с психологом, но до тюрьмы, если мне не изменяет память, дело так и не дошло.
Я ходила в коррекционные школы, в школы для детей с проблемами в обучении, в учреждения для детей с психическими отклонениями и в школы для глухих. Как-то раз меня пригласили, чтобы объяснить супружеской паре, что их семилетний сын чрезвычайно агрессивен. Если он побьет еще хоть одного ребенка, его придется отправить на лечение. Мне стоило огромного труда объяснить на сомалийском языке, что значит слово «агрессия».
Мальчик изложил свою версию произошедшего: другой ребенок показал ему язык и обозвал, за что он его и поколотил. В рамках данного ему воспитания это был абсолютно нормальный поступок. В Сомали тебя учат нападать. Бить первым. Если будешь ждать, пока тебя ударят, над тобой будут издеваться еще больше. Меня тоже так учили.
Выслушав историю мальчика, родители сказали: «Вот видите, другой мальчик начал первым!» Молодая учительница возразила: «Но ведь тот ребенок не бил вашего». В ответ родители хором воскликнули: «Нельзя ждать, пока тебя ударят!»
Мне пришлось попросить чуть-чуть ослабить жесткие правила перевода, чтобы разъяснить ситуацию ее участникам. Учительнице я сказала: «Там, откуда мы приехали, агрессия – это тактика выживания: мы учим детей всегда бить первыми. Вам придется подробнее объяснить, в чем именно заключается ваша проблема».
Учительница посмотрела на меня как на умалишенную, но пояснила, что если позволить детям бить друг друга, то получится, что выживут только сильнейшие, которые начнут травить остальных. Родители согласно закивали. Подобное объяснение их удовлетворило, потому что им хотелось, чтобы их ребенок был самым сильным.
Родителям же я сказала: «Послушайте, в Голландии, если ты ударишь человека, люди будут думать, что с тобой что-то не так. Они здесь улаживают споры разговорами. Если ваш сын продолжит драться, его переведут к психически нездоровым детям и будут лечить».
Тогда они стали слушать. Долго договаривались о следующей встрече и, в итоге, выбрали подходящую дату. По окончании встречи все трое заявили, что до сих пор и понятия не имели о том, что в мире существуют настолько необычные культуры.
По дороге домой я крутила педали велосипеда и думала: «Вот почему гражданская война идет в Сомали, а не в Голландии». Произошедшее кристально ясно отразило ее причины. В Голландии люди считали, что насилие – это плохо. Они прикладывали все усилия, чтобы научить детей справляться со своей агрессией, улаживая разногласия с помощью слов. Общество проанализировало само явление и ввело в работу организации, призванные регулировать различные его проявления. Только так можно быть гражданами своей страны.
Тогда я еще не была готова тщательно все это обдумать. Я не чувствовала в себе сил сделать шаг назад и спросить, почему среди иммигрантов, особенно среди иммигрантов-мусульман, так много бедных и агрессивных людей, живущих на пособие? Пока что я просто усваивала факты. Но я уже тогда начинала видеть, что страна позволяет мусульманам формировать свой собственный круг в голландском обществе, со своими собственными школами и образом жизни, как у католиков и евреев. Их вежливо оставляли в покое, предоставляя им возможность жить в своем собственном мире. Основная идея заключалась в том, что для иммигрантов очень важно было самоуважение, которое должно было возникнуть благодаря крепкой связи друг с другом и принадлежности к общине. Мусульманам надо было разрешить открывать на голландской земле коранические школы. Государство должно было выделять мусульманской общине денежные субсидии. Заставлять мусульман приспосабливаться к голландской культуре считалось неприемлемым с точки зрения пропагандируемых государством моральных ценностей: все люди должны быть свободными, верить и вести себя так, как им хочется.
Голландцы придерживались подобной политики, потому что хотели быть хорошими людьми. Их страна вела себя ужасно по отношению к Индонезии и не слишком активно сопротивлялась Гитлеру; во время Второй мировой войны Голландия депортировала больше евреев, чем любая другая западноевропейская страна. Голландцы чувствуют вину за свое недавнее прошлое. Когда массовый поток иммигрантов хлынул в Нидерланды (а это произошло не раньше 1980 годов), голландцы полагали, что общество должно вести себя вежливо по отношению к этим людям, с пониманием относиться к их убеждениям и традициям.
В результате иммигранты стали жить обособленно, они отдельно учились, а общались только в своих кругах. Существовали специализированные мусульманские учебные заведения, либо из обычных школ в центральных районах города постепенно сбегали другие ученики.
В мусульманских школах не было детей из голландских семей. На девочек с раннего возраста надевали паранджу и зачастую держали их отдельно от мальчиков, как в классах, так и во время молитв и занятий спортом. Здесь преподавали географию и физику, но старательно избегали предметов, которые шли вразрез с исламской доктриной. Детей не поощряли задавать вопросы и не пытались развивать у них творческое мышление. Зато их учили держаться подальше от неверующих и подчиняться.
Это сочувствие к иммигрантам и проблемам их жизни в новой стране в итоге вылилось в систему взглядов и политику, увековечивающую жестокость. Над тысячами мусульманских женщин и детей в Голландии вершились систематические издевательства и насилие, и от этого факта было невозможно спрятаться. Маленьких детей резали прямо на кухонных столах – мне рассказывали об этом сомалийцы, которым я предоставляла переводческие услуги. Девушек, которые осмеливались сами выбирать себе парней и любовников, избивали до полусмерти, а иногда и убивали; многих же просто регулярно били. Страдания, которые пришлось пережить всем этим женщинам, невозможно передать словами. И хотя голландское государство щедро вкладывало деньги в организации, занимавшиеся оказанием международной помощи, оно также игнорировало молчаливое страдание мусульманских женщин и детей у себя на заднем дворе.
Голландский мультикультурализм – их уважение к мусульманскому образу жизни – не срабатывал. Он лишал прав многих женщин и детей. Голландия пыталась вести себя толерантно ради согласия, в котором не было смысла. Культура иммигрантов сохранялась за счет их женщин и детей, а также в ущерб интеграции в голландское общество. Многие мусульмане не учили голландский, отвергали столь ценимые голландцами толерантность и свободу личности. Они заключали браки со своими же родственниками из родных деревень и оставались жить внутри Голландии на крошечных островках Марокко или Могадишо.
Я занималась устным переводом каждый день до занятий и после занятий. Не были исключением и выходные. По ночам я переводила документы, часто – доклады о детях с подозрением на необучаемость. Трехлетний ребенок не говорит, не играет с развивающими игрушками типа кубиков и пазлов, не понимает, что такое ручка. При нем мать – как правило, молодая, необразованная, еле-еле говорящая на голландском языке. Попадались также медицинские отчеты об осмотрах избитых женщин или рекомендации социальных работников об отъеме
