Мой ребёнок. Наш… а больше и не будет. Она не простит себя, если узнает. Она не должна испытывать боль, только я. Возьму всё на себя. Буду хранить эту тайну. Но Энрика больше никогда не будет страдать. Я скажу ей, что люблю её и признаюсь во всём. Признаюсь, что собирался жениться на ней, потому что боялся её потерять. Боялся отпустить. Боялся не увидеть снова её глаз и не почувствовать себя любимым. Боялся, что она больше никогда не споёт мне. Боялся так сильно, что стал животным, которое искало её. Оно тянулось к ней, подсказывая мне правду, а я был так слеп. Так слеп. Я был уверен, что это всё из-за программы в голове, но давно уже заметил, что она исчезла. Нет никакой программы, осталась только боль.
Глава 43
Слэйн
Меня учили выживать только самому. Никого не спасать, а думать исключительно о себе и своём будущем. Я легко смотрел на то, как мои жертвы совершают самоубийство. Не просто так я сидел недалеко от моста, а упивался своей властью и тем, что люди принадлежат мне, и я могу сделать с ними всё, что захочу. Я не врал насчёт этого Энрике и, действительно, видел слишком много самоубийств. А потом я увидел её там же. В тех же местах, где стояли мои жертвы. Я ждал. Улыбался, наблюдая за тем, что же она решит и что предпримет. Затем мне стало обидно. Я так думал, что это была обида из-за стольких приложенных усилий, которые она решила перечеркнуть, заставив меня отругать её за глупость. Нет, то была не обида, а страх. Он родился уже в то время, но был очень слаб. Я его не замечал. Я многое не замечал, считая, что всё идёт по плану, пока животное внутри меня не стало сильнее. Я не успел проконтролировать этот момент, и мне на губы попала кровь Энрики. Потом всё стало ещё хуже. Я не помню себя в те моменты, когда мне приходилось рычать и мысленно превращаться в волка, но прекрасно помню те моменты, когда чувствовал себя живым.
Весь мой план состоял в уничтожении врага, но врага-то не было. Я его себе выдумал, а жертва превратилась в самую красивую волчицу на моей памяти. Она стала моей стаей. Только моей. И я хотел, чтобы так было всегда. Я обязан был забрать Энрику себе, чтоб никто не посмел забрать её у меня. Пусть я бы прятался, держался от неё подальше, но сам факт меня успокаивал бы. Моя боль изводила меня, пока не потухла в одно мгновение.
Я смотрю на Энрику, спящую на кушетке в палате интенсивной терапии. Она бледна, бессильна, и это всё ради меня. Я ни разу не винил себя за то, что уничтожал людей. Ни разу. А сейчас я виню себя за всё, что касается Энрики. Я просто понял, что люблю её, даже не зная ничего об этом чувстве. И в то же время я не верю в прощение для меня. Я убил нашего ребёнка. Он погиб из-за меня. Энрика не хотела детей. Я заставил её забеременеть. Она даже понятия не имела о том, что мы не предохранялись. Я сделал это специально, как и теперь пытаюсь всё исправить.
Я попросил хирурга вытащить из-под кожи Энрики отслеживающий чип. Хотя мне до сих пор больно, но я стараюсь поступать правильно, но вот отпустить её руку не могу. Я держусь за неё. Энрика моё спасение из этого ада. Без неё я не выживу. Я больше не смогу быть один, зная, что моя волчица настоящая и находится не рядом со мной. Вот это и есть одержимость. Вот та причина, по которой я не могу её отпустить. Я люблю Энрику и схожу с ума от боли, думая о том, что она уйдёт от меня, когда сообщу ей о том, что я лживый подонок и уже давно перестал писать схемы. Их нет в моей голове. По крайней мере, нет желания добиться цели убить Энрику. Я врал. Много врал.
Позвоночник напрягается, и я непроизвольно принюхиваюсь, а затем тихо рычу, учуяв опасность. Привычка. Мне она нравится. Точнее, она нравится Энрике, а я не могу прекратить быть животным.
— Тебе здесь не место, — тихо рыкаю на мать. Я смотрю на эту женщину и ненавижу её. Ненавижу за то, что Энрика обличила её передо мной. Хотя я всё знал о ней, но Энрика произнесла это вслух, и я, наконец-то, понял, что больше не должен воспринимать Сальму, как мать. Она ещё одна из тех, кто меня предал, отвернулся и бросил. Она никчёмная. Она ничтожество и не заслуживает даже мыслей о ней.
— Не выгоняй. Я пришла сюда не для того, чтобы просмеяться. Я переживаю за неё, но врачи говорят, что Энрика будет в порядке. Пара швов на затылке, сотрясение мозга и несколько ушибов. Желудок промыли, и скоро она должна очнуться, — шепчет Сальма.
— Тебе какое дело? Уходи. Я не хочу, чтобы ты находилась здесь. Ты отравляешь собой кислород. — Я сильнее сжимаю руку Энрики, напоминая себе, что не могу убить мать. Я не должен. Не на глазах у Энрики. Не сегодня. Я и так уже убил нашего ребёнка.
