замерла. На террасе, расцвеченной солнечными и теневыми пятнами от кленовых листьев, за стеклянным столиком спиной к ней сидел Ник, а Валери – Валери! – сидела рядом с ним.
Стоя в тени комнаты, Сибилла увидела, что когда Чед повернулся к ним, Ник убрал свою руку с руки Валери. Она видела, что Ник сидел вплотную к Валери, что ее сын подошел к ним и преподнес Валери пять чудесных роз цвета слоновой кости, видела, как улыбнулся Ник, а Валери, наклонившись, поцеловала Чеда в щеку, легонько потрепав по волосам, видела, как Ник вновь положил руку на руку Валери, когда Чед обнял ее и поцеловал в щеку.
Сибилла стояла в тени и смотрела на них троих, бывших вместе. Затем она резко повернулась и быстро прошла мимо Елены, почти бегом подошла к входной двери и выбежала на улицу, где ее ждал лимузин. Она села на заднее сиденье, дыша часто и неровно. Когда водитель вывел машину на магистраль, ведущую от Джорджтауна, Сибилле показалось, что ее увозят от чего-то ценного, дорогого, к чему она уже никогда не вернется.
Сидя в гостиной около трех секретеров, втиснутых в угол, Розмари уловила прекрасный запах пяти роз, стоявших в дальнем конце комнаты. Валери, вернувшись домой поздно ночью, прежде чем лечь спать, поставила розы в одну из ваз баккара. Утром Розмари сразу же завела разговор о цветах.
– Они очень красивы, – сказала она, когда Валери спустилась к завтраку. – В котором часу ты вернулась?
– Около трех.
Валери попробовала кофе; он был слишком горячий. Босиком, в шортах, рубахе навыпуск она, опустив кусочек льда в стакан с апельсиновым соком, присоединилась к Розмари, сидевшей в гостиной. В доме не было кондиционеров.
– Ты ничего не рассказывала мне о нем, – проговорила Розмари.
– Да, – она помолчала. – Помнишь Ника Филдинга?
– Нет, кто это?
– Я познакомилась с ним в колледже. Я рассказывала о нем, и вы с отцом знакомились с ним, когда приезжали в Стэнфорд.
– Не помню. Это было тринадцать лет назад; как я могу упомнить?
Валери улыбнулась.
– Не важно. Я помню.
– У него неплохо идут дела, если он живет в Джорджтауне, – сказала Розмари.
Она сидела на низком вращающемся стуле около секретера, окруженная кипами бумаг, дожидаясь, когда Валери скажет, что оставить, а что выбросить в мусор. Она разбирала эти бумаги почти целую неделю, словно была срочная необходимость навести порядок в них. Конечно же, это было весьма срочно; Валери отлично все понимала. Разбор документов заполнял время Розмари, предоставлял ей возможность сделать такое, чего нельзя не заметить, а главное – можно измерить. Это почти работа.
– Он состоятелен? – спросила Розмари.
Стоя около нее, Валери задумчиво пролистывала бумаги, лежавшие на краю стола.
– Весьма, – проговорила она, – он всего достиг сам, начав с нуля.
– Впечатляюще. И не женат, полагаю?
– Разведен, – ответила Валери. – У него чудесный двенадцатилетний сын, которого он воспитывает. Они близки, как два добрых друга. Мне нравится смотреть на них и находиться рядом, быть частью маленькой семьи, которую они образуют вдвоем.
– Ты влюблена в него, – сказала Розмари.
Руки Валери застыли на пачке бумаг, она взглянула в окно на парк, находившийся по другую сторону улицы.
– Иногда, – проговорила она наконец.
– Как это понимать?
– Я не уверена. Каждый раз, когда думаю о Нике, начинаю беспокоиться о завтрашнем дне или о следующей неделе, или о следующем месяце… Должно быть, мы сильно изменились после нашего первого знакомства. Мне нравится быть с ним. Самые приятные минуты я провела с ним и с Чедом, но во мне постоянно присутствует страх, что либо он, либо я допустим ошибку и не сможем ее исправить. У меня странное ощущение, что мы такие хрупкие… Что нам нужно ходить на цыпочках и говорить шепотом, чтобы не испортить отношений.
