ты никогда его не простишь. ― Он снова хмыкнул. ― Но ты простила. До последнего понять не мог ― то ли ты нас раскусила, то ли просто такая дура. Теперь вижу.
– Зачем это нужно было тебе? Что ты с этого получил?
– Папаша Джорджа устроил нам отличную рекламную компанию и всё оплатил. А ещё приструнил Питера Брука, что тоже было мне на руку.
Бизнес. Теперь всё вставало на свои места.
– Ты хороший актер.
Он снова хмыкнул.
– Это было легко.
– Не для меня, ― ответила я, вытаскивая из сумочки немного помятую двадцатку и бросая её на стол, ― за кофе и сэндвич.
– Могла бы не возвращать, ― усмехнулся он, когда мои пальцы уже коснулись ручки на двери, ― я помог тебе по доброте душевной.
– Ты не знаешь, как это, ― ответила я, а затем распахнула дверь.
Когда я вышла из кабинета, от него, будто ошпаренная, отскочила Ана. Я знала, что она всё слышала, и слышала достаточно хорошо.
– Он твой, ― бросила я ей, а затем, не оглядываясь, направилась к лифту.
Вылетела из здания и резко остановилась, успев ухватиться за перила прежде, чем колени окончательно подкосились. Закрыла глаза и вдохнула спертый утренний воздух. Внутри всё кипело ― горело, разрывалось и жгло ― от бешено обиды и необъяснимой злости. И как я ни старалась, игнорировать боль, которую причинил мне Элиот, не могла.
Я стойко держалась там, в кабинете, но стоило мне покинуть его, как храбрая сильная женщина во мне превратилась в разбитую об реальность девочку.
– Саманта!
Знакомый голос проник в сознание, но из-за спутанности я не могла понять, чем этот голос был. То ли мозг вновь играл со мной, то ли…
– Терренс…
– Я здесь, ― прошептал он, и я ощутила, как его прохладные ладони коснулись моего лица, ― ты меня слышишь?
Я кивнула, ощутив, как всё вокруг поплыло.
– Этот ублюдок что-то тебе сделал?
Заглянула в любимые зеленые глаза и медленно завертела головой.
Не сделал в том понимании, в котором думал Терренс. Элиот не прикасался ко мне, но причинил боль словами, сильно ранив душу.
– Что-то сказал?
Мне не нужно было отвечать ― всё было итак слишком очевидно.
– Твою мать, ― прошептал он, а затем крепко обнял, прижимая меня к своей груди.
И именно в тот самый момент я не выдержала. Как только зарылась носом в рубашку Терренса и поймала исходивший от неё запах ― разрыдалась, как последняя дура.
– Я убью его, ― прохрипел он, и я сильнее завертела головой.
– Не надо, пожалуйста…
– Гребаный ублюдок заставил тебя плакать.
– Давай просто уедем.
Он прижал меня крепче, и я позволила себе полностью в нём раствориться. Я знала, что Терренс всегда ― что бы ни происходило ― будет защищать меня от этого мира. И, если понадобится ― станет за меня сражаться.
Я была уверена в нём. Была уверена в наших отношениях. Сильнее и больше, чем когда-либо ― так, как никогда не была уверена ещё ни в ком. Я могла бы с легкостью доверить Терренсу свою жизнь и знала, что, если бы начала падать ― он бы меня поймал.
– Хорошо, ― выдохнул он, ― уедем, ― а затем помог мне дойти до машины.
Я забралась на пассажирское сиденье Жука и, когда мой мужчина забрался на водительское ― подняла на него глаза. Он о чём-то сосредоточенно думал ― его брови были сведены у переносицы, а взгляд застрял где-то в одной точке.
– О чем думаешь?
– О том, чтобы уехать.
– Хочешь свозить меня в отпуск? ― Слабо улыбнулась я, почему-то представляя чистое небо и массивные горы, но Терренс отрицательно завертел головой.
– Не в отпуск. Я думаю уехать насовсем.
Признаюсь, я осознала его слова далеко не сразу. Но когда осознала ― ощутила, как от страха и восторга одновременно сдавливает легкие.
– Уехать из Нью-Йорка?
Он кивнул.
– Мы могли бы купить домик где-нибудь подальше отсюда. И начать всё заново. ― Пока я переваривала услышанное, Терренс успел повернуться ко мне и добавить. ― Ты бы хотела уехать со мной?
Глупо открыла рот, а затем так же глупо его закрыла, прошептав:
– Почему ты хочешь уехать? Нью-Йорк ведь ― твой дом.
– И что хорошего принес этот мне этот дом? ― Усмехнулся он. ― Если только тебя. И, возможно, это единственное хорошее во всей моей жизни.
Я отвернулась к окну и протяжно выдохнула через нос.
Полгода назад я бежала из Рочестера в Нью-Йорк, чтобы начать всё сначала. А спустя восемь месяцев возвращалась обратно ровно за тем же.
Жизнь очень странная штука, верно? И очень непредсказуемая.
Я думала об этом, стоя у черного внедорожника и пытаясь унять дрожь.
– Ты уверен?
Терренс усмехнулся, захлопнув дверцу авто.
– Ты спрашиваешь меня об этом в сотый раз.
– Просто… это очень серьёзный шаг…
Я запнулась, когда Терренс обнял меня за талию и притянул к себе.
– Быть с тобой ― вот мой серьёзный шаг, ― прошептал он, обволакивая своим уникальным теплом, ― я сделал его уже давно. И сделал осознанно.
– И всё же…
– Замолчи, наконец, ― улыбнулся он, ― и пойдём.
Пальцы Терренса переплелись с моими, а затем он потянул меня за собой.
Было страшно. Правда, очень страшно.
Я боялась, что ничего не получится ― что что-то вдруг пойдет не так. И мечты о счастливой жизни вместе превратятся лишь в горькие иллюзии, снова причинив боль.
Каждый новый шаг давался с трудом, но я шла. Боролась со страхом и сомнениями, вверяя себя мужчине, которого любила. И с котором хотела разделить весь свой мир.
Я сильнее сжала его пальцы, а затем ступила на узенькую дорожку и подняла на сооружение глаза. Дом был прекрасен. Даже в самых смелых своих мечтах я не могла представить его уютнее, чем он был. Большой, красивый, теплый ― он напоминал о детстве и строил будущее, которое могло у меня быть. У нас.
Если только….
– Подожди, ― я выдохнула и остановилась, ощущая, как предательски саднит в груди, ― прежде, чем мы войдем в этот дом, я хочу знать.
– Знать, что?
– Что ты не сожалеешь, ― прошептала одними губами, поднимая на Терренса глаза.
– Не сожалею? ― Не понял он. ― О чем?
– О том, что уехал со мной и оставил свою жизнь ― там, в Нью-Йорке.
Он молча смотрел на меня и молчал. Клянусь, в этот момент молчание показалось мне настоящей пыткой. Я готова была разрыдаться, но всё, на что оказалась способна ― просто ждать. Ждать,