— Слэйн, прошу, не нужно так со мной.
— А как нужно? — резко поднимаю на неё взгляд. — Как нужно? Терпеть тебя? Жалеть? Страдать из-за тебя? Любить тебя? За что? Не за что. Ты мне никто, как и Энрике, поэтому пошла вон.
— Я ведь хотела помочь, Слэйн. Да, я плохая мать. Я уже поняла это. Ты ненавидишь меня, как и Энрика. Я не могу изменить вашего отношения ко мне. Я не хотела быть твоей матерью и не чувствую себя ей.
— Я тоже не чувствую себя твоим сыном. Ты чужая. Ты не моя стая. А она моя. — Я быстро показываю на Энрику.
— Я не знала. Если честно, то я не верила тебе. Да тебе никто не верил, Слэйн. Ты хреновый мужчина и уж точно не подходишь Энрике. Ты её травил, издевался над ней, сделал из неё жертву, уничтожал её, насиловал морально, опаивал. И это лишь малое, что ты с ней сделал. Почему мы должны были верить, что ты, правда, умеешь чувствовать. Ты пользовался добротой и искренностью этой девочки. Ты мстил нам через неё. Она стала твоим оружием, как и нашим против тебя. Твой отец никого и никогда не любил. Он убил всю вероятную любовь во мне к тебе, Слэйн. И я тоже никогда не смогу полюбить тебя, а вот она, — Сальма смотрит на Энрику и тяжело вздыхает, — любит. Не знаю за что тебя можно любить, но, видимо, и в тебе что-то есть. Не для нас. Для неё.
— Ты закончила. Я прекрасно осведомлён, какой я ублюдок. Если ты хочешь поругаться со мной, то приходи завтра. Не сегодня, — равнодушно произношу. — Сейчас мне важно понять, о какой традиции говорила Энрика и откуда она её взяла. Я не удивлюсь, если…
Медленно перевожу свой взгляд на Сальму. По блеску её глаз и страху в них я всё понимаю.
— Ты, — шиплю я, поднимаясь со стула. — Это была ты.
— Слэйн. — Она выставляет вперёд руку, отходя на несколько шагов от меня к окну.
— Это была ты, сука. Ты надоумила её прыгнуть. Ты выдумала какую-то грёбаную традицию, из-за которой Энрика чуть не погибла. Ты виновата, тварь. Ты. — Жажда убивать внутри меня растёт всё сильнее и сильнее. Я обхожу койку Энрики и рычу. Низко и угрожающе.
— Ты не убьёшь меня, Слэйн. Не сегодня и не в палате Энрики. Она может очнуться в любой момент, — быстро шепчет Сальма. Весь пыл моментально испаряется из моего тела, оставляя лишь злость и ненависть. Но эти эмоции мне близки, я умею их контролировать, но вот теперь эта сука тоже контролирует их. Ничего. Я убью её через пару часов. С меня хватит.
— Прости, Слэйн. Прости меня, и я извинюсь сотню раз перед Энрикой за то, что мы отыграли спектакль, который она должна была услышать. Но пойми, я не верила тебе. Не верила, и всё. Как я могла поверить в твои чувства? Я защищала Энрику от боли, которую пережила сама, когда твой отец меня насиловал и держал на привязи, пока я была беременна тобой. Он же растил тебя. Я не желала такого будущего Энрике. Она слишком хороша. Энрика лучше всех нас, поэтому я и разыграла сцену, из которой она узнала о придуманной традиции. Невест крадут и бросают в море, а жених должен спасти её, доказав свои чувства. Я подтолкнула её к этой проверке. И раз она так поступила, значит, тоже сомневалась в тебе. Это доказывает, что даже Энрика не верила в то, что ты прыгнешь вслед за ней и спасёшь её. А что говорить о нас, кто знает тебя дольше? — тараторит Сальма.
— Поэтому я и сделала это. Я всё рассчитала. Там была небольшая высота. Энрика умела плавать. Но я ошиблась, Слэйн, и виню себя за это. Я ошиблась, не подумав о течении. Но ведь… сам факт. Ты прыгнул за ней. И пусть традиция выдумана мной, но она была выполнена. Если человек любит, то он пожертвует своей жизнью ради любимой. Он будет драться за неё, бороться и терпеть всё в этом мире, только бы любимые были счастливы. Это хорошая проверка для вас обоих. Для тебя. Для нас. Я… не знаю, что сделала с тобой Энрика, и как ей удалось это сделать, но факт того, что ты больше не будешь врать себе, имеется. Ты ведь сам понял, как это страшно, когда любимый человек умирает. Ты знаешь об этом, я тоже это переживала и Ангус, и Фарелл. Да все мы. Теперь ты можешь анализировать всё с позиции мужчины, который влюблён в одну женщину. Тебе будет проще, да и Энрика больше не будет сомневаться в тебе.
