— Эй, счастливый жених. — Хлопает меня по спине Киф, и я рычу, оборачиваясь к нему.
— Я сказал, не трогать меня.
— Слэйн, это день твоей свадьбы. Почему ты такой хмурый? — удивляется Киф. Я убираю кольца в карман брюк и оглядываюсь, глядя на церковь, у которой уже собираются гости. Я должен пойти туда и улыбаться. Должен играть свою роль. Я должен.
Я задолбался быть должным в этой грёбаной жизни. Я ненавижу эту жизнь. Всё, что меня окружает, я тоже ненавижу. Сжечь, на хрен, эту церковь. Сжечь всех, на хрен, и бежать, к чёрту, отсюда.
— Слэйн? Ты в порядке?
Перевожу взгляд на Кифа. Я забыл, что он здесь.
— Да. А как иначе? Это же день, мать её, моей свадьбы, — натягиваю улыбку. Киф хмурится, а мне плевать, что он подумает обо мне. Я не хочу всего этого дерьма. Но я, блять, должен. Да, блять, должен! Ненавижу!
— Мне казалось, что Энрика именно та самая. По словам Кавана, она искренне любит тебя и готова мириться со всеми твоими заскоками.
— И что? Я должен ей зад за это целовать? — злобно цежу.
— Эй, расслабься, Слэйн. Расслабься. Энрика не виновата в том, что ты мудак. Это ты мудак, а не она сука. Она тебе, по крайней мере, ни с кем не изменяла в день свадьбы, как моя жена, — хмыкает Киф.
— Заткнись, а? Ты меня бесишь. Иди встречай гостей и вылизывай им задницу, а меня оставь в покое.
— Слэйн…
— Отвали, мать твою! Отвали от меня! — Я ухожу от него. Я прячусь. Я умираю.
Когда меня больше никто не видит, то мне приходится сжать свои бёдра руками, чтобы унять физическую боль внутри. Она рвёт меня на части. Блять! Я с ума схожу! В моей голове хаос и беспорядок. Там столько дерьма, что всю Ирландию можно затопить.
— Ты справишься. Ты сможешь.
Задерживаю дыхание, услышав знакомый голос.
Оборачиваюсь и вижу приоткрытое окно. Я медленно подхожу к нему.
— Ничего. Ты не будешь плакать и вытерпишь этот ужасный наряд, а потом что-нибудь придумаем. Должен быть выход. Господи, до чего же я отвратительна.
Заглядываю в окно и вижу Энрику. Она потрясающе красива. Её тёмные волосы собраны, и в них сверкает диадема бабушки. Тонкая фата спускается по её обнажённым плечам и струится, теряясь в многочисленных тканях переливающегося кристаллами платья. Её глаза полны негодования и отвращения к себе. Почему она не видит ту красоту, которую вижу я? Энрика похожа на фарфоровую куколку, которую я хочу сжать в своих руках и услышать треск. Сломать её. Уничтожить. Прижать к себе. Упиваться ею.
Боль проносится по моему телу, и я шиплю, прячась за стену. Энрика хочет, чтобы я признался. Покаялся. Но я не так силён, как она думает. Энрика слишком сильно надеется на меня, а я предаю её каждый грёбаный день. Я не заслуживаю её, вот и всё. Не заслуживаю ничего из того, что она делает для меня. Я одержим её запахом, видом, губами и дыханием. Одержим каждым миллиметром её кожи, и я женюсь на ней. Она будет только моей. Исключительно моей. И тогда боль уйдёт. Я знаю, что она уйдёт, но даже после этого я не перестану боготворить каждый звук и облик Энрики. Я защищаю её от себя. Это единственный выход.
Мне приходится пройти к гостям и улыбаться им, принимать фальшивые поздравления. Хочу свернуть кому-нибудь шею. Или немного помять кого-нибудь. Или что-то ещё в этом духе. Ненавижу этих мразей, которые только и ждут, что я совершу ошибку. Они уже держат наготове свои телефоны, чтобы продать видео прессе. Хотя она и так будет снимать, как мы выходим из церкви уже как муж и жена. Сука, муж! Я муж? Да я ублюдок, а не муж! Я скотина! Лживый подонок! Какой из меня, на хрен, муж? Я предам все клятвы сразу же. Я…
Крик и цокот копыт перебивают мои мысли. Я ещё улыбаюсь, когда вижу, как белое платье взмывает вверх, а Энрика скачет на лошади подальше отсюда.
— Энрика! — ору я во весь голос. Страх потерять, упустить свою жертву пронзает меня с ног до головы.
— Вот чёрт, — шепчет Бриан.
