энергию, которая взволновала и остальных присутствовавших. Мать Тамары вытащила фотоаппарат и сняла нас. В этот момент Марко положил руку мне на плечо и притянул к себе. Эта фотография у меня хранится до сих пор: на ней мы выглядим очень естественно, как будто уже тысячу лет живем вместе. Ощущение было просто восхитительным – смесь удивления и радости.
В тот вечер мы не стали целоваться или делать что-то еще в этом роде. Мы просто болтали, стояли рядом, держась за руки, когда к Марко приходили все новые друзья: Джованни, Оливер и Марсель. А на следующий день Марко позвал меня к своим друзьям, которые жили ниже по дороге. Он присматривал за их кошкой, пока те путешествовали. Мы купили продуктов и уже там приготовили себе еду. Мы оба знали, что должно что-то случиться.
Марко был нежен и терпелив. Я же поначалу была как замороженная. У меня возникло ощущение, что и Аллах, и оба ангела лежат с нами в постели и осуждают меня. Я грешила. Но я совсем не чувствовала греховности в том, что делала. Прошло несколько месяцев, и я уже точно знала: с этим человеком я хочу провести остаток своей жизни; я доверяла ему. В итоге мне все же удалось согнать ангелов со своих плеч и выставить их из нашей постели.
За то время, что мы с Марко были вместе, мы почти никогда не проводили ночь по отдельности. Мы были неразлучны. Мы были равны друг другу, вместе смеялись; каждый из нас полностью соответствовал представлениям другого. В середине 1996 года я зарегистрировалась в жилищно-строительной корпорации и всего через полгода получила письмо, где говорилось, что мне можно снять квартиру в Лангеграхте, в центре Лейдена, всего за восемьсот гульденов. Мы с Марко решили съехаться и жить вместе. Ключи нам можно было забрать 1 января.
Новый, 1997 год мы отпраздновали вместе с Хавейей. Она не так давно переехала в студенческий дом в Неймегене, в двух с половиной часах пути от Лейдена, где училась на факультете государственного управления. Мы всей бандой на пару дней сняли домик на острове, расположенном в северной части Голландии. Ха-вейя явно чувствовала себя не слишком уютно в присутствии друзей Марко, но, когда погода стояла ясная, ей очень нравилось подолгу гулять на свежем воздухе. Я помню, как однажды днем Хавейя бегала по пляжу, гонялась за чайками и радостно размахивала руками. Мне казалось, что она в порядке.
Но спустя несколько дней после того, как мы с Марком переехали на новую квартиру, мне позвонила Тамара. Тамара и Хавейя очень нравились друг другу и часто ходили вместе куда-нибудь поужинать или в кино. Тамара сказала мне, что, когда она позвонила в студенческий дом в Неймегене, чтобы отменить встречу, один из соседей Хавейи сообщил, что ее увезли в больницу.
Она стала кричать у себя в комнате на арабском языке, кидалась на стены; полиции пришлось взламывать дверь, чтобы попасть к ней. Хавейю увезли в больницу в смирительной рубашке.
Я отправилась в психиатрическое отделение больницы Неймегена вместе с Марко. Сестра моя выглядела ужасно. Всклокоченные волосы дыбом стояли на голове; она всю ночь провела, выдирая из них клочья. Лицо ее было неузнаваемо, на лбу зияла огромная рана. На ногах у нее была россыпь темных синяков, ее обкололи успокоительным. Я спросила ее: «Тебя избили?» Ха-вейя ответила: «Нет, я много раз бросалась на пол и ушиблась сама».
Когда я приехала, она казалась спокойной, но, став рассказывать мне, что произошло, начала видеть вещи, которых не было. Сестра сказала, что слышит голоса. Речь ее вдруг стала очень сбивчивой, и она, словно в приступе религиозной мании, стала говорить про Иисуса. Я сидела с ней, а она говорила все громче и громче. Она встала и начала шагать из одного конца комнаты в другой, все быстрее и быстрее, монотонно распевая: «Аллах акбар, Аллах акбар, Аллах акбар». С каждым шагом она пела все громче и быстрее. Я хотела ее ухватить, но она просто отшвырнула меня на кровать. Казалось, что в ней пробудилась невиданная сила.
Вошли две медсестры. Они схватили ее и сделали укол, а меня вытащили наружу. Мне сказали, что я должна уйти. На следующий день мне разрешили вернуться и поговорить с психиатром.
Врач сказал, что у Хавейи был психотический эпизод, но реакция на лечение у нее хорошая. Ее оставят еще на неделю и понаблюдают за ней. Все еще может быть хорошо.
Я навещала Хавейю каждый день. Занятия, переводы – до всего этого мне не было никакого дела. И через несколько дней она вроде бы начала поправляться. Снова стала носить платок и, казалось, забыла, что с ней случилось. Она все говорила: «Я была немножко неуравновешенна. Это на меня так Голландия влияет».
Сестра сказала, что не хочет лечиться дальше, что теперь чувствует себя в полном порядке.
Неделю спустя в отделение пришел судья, чтобы обсудить, стоит ли удерживать Хавейю в больнице против ее желания. Она убедила его, что, по существу, ни от чего серьезного не страдает. Я увезла сестру обратно в ее квартиру и помогла обустроиться. Но три дня спустя, когда я пришла повидаться с ней, стало ясно, что ее состояние ухудшилось. Она все время бормотала что-то себе под нос, разговаривала громко, как проповедник. Внезапно Хавейя вытащила книгу Сайида Кутуба и сказала мне: «Айаан, ты должна покаяться, вернись к Аллаху». Затем она начала снимать с себя одежду.
Я закричала, чтобы она прекратила, и она действительно прекратила и стояла со стыдливым выражением на лице. Я спросила: «Ты хоть понимаешь, что шепчешь что-то сама себе?» Хавейя сказала: «Это не себе. У меня в голове есть голос. И он просит меня, чтобы я вела себя как ребенок, а я ему говорю: “Сейчас пока нельзя. Вот Айаан уйдет, и я сделаю, как ты просишь”».
На следующее утро я отправилась прямиком в Лейденскую библиотеку. Я пыталась выяснить, что происходит. За последующие несколько недель я поняла, что этот голос был чем-то вроде голоса маленькой Хавейи. Ее чувства по отношению к религии, которые она испытывала, будучи ребенком, воспоминания о школе и наших родителях – все это смешивалось с впечатлениями из взрослой жизни и казалось настоящей реальностью.
Я видела, что рассудок моей сестры повредился. С болезнью тела все гораздо проще: болеешь – значит, пей лекарства. Но психические травмы наводят ужас: ведь рану не видно. Марко был биологом, и он рассказал мне о химических процессах, протекающих в мозгу
