Энни поднялась с дивана. Она стояла напротив Блейка, скрестив на груди руки.
В спортивных штанах и видавшем виды свитере с эмблемой Университета штата Вашингтон она больше походила на взъерошенного подростка, чем на его жену.
— Я подарю ей ноутбук.
— В воскресенье она уезжает в колледж, и мы не увидим ее до весенних каникул. Мы вообще теперь будем нечасто ее видеть. Она найдет свое место в жизни и к нам приезжать будет лишь изредка, когда сможет выкроить свободное время.
«К нам». Блейк пытался черпать храбрость в этом слове, но ему это плохо удавалось.
— Ну, так что мне ей сказать?
— Я не знаю.
— Конечно, ты знаешь, ты же всегда…
— Больше — нет. Если ты хочешь наладить отношения с дочерью, это твое дело. Я больше не буду давать тебе готовых ответов.
— Полно, Энни…
— Блейк, кто ее бойфренд?
— У нее нет бойфренда.
— В самом деле? Для Брайана это будет сюрпризом. А какую специализацию она выбрала в колледже?
Блейк никак не мог собраться с мыслями, пока Энни смотрела на него таким взглядом.
— Я полагаю, юриспруденцию. Она же захочет когда-нибудь стать партнером в фирме.
— В самом деле? Когда ты последний раз с ней это обсуждал?
— В прошлом году? — Ответ Блейка прозвучал как вопрос, и по взгляду Энни он понял, что ошибся. — Два года назад?
— В самом деле?
Она продолжала бросать эту фразу так, словно дротик в него метала. Блейк чувствовал себя человеком, который пытается схватить спасательный круг, но все время чуть-чуть до него не дотягивается. В конце концов он перестал даже пытаться что-нибудь соврать и сказал правду:
— Я не знаю.
От его признания Энни немного смягчилась.
— Блейк, ты должен с ней поговорить. Но еще важнее другое — ты должен ее выслушать. — Она подарила ему улыбку столь же грустную, сколь и знакомую. — А мы оба знаем, что у тебя есть проблемы и со слухом, и с терпением.
— Хорошо, я пойду поговорю с ней.
Эти слова Блейк произнес мягко и доверительно — так, как и следует произносить такие слова в подобной ситуации. Но оба знали, что все останется по-прежнему. Точно такой же разговор происходил у них уже сотни раз, и Энни всегда умоляла Блейка уделить время Натали. Он соглашался с ней — и ничего не менялось.
В последний день января ни свет ни заря появилась Терри с бутылкой дорогого шампанского и пакетом круассанов.
— Когда женщине исполняется сорок, — жизнерадостно объявила она, — ей надо начать напиваться с самого утра. И пока ты не начала ныть по поводу алкоголя в грудном молоке, позволь тебе сообщить, что шампанское — для меня, а для тебя — круассаны.
Они сели вместе на широком дощатом настиле, рядом с ними булькали пузырьки в джакузи.
— Энни, — сказала подруга, потягивая шампанское, — знаешь, ты хреново выглядишь.
— Спасибо тебе большое. Надеюсь, ты зайдешь ко мне, когда я буду праздновать свое пятидесятилетие: тогда мне действительно потребуется, чтобы кто-то меня ободрил.
— Ты не спишь ночами.
Энни поморщилась. Это была правда, она не спала нормально уже несколько недель.
— У Кэйти была простуда.
— Вот как, — понимающе сказала Терри, — значит, проблема в Кэйти.
— Нет, не совсем так, доктор Фрейд.
Энни перевела взгляд на сверкающую поверхность моря, стала смотреть, как волны в шапках белой пены лижут песок. Ей не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть другое место, место, где бывает настоящая зима. Там природа забирает зимой лес в полное свое владение. Туристов в это время года уже не бывает, их прогнала темнота — зимой темнеет рано и быстро. На некоторых склонах гор толщина снега достигает пяти футов, а среди белизны, вопреки всем законам природы, по-прежнему цветут крошечные лиловые цветочки. В глубине леса, где земля никогда не была повреждена человеческими руками, деревья, кажется, сдвигаются вместе, создавая черный занавес, в котором можно лишь ненароком разглядеть слабый зеленоватый оттенок. Там бывает темно даже в середине дня, и даже самое яркое зимнее солнце не пробивается к холодной, промерзшей лесной подстилке. Любой, кому хватит смелости или безрассудства отправиться в это время года в эти глухие края, рискует не выбраться обратно.
Как же Энни хотелось увидеть все это сейчас, почувствовать, как ее щеки морозит зимний холодный воздух. Ей хотелось закутаться потеплее, лечь на снег и, раскинув руки и ноги, оставить «отпечаток ангела», глядя, как в воздух поднимается пар от ее дыхания.
Почему ты с ним остаешься?
Энни вздохнула. Она предчувствовала, что рано или поздно этот вопрос прозвучит, после дня рождения Натали она ждала его каждый день. И тот же вопрос она сама себе задавала по ночам, когда лежала рядом с мужем и не могла заснуть.
Она постоянно думала о Натали, которая повзрослела и стала самостоятельной, о Кэйти, о годах, которые ее ждут впереди. И в такие периоды, чувствуя себя бесконечно одинокой, она заглядывала в глубину собственной души и пыталась найти там какое-нибудь, хотя бы неясное отражение себя. Оглядываясь назад, она видела худенькую темноволосую девочку, которая всегда делала то, чего от нее ожидали.
Она думала о той женщине, которой стала на берегах озера Мистик. О той, которой хватало смелости мечтать о собственном книжном магазине, о той, которая не побоялась рискнуть своим сердцем в такой опасной игре, как любовь. Она скучала по Нику и Иззи, по семье, которую они, словно лоскутное одеяло, собрали вместе из разрозненных обрывков их жизней. Именно о такой семье Энни всегда мечтала… и в такой семье нуждается Кэйти…
Знаешь, я совсем не помню папу…
— Энни, ты плачешь? — Терри тронула ее за плечо.
Она слишком долго сдерживалась, делая вид, что все прекрасно, что важны интересы всех, кроме нее самой. Но она больше не могла держать это в себе.
— Я тоже есть, я — не пустое место, — тихо сказала она.
— Ну, слава богу! — прошептала Терри и притянула Энни к себе.
Энни дала лучшей подруге обнять ее и качать, как ребенка.
— Я больше не могу так жить.
— Конечно, не можешь.
Энни отстранилась и отвела со лба прядь отросших волос.
— Я не хочу, чтобы Кэйти когда-нибудь мне сказала, что она тоже не помнит своего папу.
— А как насчет тебя, Энни?
— Я заслуживаю большего. Нас с Блейком больше ничто не объединяет, даже это чудо, наши дети.
Это была истина, которую она старалась не признавать все эти месяцы. Их любовь прошла, просто прошла, погасла, как гаснет свеча, и лишь едва уловимый запах оплавившегося воска напоминает о том, что она вообще когда-то горела. Энни даже не могла вспомнить те давно прошедшие дни, когда они были влюблены друг в друга.
