— У тебя всегда было больше веры, чем у меня.
— Ну, так можно сказать почти про каждого, — улыбнулся Чад. — Как ты?
— Я работаю на Си-би-эс. Я…
— О твоей карьере я все знаю, — тихо сказал Чад. — И горжусь тобой. Я всегда знал, что ты доберешься до вершины. — Несколько секунд он внимательно смотрел на Талли, потом спросил: — Как Кейти?
— Она вышла замуж за Джонни. Мы редко видимся последнее время.
— Да, — сказал он с таким видом, словно услышал ожидаемый ответ на свой вопрос.
И Талли почувствовала, что он по-прежнему видит ее насквозь.
— Что — да?
— Ты одинока. Всего мира, в конце концов, оказалось недостаточно.
Талли нахмурилась. Они стояли так близко друг к другу, что любое движение могло закончиться поцелуем. Но Талли не представляла, как преодолеть разделявшее их такое короткое расстояние. Чад выглядел моложе, чем она представляла, вспоминая его. И гораздо красивее.
— Как тебе это удается? — спросила Талли.
— Что именно?
— Папа, смотри!
Голос раздался откуда-то издалека. Талли медленно повернулась и увидела подъезжавших к ним двух женщин на роликах. Она ошиблась при первом взгляде. Это не были подростки. И одна из них была очень похожа на Чада — те же резкие черты, темные волосы и глаза, в которых загорались искорки, когда девушка смеялась.
Но внимание Талли привлекла вторая женщина. Лет тридцати — тридцати пяти, с открытой улыбкой, она словно была готова в любой момент рассмеяться. Она была одета ярко — джинсы, розовый свитер крупной вязки, ярко-синюю шапочку и перчатки.
— Моя дочь. Она учится в аспирантуре Нью-Йоркского университета, — представил девушку Чад. — А это Кларисса — женщина, с которой я живу.
Талли кивнула, безуспешно пытаясь изобразить радость, и, взяв Чада под руку, отступила в сторону.
— Ты по-прежнему живешь в Нэшвилле? — Талли выталкивала из себя слова, словно катила в гору тяжелое бревно. Последнее, чего ей хотелось, это вести с этим человеком светские беседы. — По-прежнему посвящаешь в мир новостей молоденьких девочек с горящими глазами?
Обе женщины, не желая мешать разговору, поспешили оставить их наедине.
Чад взял Талли за плечи и развернул к себе.
— Ты ведь сама не захотела быть со мной, Талли. — В голосе Чада угадывались еле сдерживаемые эмоции. — Я готов был любить тебя вечно, но ты…
— Не надо. Пожалуйста!
Он коснулся ее щеки легким жестом, полным скрытого отчаяния.
— Мне надо было тогда поехать с тобой в Теннесси, — сказала Талли.
Чад покачал головой.
— У тебя были мечты. Именно это я любил в тебе больше всего.
— Любил, — повторила она, злясь на себя за ту боль, которую испытывала сейчас.
— Некоторым вещам просто не суждено случиться.
Талли кивнула.
— Особенно когда боишься позволить им случиться.
Чад снова заключил ее в объятия и прижал к себе с куда большей страстью, чем прижимал ее Грант. Она ждала поцелуя, который так и не последовал. Вместо этого Чад отпустил ее, затем взял за руку и повел обратно к дорожке.
Талли помедлила, не спеша последовать за ним.
— Скажи мне что-нибудь, Уили. Я, кажется, безнадежно проиграла свою жизнь.
На залитой солнцем дорожке Чад посмотрел ей в глаза.
— Ты ведь добилась такого успеха, о котором не могла даже мечтать, разве тебе этого недостаточно?
Талли поморщилась:
— Думаю, мне следовало остановиться, чтобы понюхать эти цветы. Черт побери, ведь я даже не замечала их раньше!
— Ты не одна, Талли. Каждого из нас окружают в этой жизни люди. Семья.
— Ты, наверное, забыл, что представляет собой моя мать.
— А может, это ты забыла.
— Что ты имеешь в виду?
Чад оглянулся и посмотрел на парк, где катались на роликах, взявшись за руки, его дочь и его женщина. Одна учила другую ехать задом.
— Я потерял столько лет, не общаясь со своей дочерью. В один прекрасный день я просто решил, что дальше так продолжаться не может, и нашел ее.
— Ты всегда был оптимистом.
— И ты тоже. — наклонившись, Чад поцеловал Талли в щеку и тут же отстранился. — Продолжай устраивать переполох в этом мире, Талли Харт.
С этими словами Чад повернулся и пошел прочь.
Забавно было услышать от него те же слова, которые он написал столько лет назад в прощальном письме. Когда они были написаны на бумаге, Талли не сумела расслышать за ними эту самую нотку безнадежности, которая выступила теперь на первый план.
Зато теперь ей открылась истина: этими словами Чад много лет назад хотел не только приободрить, но и предостеречь ее: что толку поджигать весь этот мир, если потом придется в одиночестве смотреть, как он горит.
Если на свете и было что-то, что Талли умела делать безукоризненно, так это игнорировать неприятные вещи. Большую часть жизни ей удавалось запечатывать и хранить все свои обиды и разочарования в дальнем уголке подсознания, там, где никто их не видит. Конечно, иногда ей снились кошмары, и она просыпалась в холодном поту, а воспоминания плавали где-то на поверхности, но когда наступало утро, она снова заталкивала дурные мысли подальше и забывала о них.
Но сегодня она в первый раз столкнулась с чем-то таким, что не могла ни забыть, ни запрятать подальше.
Чад. Увидеть его вот так, в городе, ставшем для нее родным, — это потрясло ее до глубины души. И она не могла избавиться от нахлынувших воспоминаний. Она слишком много не успела ему сказать, о многом не расспросила.
Через три месяца после их случайной встречи Талли поймала себя на том, что вспоминает каждую ее подробность, прокручивает снова и снова, как судебный эксперт, пытающийся, собрав части, увидеть целое. Чад стал символом всего, от чего она отказалась, чтобы достичь того, что она имеет сейчас, пойти по дороге, которую она выбрала.
Но самым болезненным для нее было воспоминание о том, что сказал Чад об Облачке. «Ты не одна, Талли. У каждого есть семья». Слова она помнила неточно, но смысл был именно такой.
Эта мысль разрасталась в ее мозгу подобно раковой клетке. Она все время ловила себя на том, что думает об Облачке, по-настоящему думает. Вместо того чтобы вспоминать те случаи, когда мать ее бросала, она вспоминала теперь о том, как Дороти возвращалась. Талли знала: это опасно — цепляться за позитив, когда существует столько негатива, но вдруг ей подумалось, что, возможно, в этом была ее ошибка. Неужели она была настолько сосредоточена на ненависти к матери, на том, чтобы забыть или загнать подальше свои разочарования, что от нее оказался скрыт истинный смысл бесконечных возвращений Облачка.
