— Это тебе, Мара, — сказала Кейт.
Мара развернула бумагу и обнаружила под ними книжку в мягкой обложке.
— «Хоббит», — прочитала Мара и вопросительно посмотрела на мать.
— В тот год, когда у меня не было друзей, я все же была не одна. У меня были книги. А это начало одной из моих самых любимых историй. Я прочитала «Властелина колец», все три книги, наверное, раз десять. Думаю, пока ты еще не готова прочесть «Хоббита», но когда-нибудь, может быть через несколько лет, может случиться что-то, что больно заденет твои чувства. Может быть, ты останешься наедине со своей бедой, не будешь готова поделиться ею со мной или с папой, и если это случится, вспомни о книге, которая лежит у тебя на тумбочке. Ты сможешь прочесть ее тогда, и она унесет тебя далеко-далеко. Поверь, это очень помогло мне, когда я была такой, как ты, и мне было трудно и одиноко.
Мара выглядела озадаченной и смущенной, получив подарок, для которого она, может быть, была еще мала. Она тихо проговорила:
— Спасибо.
Кейт снова смотрела на дочь и думала, как быстро летит время. Детство Мары осталось позади, так же быстро пролетит и отрочество.
— Я люблю тебя, мама, — сказала Мара.
Для всего мира, наверное, это был самый обычный день и час, но для Кейт он стал необыкновенным. Именно ради таких моментов она сделала свой выбор и осталась дома, а не стала делать карьеру… Наверное, бывали дни, когда она сомневалась в правильности своего выбора, но такие моменты, как этот, нельзя было променять ни на что.
— Я тоже люблю тебя, малышка. Поэтому сегодня мы прогуливаем школу и идем в кино на дневной сеанс. «Гарри Поттер и тайная комната» тебе подойдет?
Мара, сияя, поднялась из-за стола.
— Ты — лучшая мама на свете!
Кейт рассмеялась:
— Надеюсь, ты не забудешь об этом, когда станешь старше.
Талли запоминала годы по репортажам, которые она делала. В две тысячи втором она побывала в отпуске в Европе, на острове Святого Варфоломея и в Таиланде, присутствовала на церемонии вручения «Оскара», сама получила «Эмми», покрасовалась на обложке журнала «Пипл», сменила дизайн квартиры, но от всего этого не осталось никаких воспоминаний. Помнила она только репортажи — о начале операции «Анаконда» против «Талибана», о нарастающей напряженности в мире, о суде над Милошевичем за преступления против человечества, о начале войны с Ираком.
К весне две тысячи третьего года Талли смертельно устала от своих командировок в горячие точки, в мир жестокости и насилия. Но оказалось, что и дома ничуть не легче. Куда бы она ни отправлялась, ее сопровождала толпа, а Талли нигде не чувствовала себя такой одинокой, как среди осаждавших ее людей, которым все время от нее что-то нужно, но которые не знают и не хотят узнать ее по-настоящему.
И хотя никто из ее зрителей и почитателей ничего не замечал, Талли тихо сходила с ума. Грант не звонил ей четыре месяца, да и в последний раз, прежде чем расстаться, они нехорошо поговорили.
«Я просто не хочу того, чего хочешь ты, любимая», — сказал он, даже не пытаясь изобразить сожаление. «Что же это?» — спросила в ответ Талли, с удивлением чувствуя, как глаза жгут готовые пролиться слезы. «То же, что и всегда. Ты всегда хотела большего».
Такой ответ не должен был ее удивить. Видит бог, она слышала то же самое от разных людей на протяжении всей своей жизни. Талли даже готова была признать, что это правда. Она хотела теперь куда большего, хотела настоящей жизни, а не жизни в том идеальном коконе, который создала для себя сама.
Но она понятия не имела, как можно в ее возрасте начать все сначала. Она любила свою работу и не была готова отказаться от нее. К тому же она так давно была богата и знаменита, что просто не могла представить себя в роли обычной женщины.
И вот она спешила по улицам Манхэттена погожим солнечным днем, безошибочно угадывая вечно торопящихся местных жителей среди толп туристов. Сегодня был первый погожий день после долгой снежной зимы, а ничто так не меняет настроения Нью-Йорка и его обитателей, как солнце.
Люди поспешили надеть удобную обувь для прогулок и выйти из душных квартир. Справа был зеленый оазис Центрального парка. В какой-то момент, глядя на гуляющих, Талли словно увидела свое прошлое: площадь Квад в кампусе университета Вашингтона, зеленые лужайки, захваченные студентами. Прошло двадцать лет с тех пор, как она последний раз была в кампусе. В жизни столько всего случилось за эти годы, но сейчас Талли чувствовала себя так, словно прошлое так же близко, как ее собственная тень.
Улыбнувшись, она энергично тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Надо будет позвонить сегодня Кейти и поделиться с ней воспоминаниями.
Талли как раз собралась ускорить шаг, когда увидела его.
Он стоял на заасфальтированной дорожке у подножия зеленого холма и наблюдал, как катаются на роликах две девочки-подростка.
— Чад!
Она произнесла его имя вслух впервые за многие годы. И оно было таким же сладким на вкус, как миндальный ликер. Один взгляд на этого мужчину словно стер все прошедшие годы, и Талли снова почувствовала себя молодой.
Талли свернула к дорожке и попала в тень раскидистого дерева, которое, как зонтик, скрыло от Талли солнце. Ей вдруг стало холодно.
Что она скажет ему после всех этих лет? А что Чад скажет ей? Последний раз, когда они были вместе, он сделал ей предложение. Больше они не виделись. Чад хорошо знал ее, так хорошо, что не стал ждать ответа. Он знал, что услышит «нет». Но они любили друг друга. По прошествии стольких лет Талли стала мудрее, и теперь она точно это знала. И еще она знала, что над любовью не властно время. Она может поблекнуть, иссушиться временем, но не исчезает бесследно.
Талли вдруг открылось, что она хочет любить кого-нибудь и быть любимой в ответ. Как Джонни и Кейт. Она больше не хочет быть одинокой в этом мире.
Преодолев сомнения, Талли смело направилась к Чаду. Из тени — на свет.
И вот он стоит перед ней — мужчина, которого она так и не смогла изгнать из своих снов. Она произнесла его имя. Слишком тихо, чтобы он мог услышать. Но Чад повернул голову.
И улыбка тут же исчезла с его лица.
— Талли?
Она видела, как шевелятся его губы, и понимала, что он произносит ее имя, но не могла его расслышать — мимо нее с криками промчались двое скейтбордистов.
А Чад уже шел к ней. Это было как в фильмах, как в самых смелых ее снах. Он заключил Талли в объятия.
Но вдруг разжал их и сделал шаг назад.
— Я знал, что мы встретимся.
— У тебя всегда было больше веры, чем у меня.
