заботливый. За это я его полюбила? Мне придется узнать его заново. Но смогу ли заново полюбить?
Я сглатываю и наконец вспоминаю, что мне стоит сказать что-нибудь.
— В этом нет твоей вины.
Джексон тяжело вздыхает и снова целует мою руку, сжимая ее сильнее.
— Это еще не все. В машине ты ехала вместе со своими родителями. Они…скончались на месте катастрофы.
Его слова ударили по моим дыхательным путям, и я словно разучилась дышать. Меня расстроила новость о том, что кто-то погиб. А после этого пришло резкое, болезненное для сердца осознание, что я никогда не смогу увидеть своих родителей живыми и познакомиться с ними. Я даже не помню, как они выглядят, кто они, какие у нас были отношения. Я ничего о них не знаю и узнаю лишь со слов Джексона. После новостей об их кончине в моей груди не поселилась даже скорбь, потому что я не знаю, по кому скорбеть. Сейчас для меня это совершенно чужие люди, и я не испытываю к ним никакой эмоциональной привязанности.
Джексон встает со стула и осторожно прижимает мою голову к своему животу, пока я нахожусь в своих мыслях и смотрю в одну точку, пытаясь хотя бы что-то почувствовать. Я пустая. Пустой сосуд, который необходимо наполнить жизнью.
Мой супруг нежно гладит меня по голове и гипнотизируя шепчет мелодию.
— Я рядом. И всегда буду рядом с тобой. Я никогда тебя не оставлю.
С этого момента я зависима от этого человека, ведь только он способен наполнить пустой сосуд. Без него я буду тенью, скитающаяся по миру без установок на жизнь, цели, собственного пристанища. Безликой.
Наши дни.
Я закрыла за собой дверь ванной комнаты и расправила постель. Легла на мягкий матрас, на котором меня моментально окутали холодные шелковые простыни, и я скрутилась в позу эмбриона, собирая одеяло.
Прошло пять лет, а я так и не проронила ни одной слезинки в память о родителях. У меня не получается. Даже после рассказов Джексона, я не нашла в своей душе отклик и место для них. Эмоциональная привязанность не образовалась. К тому же по рассказам Джексона, между мною и родителями не было понимания. Я вечно с ними спорила и ругалась, и мой единственный шаг, который понравился моим родителям, — это шаг к Джексону. Наш союз они благословили сразу же, хотя мне не было даже восемнадцати. Так желают родители хорошего будущего для своего ребенка?
Моя душа наполняется тоской и печалью, поэтому я закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Когда я в одиночестве, то почему-то всегда думаю лишь о том, что может наслать на душу мрачную тучу. Видимо, мне просто не хватает моей полноценности и независимости, поэтому часто испытываю эмоцию грусти. В целом же в моей жизни все хорошо. Или это я просто хочу в это верить и не бросать вызов судьбе.
Я как слепой котенок в этом большом мире и без поддержки просто не выживу. Моя поддержка — это Джексон. Только вот я должна испытывать к нему массу чувств и быть вечно счастливой, а не видеть в нем поводыря и держаться за него как за спасательный круг. Неужели его действительно все устраивает в нашей семейной жизни? Я же бесполезная жена.
Я не успеваю заснуть, как дверь тихо открывается и в комнату из коридора пробирается приглушенный свет. Я не открываю глаза, и без них понимая, что вернулся Джексон. Его жесткая подошва стучит по паркету. Он останавливается возле кровати и садится на край матраса. Я всем естеством чувствую на себе его пристальный взгляд.
— Джексон? Тебе не надоело возиться со мной? — спрашиваю я безжизненным голосом, так и не открывая глаз.
Я слышу, как он вздыхает, затем гладит меня своей большой ладонью по влажным после душа волосам.
— Я слишком долго добивался того, чтобы жить так, как живу сейчас. А я всегда жаждал, чтобы ты была только моей. — Джексон наклоняется и касается своими горячими губами моей щеки, затем его губы скользят по моему уху, щекоча своим дыханием, и шепчет: — Будь у тебя хоть смертельная болезнь, я никогда от тебя не откажусь и придумаю любой препарат, который поможет мне всегда держать тебя рядом со мной.
Он целует меня в губы и встает с кровати, скрываясь в ванной комнате.
Насколько он любит меня? Хотя не так. Насколько он одержим мною, что принимает любую?
Алиса
Счастливому человеку хочется открывать глаза, когда наступает утро. Потерянному в этом мире, который не понимает, для чего он создан и что его вдохновляет на жизнь, желает как можно дольше пребывать в своих снах. Там он может быть кем угодно. Там у него получается все. Но сну свойственно исчезать и сознание вновь подвергается натиску реальности, в которой он впитывает новые моменты для воспоминаний, которые лично я каждый раз, как только открываю глаза, боюсь потерять.
Мое утро начинается одинаково. Я открываю глаза и вижу спящего Джексона. Может по ночам его порой нет рядом, но утром он всегда со мной в постели и крепко обнимает. Обнимает стальной хваткой, что даже сделать глубокий вдох сложно. Собственническая хватка, говорящая о том, что я принадлежу ему и больше никому. Его руки для меня как обволакивающее железо — тяжелые, удушающие. Они даже в спящем режиме Джексона не расслабляются и прижимают к его телу.
Я смотрю на него из-под опущенных ресниц, все еще пребывая между сном и реальностью, когда глаза отказываются открываться, но сознание готовится к полному пробуждению. Темные волосы взлохмачены, скулы напряжены, черные ресницы периодически подрагивают, широкая грудь тяжело поднимается и опускается. Мужские пальцы впиваются в мои ребра, затем в эту же секунду слегка расслабляются. Сон поверхностный.
Прислушиваюсь к себе, к своим мыслям. Это так прекрасно просыпаться рядом с любимым человеком, когда не возникает желания даже вставать с постели и продолжать нежиться рядом с ним, прижимаясь ближе в поисках тепла и ласки. У меня не возникает такого желания утром, когда я вижу Джексона и это неправильно. Мне хочется как можно скорее выбраться из его стальных объятий и свободно вдохнуть воздуха на балконе. Я говорю, что люблю его, а на деле наоборот. Да, я люблю его, в этой фразе есть истина, которую Джексон интерпретирует так, как ему нравится. Я люблю его потому, что он единственный кто сейчас рядом со мной и не оставил погибать в этом огромном мире, который для