Расталкиваю людей и несусь ко второй лошади под крики и просьбы остановиться Энрику. Запрыгиваю на лошадь и скачу за ней. Я не упущу. Не дам сбежать. Она не бросит меня. Не сегодня. Осталось ведь чуть-чуть. Совсем чуть-чуть, а что делает она? Убегает от меня, поняв, какой я монстр на самом деле. Она не хочет быть моей женой. Я знаю. Она ненавидит всё вокруг, как и я. Энрика словно моё доброе отражение в этом мире, и я хотел бы посмотреть в него ещё раз.
Энрика бежит к краю скалы. Мои рецепторы улавливают сильные порывы ветра, притихших животных и птиц.
Я боюсь. Страх пронзает меня, видя её, стоящую на краю скалы, помешанную, со слезами на глазах и какими-то разговорами про чёртовы традиции. Я помню этот страх. Помню. Он ударяет меня в грудь. Я слышу всё, что говорит Энрика, а в голове совершенно другие картинки. Они убивают меня.
Выжить… надо просто выжить… я должен дышать. Дыши… дыши…
Белое платье срывается со скалы вместе с Энрикой. Ни звука. Ни писка. Ни крика.
Я смотрю на пустой край скалы и слышу, как за спиной бегут люди сюда. А я стою и не могу двинуться.
Мне так холодно. Я забиваюсь между высокими и пугающими корнями деревьев и слышу вой. Мне больно и страшно. Я боюсь. Я убил бедного волка. Я убил… я помню. Я не хочу. Мне нужно убежать. Поднимаюсь на дрожащие и покрытые синяками ноги. Дедушка постоянно бьёт меня и заставляет быть жестоким. Я не хочу. Я не такой. Я другой. Никто меня не любит и никогда не полюбит. Волк не полюбил, а я же пытался его спасти.
Вой нарастает у меня за спиной. Моё тело трясётся. Я голый. Мне так холодно и больно. По моим щекам текут слёзы. Ненавижу себя за то, что не могу быть сильным. Я ненавижу своё тело. Поднимаю голову и вижу тёмные ветви деревьев, а за ними звёзды. Они так ярко сверкают надо мной. Я вижу, как падает звезда.
— Я хочу быть сильным и ничего не бояться. Хочу, чтобы меня полюбили и помогли мне, — мой голос хриплый и севший. Я кашляю, потому что горлу больно. Глотать тоже больно. У меня за спиной раздаётся рычание, и я оборачиваюсь. Большой и сильный волк идёт прямо ко мне. Я опускаюсь на землю. Хочу умереть. Я не выживу.
Жмурюсь, зная, что мне будет больно. Умирать всегда больно. Я уже видел, как умирают люди. Дедушка их убивает. Они кричат, умоляют его, но он убивает их. Он хочет, чтобы я был таким же.
Мне так страшно. Что-то прохладное и мокрое касается моего плеча. Я открываю глаза и вижу волка рядом с собой. Крепко сжимаю губы, чтобы не кричать. Нельзя издавать звуки. Запрещено, иначе меня снова побьют. Волк снова трётся о моё голое плечо, и я осторожно глажу его по шерсти. Она такая жёсткая. А волк ложится рядом со мной и закрывает меня собой от начинающегося дождя. Я смотрю на небо, согреваясь рядом с волком, а он воет. Я повторяю его вой. Снова и снова. Вой, от которого мне так больно в груди. Вой… я вою…
Я вою. Моё сердце быстро и больно стучит в груди. Я вижу, как Энрика закрывает меня собой и угрожает всем, защищает свою стаю. Я её стая. Я выдумал ту волчицу для себя, чтобы выжить. Выдумал её тепло. Выдумал её добро ко мне и ласку. Выдумал нежность среди всей жестокости. Я всё выдумал. Я был один в лесу и создал волчицу в своей голове, только бы дышать дальше.
«Ты должен уничтожать своих жертв, Слэйн. Они твои жертвы. Мы их называем так, потому что им дорога только в ад. Не убьёшь ты, они убьют тебя. Всё просто, Слэйн», — звучит в голове голос отца.
— Она не выплывает! Вызывайте береговую охрану и скорую! Я прыгаю туда! — кричит Ангус, срывая с себя фрак. Его хватает за руку Сальма, моя мать, умоляя не делать этого.
Звуки исчезают. Я смотрю перед собой и вижу глаза Энрики и её улыбку. Она прикладывает ладонь к моей груди. Я чувствую жар её тела, который ласкает меня. Я смотрю в её глаза, наполненные светом и нежностью. Она шепчет: «Я люблю тебя».
Всё так просто. Ничего не делать. Ничего. Жертва мертва. Ты избавился от неё. Уйди. Осталось только уйти и не оборачиваться, как ты делал всегда. Ты закончил эту схему. Поздравляю. Ты снова победил. Энрика мертва.
