меня несет одну угрозу. Я боюсь этого мира, потому что почти ничего о нем не знаю.
Я пытаюсь осторожно убрать руку Джексона, но стоило мне немного надавить на нее, как он тут же прижал меня сильнее и уткнулся носом в мою шею.
— Куда ты? — пробубнил он.
— В уборную.
Джексон расслабил хватку и наконец выпустил меня. Я медленно поднялась с постели, хотя так и хочется рвануть как можно скорее и спрятаться в укромном уголке. Утром мне хочется бежать от Джексона как от чужого. Днем я к нему привыкаю. Вечером сильно нервничаю и переживаю, что Джексон снова потребует от меня супружеского долга. Ночью мне уже все равно рядом он или нет. И так по кругу.
И так все пять лет. Хотя с первого дня пребывания в этом доме во мне теплилась надежда, что все изменится, и я стану нормальной, что вновь стану прежней для Джексона. Все стало гораздо хуже. Психическое расстройство, провалы в памяти, незнание собственного прошлого, отсутствие воспоминаний, отстраненность от собственного супруга, который делает для меня все, незнание себя.
Мне тошно от самой себя.
После посещения туалета я естественно не ложусь обратно в постель. Я накинула на себя халат, обула тапочки и отворила балконную дверь. Холодный свежий воздух осени окутывает все мое тело и манит в свои сети. Я выхожу на балкон, закрывая за собой дверь. Солнце светит ярко в голубом пространстве неба, освещая собой все вокруг, но не одаривая теплом. Я опускаю глаза и осматриваю владения.
Раса опала на зеленый ровный газон. Солнечные лучи пробиваются через маленькие капельки и этот союз прекрасен. Складывается впечатление, будто на траве раскиданы драгоценные камни. Садовник уже давно несет свой пост и стрижет громадными ножницами кусты. Второй садовник ухаживает за цветами и защищает более чувствительные к холодной зиме. Я вижу Анну, которая несет одеяло, подушки и плед к большим качелям, на которых я часто люблю проводить время, и создает на них уют и тепло.
Всю красоту сада скрывают высокие ворота, напоминающие мне о том, что в моей жизни свободы мало и, если я и способна выйти за их пределы, то все равно чувствую всем естеством строгий контроль. За ними со второго этажа я вижу весь частный сектор Целендорфа. Особняк Райтов сильно отличается от других домов своей роскошью и своими габаритами. Я вижу, как выходят дети и взрослые из своих домов и идут к главной дороге, по которой начинает проезжать желтый школьный автобус. Совершенно иная жизнь, которая для меня несет неизвестность. Простая и размеренная, в которой можно понять жизнь, потому что отсутствие больших денег заставляет крутиться и выживать.
В Берлине я живу уже пять лет. Нет, по факту больше, лет десять, по словам Джексона. А родилась в Америке, поэтому говорю исключительно на английском. Но моя жизнь началась пять лет назад. То, что было до — темнота. Я каждый день лезу в этот мрак без страха, пытаясь что-то найти, найти себя и свою жизнь в целом, но ничего не выходит. Я лишь слышу, когда о моей прошлой жизни говорит Джексон, но не вижу. Зрительное восприятие работает куда лучше, нежели слуховое. Поэтому я мало что запоминаю.
Я обнимаю себя, когда осенний холод окончательно одолевает меня и решаю зайти в дом.
Джексон все еще лежит на постели и пребывает в своем чувствительном сне. Я тихо открываю дверь и выхожу их комнаты, спускаясь по огромной мраморной лестнице с золотыми перилами вниз, на кухню. Джексон туда никогда не заходит и если он теряет меня в доме, то сразу понимает, в какой части я нахожусь. Для него это место прислуги. Для меня место тишины и спокойствия, где я могу подумать и снова помучить себя. Заставить свои извилины работать. Там я стараюсь вспоминать. На самом деле, это тяжелая работа — искать в голове потерянные воспоминания. Они есть, но в закрытом секторе, который я на протяжении пяти лет ищу в своей голове.
На кухне еще никого нет, и я сама завариваю себе кофе. Наконец-то могу сделать хотя бы что-то сама. Я сажусь за дубовый стол, за которым трапезничает вся «прислуга», как называет этих людей Джексон, и делаю глоток согревающей, немного горькой жидкости. Совсем скоро на языке остается привкус сладости и сливок.
Входная задняя дверь особняка отворяется и на кухню входит Анна. Увидев меня ее серьезное лицо меняется на располагающее выражение. Она улыбается мне, и я не могу не улыбнуться в ответ. Они знают, что я отношусь к ним со всем радушием и передо мной можно не опускать глаза и голову. Я дала об этом знать еще в первый день пребывания здесь.
— Доброе утро, госпожа Райт, — говорит она своим тихим голосом, попутно снимая верхнюю одежду.
Это девушка с черными волосами, стандартной немецкой внешности, но знающая английский. Ей двадцать четыре года, и она старательно работает у влиятельного и богатого человека, чтобы помочь матери выбраться из лап смертельной болезни.
— Доброе утро, Анна.
— Раз уж Вы здесь, то может есть предложение, что приготовить на завтрак?
Я задумалась и представила еду. Но с раннего утра мои вкусовые рецепторы отказываются работать и желать что-то.
— Что-нибудь, — только и отвечаю я, обнимая руками стенки чашки. — И свежевыжатый апельсиновый сок.
Сначала наступает тишина после моих слов, затем я слышу шаги девушки.
— Апельсиновый сок? — осторожно спрашивает у меня Анна, подходя ближе.
Я поднимаю глаза и вижу легкое удивление на лице девушки.
— Да. Что такое? Закончились апельсины?
— Нет. Дело в том, что…у Вас аллергия на цитрусовые, — говорит с опаской, будто считает, что не права, и я сейчас подниму скандал.
По моей голове будто ударили чем-то тяжелым. Сердце сжимается, когда я вспоминаю, что у меня действительно аллергия на цитрусовые, а я забыла. И мне об этом напоминают уже третий раз. В этом доме меня все другие люди знают лучше, чем я сама себя. Это печально. Это обделяет.
Я прочищаю горло и опускаю глаза на свои руки, пряча застывшее в них разочарование над собой.
— Да, точно. Спасибо, — сухо отвечаю я и встаю со стула, покидая кухню.
В груди моментально возникает опустошение, а в следующее мгновение эта пустота заполняется невероятной тоской, когда я вдруг задумываюсь о том, какой я была в прошлом. По словам Джексона — веселой, дерзкой, задорной, страстной, боевой. Не помня себя такую я все равно скучаю по этой жизнерадостной девушке. Сама того не понимая, я