В конце письма он трогательно спрашивал, не надо ли ей что-нибудь прислать? Как она себя чувствует?
Между строк она прочитала его немой вопрос: долго ли она будет отсутствовать? Ему трудно без нее…
Хотя не составляло особого труда связаться с Мехико по телефону, что-то удерживало Марианну от этого. Не потому ли, что без телефона увеличивается расстояние, разделяющее людей, а разлука переполняет сердце сладостной тоской по любимому существу, — может быть, именно это лекарство для обретения нового дыхания и искала она?
Так или иначе, Марианна села за ответное письмо. В ящике стола она нашла старомодные розовые конверты с листками бумаги внутри, на которых было напечатано бледно-розовое сердце, пронзенное стрелой Купидона. Конверты источали легкий аромат лаванды.
На таком листке она и написала свое послание мужу.
«Дорогой Луис Альберто.
Благодарю тебя за твое милое письмо. Я живо представила себе праздник в честь возвращения Чоле и позавидовала вам, что вы могли все вместе петь «Сьелито линдо», хотя, думаю, вашему хору явно не хватало моего голоса: в детстве я замечательно пела эту песню. Особенно хорошо у меня получалось «Ай-ай-ай-ай!», от которого собаки начинали лаять, а отец прибегал, считая, что я упала с крыши.
Ранчо находится в плачевном состоянии. Дон Бартоломео строго отчитал меня за это. Он говорит, что земля — женщина и требует ласки.
Как женщина я верю ему. Но как собственница этого ранчо не понимаю, что с ним делать.
Я никак не могу смириться с мыслью, что могу его продать. Разве можно продать детство, память о родителях, любовь к родным местам!
Представляешь! В первый день приезда в моей комнате я поздоровалась со старым зеркалом, написала на нем «Здравствуй!», а оно ответило мне письмом, которое из него выпало. Письмо написано рукой отца некой Мириам. По всей видимости, женщине, которую он любил и с которой хотел попрощаться перед смертью. Да не успел…
Дом полон милых моему сердцу вещей. Я чувствую печаль и радость, находясь в нем. И благодарна судьбе, что она прислала меня сюда. Надеюсь, что вы позволите мне продлить на какое-то время эту печальную радость.
Дорогой Луис Альберто, почему ты ничего не пишешь о Бето, о том, как идут твои дела, о том, как чувствует себя дон Альберто, какие фортели выкидывает Белинда, какие отвары варит Рамона?
В письменном столе я нашла смешные конверты и бумагу для любовных посланий. Этих принадлежностей мне вполне хватит для писем «нашей разлуки», которая, надеюсь, продлится недолго. Не только у Пикассо теперь будет «розовый период», но и у нас!
Нежно вас всех обнимаю.
Любящая тебя Марианна».
Первые выступления они давали на знаменитом Варадеро — песчаной косе, где в предреволюционный период были выстроены фешенебельные виллы магнатов, гостиницы и злачные места, превращенные революционным режимом в места поощрения «верных делу» и в места добычи иностранной валюты.
Среднего достатка туристы из европейских стран и Канады, привлеченные низкими ценами, охотно проводили отпуска под жарким кубинским небом, закрывая глаза на некачественный сервис.
Море есть море.
Вид подростка, карабкающегося на пальму, был экзотикой для немецкого провинциала, а разного покроя и пошиба мулатки приводили жителей добропорядочной Канады в трепет. Ром и выступления кубинских трупп и заезжих гастролеров сдабривали длинные ночи.
Публика в зале ресторана была в крепком подпитии. Выступление мексиканских красавиц вызвало бурю восторга.
«Эротическое шоу» отозвалось овациями и криками на многих языках. Особенно шумный успех имела Лулу, занявшая место убитой Вивиан.
Виктория волновалась. Она побаивалась, что подобная аудитория может не понять «Свидание с лесом любви», первый показ которого должен был состояться здесь.
Для Виктории это была не просто танцевальная сцена, не просто ее новая работа. Ведь музыку и слова написала Бегония, и Виктория как бы представляла ее.
А вдруг провал: не ее — Виктории, а ее сестры, которую она могла подвести?
«Свидание с лесом любви» по программе значилось во втором отделении.
До выступления оставался целый час, и Виктория вышла из ресторана, расположенного около самого пляжа.
Трещали цикады. По слабо освещенной дорожке она пошла к морю. Вскрикнула, увидев огромную игуану, застывшую в траве посланницей доисторических времен.
Сняв тапочки, она пошла по теплому песку к ленивой, едва шевелившейся воде.
Она услыхала за спиной шаги и обернулась.
К ней приближался «аргенчилигуаец», с которым она познакомилась в Гаване.
— Почему вы не на сцене?
— Я выступаю после перерыва… А вы тоже здесь?
— Как видите.
— По туристическому маршруту?
— По велению сердца…
— Ах так! Значит, вами распоряжается сердце…
— Да, и оно велело мне посмотреть ваше выступление.
— Вы могли дождаться одного из наших представлений в Гаване.
— Не утерпел…
«Странный человек», — подумала Виктория.
— Вы впервые на Кубе? — спросил он.
— Да. А вы?
— Время от времени я прилетаю сюда по делам. — Из Аргенчилигуая?
— Вот-вот, из него самого. У вас хорошая память…
Виктория заметила, как со стороны ресторана показалась пара, это был Блас с Дульсе Марией. Незнакомец тоже увидел их и, вежливо попрощавшись с Викторией, быстро пошел по пляжу в сторону отеля «Тритон», который находился неподалеку.
«С кем из них он не хотел столкнуться? — подумала Виктория. — Должно быть, с Дульсе Марией».
— Разреши представить тебе мою невесту! — полушутя-полусерьезно сказал Блас.
— Я не разбираюсь в женской красоте, но, по-моему, Дульсе Мария самая красивая в мире! — улыбнулась Виктория.
— А по-моему, ты! — рассмеялась мулатка.
— А по-моему, тебе пора гримироваться, — сказал Блас.
Втроем они направились обратно.
— С кем ты разговаривала? — спросил Блас.
— Я еще в Гаване спросила его, откуда он, и он сказал, что аргенчилигуаец.
— Он что, последовал за тобой сюда?
— Он большой друг Кубы, — конфиденциально сообщила Дульсе Мария.
— Что это значит? — спросила Виктория.
Дульсе Мария загадочно подняла глаза к звездному небу.
— Это значит что он аргенчилигуаец…
Марисабель в тот же вечер передала Бето просьбу Бегонии навестить ее. Сделала она это подчеркнуто беззаботно.
— Может быть, мы поедем вместе проведать Бегонию? — спросил Бето.
