— Я прав, ведь правда? Ты беременна. Усталость, головокружения, резкие смены настроения. Ты стала нервной — но не подумай, что я против. Это, наверное, гормоны. — Я страшно волнуюсь. — Но, солнышко мое, мне же ты можешь сказать! А то я просто места себе не нахожу..
Белла молчит. Ее рука застыла на дверной ручке, а взгляд направлен в пол.
— Ты ненормальный, Филип. Сумасшедший, — наконец говорит она, вдребезги разбивая мои мечты. Их осколки разлетаются во все стороны и исчезают из виду.
— Значит, ты не беременна, — мямлю я, едва ворочая языком.
— Конечно нет. С чего ты это вообще взял?
Я распластываюсь на кровати и гляжу в потолок. Естественно, Белла не беременна. Она бы мне сразу сказала, невзирая ни на какой конкурс. Да и вообще, в мире не существует, наверное, такой вещи, к которой она относилась бы с большим безразличием, чем к этому конкурсу.
Я лежу на постели и слушаю шум текущей воды. Это Белла принимает душ. Затем я слышу, как она сушит волосы и роется в косметичке. Солнце садится, и номер залит предвечерним желтым светом. Случайные отблески неоновых огней весело скачут по комнате и отражаются в мебели. Мягкое освещение и цветные пятна напоминают мне о том, что мы на отдыхе и нам полагается развлекаться. «Где уж тут», — думаю я, и мне становится еще грустнее.
Белла возится с макияжем дольше обычного, и мне с избытком хватает времени на то, чтобы надеть рубашку и хлопчатобумажные брюки. Когда она появляется из ванной, я убеждаюсь, что она не потратила это дополнительное время зря.
Я горжусь своей женой. Белла красивая, умная и сильная женщина. Но сегодня она не просто красива — она ослепительна. На ней вполне обычная одежда: красный, слегка просвечивающий топ и бежевая юбка — и то и другое я купил ей в бутике «Дизель» одним субботним утром, когда мы бродили по Ковент-Гардену. Я уже видел ее в этом наряде и оцениваю его как «в меру сексуальный» — хотя из-под топа иногда выглядывает ее упругий живот, он не настолько короткий, чтобы его можно было назвать вызывающим. Еще она надела туфли на каблуках с ремешками, а это всегда выигрышный маневр. Волосы у нее прямые и блестящие, а ногти на руках выкрашены в недвусмысленный красный, который она приберегает обычно для ног.
Я знаю про Беллу много всяких мелочей. Наши друзья часто шутят, что мы были бы идеальными участниками старой телевизионной игры «Мистер и миссис». Мы знаем друг о друге множество всяких пустяков — тех незначительных на первый взгляд вещей, благодаря которым жизнь живущих вместе людей обретает некую форму.
Белла пьет чай с обезжиренным молоком, в мюсли добавляет молоко пониженной жирности, а в кофе — нормальной. Ее любимый аромат — базилик. Любимый сыр — горгонцола. На десерт она больше всего любит землянику и растопленный шоколад. Когда она покупает какую-нибудь новую вещь, ей абсолютно необходимо надеть ее в тот же день, даже если она при этом остается дома и смотрит DVD. Ей нравится ходить босиком по горячему песку на пляже, но загорать она предпочитает у бассейна. Бывает, что, когда ее что-нибудь сильно рассмешит, она перестает себя контролировать и смеется, что называется, «до упаду». Она обожает, когда ее встречают в аэропорту или на вокзале. И она может с ходу озвучить такой же список моих предпочтений — я знаю, что может, потому что холодильник всегда ломится от моей любимой еды, а ее попка почти каждый вечер щеголяет самым сексуальным, на мой взгляд, бельем. Время от времени она покупает мне видеоигры, и всякий раз это оказывается игра, которую я давно хотел, но все никак не мог купить. Она с легкостью может выбрать мне книгу или галстук и помнит имена и дни рождения всех моих племянников, племянниц, крестников и крестниц.
И тут я пугаюсь до полусмерти. Неужели это все, что я о ней знаю? Только мелочи?
Я вдруг понимаю, что не могу припомнить ни одной важной вещи, касающейся Беллы, ничего из того, что придает жизни смысл. В наших отношениях есть форма, но нет содержания. За кого она голосует на выборах? Она вообще ходит на них? Возможно, на всеобщие, но не на местные. С ума сойти можно. Скольких детей она хочет? Четырех? Одного? Почему она не может определиться, чем хотела бы заниматься с девяти утра до пяти вечера? Это что, настолько трудно? Что ее гнетет вот уже несколько недель? Да как это вообще возможно — знать о человеке столько и в то же время не знать ничего?
Мне так больно признавать, что я ничего не знаю о собственной жене, что я с большим трудом сохраняю видимость спокойствия.
— Нам действительно нужно идти на это шоу? — снова спрашивает она.
— Ты же уже оделась, — отвечаю я.
— Мы могли бы пойти куда-нибудь еще.
Не ответив, я беру со столика бумажник и ключ от номера.
— Белла?
— Что?
— У тебя есть кто-нибудь?
— Нет. — Она целую минуту смотрит на мое левое ухо, затем встречается со мной взглядом и повторяет: — Нет.
Но я ей не верю.
Белла
Мы приезжаем в отель, где должно состояться шоу, в 8:45 вечера. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы оттянуть неизбежное, — так долго я еще никогда не собиралась, даже в дни своих свадеб. Однако, благодаря несгибаемой вежливости Филипа, мой смертный приговор все же подписан. Могу поклясться, что слышу, как по мою голову затачивается лезвие гильотины. Я подумала, что если буду выглядеть сексуально, то не исключено, что он забудет обо всем — и в первую очередь об этой чертовой генеральной репетиции — и потащит меня в постель, но разговор о моей воображаемой беременности пресек пути к отступлению. И откуда он только взял эту нелепую идею?
В такси я снова сказала, что у меня кружится голова. В ответ он проворчал, что уверен, что я не страдаю ни от чего такого, чего нельзя было бы вылечить хорошей порцией виски. Вся его внимательность и заботливость испарились, будто их и не было. Предсказуемо, конечно, но чертовски не вовремя. Именно сегодня мне как никогда нужна его надежность, понимание, доброта. Не повезло. Все как назло. В этом весь Вегас.
Скоро Нил Карран разоблачит меня — меня и Стиви. А перед неотвратимым разоблачением, слишком ужасным и болезненным для того, чтобы углубляться сейчас в размышления о нем, мне придется выдержать довольно длительную пытку. Похоже на жалкую прелюдию, предваряющую еще более жалкий секс, только в тысячу раз хуже. Я должна буду высидеть выступления пятнадцати двойников Элвиса. Этого хватит, чтобы я, барахтаясь и захлебываясь, погрузилась в омут собственных воспоминаний. Я почти готова признаться Филипу во всем прямо сейчас. Что же заставляет меня молчать, обрекая себя на предстоящий ужас?
