75. Дорогой Питер, признаюсь, я расстроилась, когда узнала, что ты родишься мальчиком. Главным образом потому, что понятия не имела, как обращаться с мальчиком. Я думала, что это гораздо сложнее, чем быть мамой девочки, потому что я, конечно, знала все о том, как быть девочкой, поскольку сама ею была. Собственно, до сих пор являюсь. Внутри меня еще живет девочка. Я думаю, время от времени ты ее видишь. Она – та самая, что понимает, как приятно хорошенько поковырять в носу – только нужно делать это так, чтобы никто не видел, а потом мыть руки.
Вещи, которые ты можешь не знать или не помнить:
1. Когда тебе было два года, и у тебя было страшное воспаление уха, и ты кричал не переставая, я была в таком отчаянии, что влезла в твою кроватку и держала тебя, пока ты не уснул. Ты проспал целых десять часов и не проснулся даже тогда, когда кровать развалилась.
2. В три года ты попросил у Деда Мороза всего две вещи: картошку и морковку.
3. Как-то раз ты очень меня рассмешил. Когда я дала тебе на обед равиоли с маслом (у нас кончился томатный соус), ты сказал: я не могу это есть. У этих равиоли нет сердца.
4. Как-то раз ты помогал мне загружать стиральную машину и задал вопрос, на который невозможно ответить:
“где был я, когда ты была маленькой девочкой?”
5. Как-то раз ты сказал то, что разбило мне сердце: “даже когда я умру, я все равно останусь твоим мальчиком”.
Быть твоей матерью – невероятное счастье. Ты моя самая забавная, самая дорогая, самая яркая звездочка. Любящая тебя мама.
76. Первая часть вопроса: не знаю. Вторая часть: до некоторой степени.
– О, дорогая, как это приятно. Разве нет? Почему бы нам не делать это почаще? Недра привезла меня в магазин М.А.С. в Беркли, чтобы купить косметику. Она хочет сделать мне подарок. Говорит, что пыталась привыкнуть к моему французскому имиджу “без макияжа”, но, когда спустя несколько недель я стала похожа не на Марион Котийяр, а в лучшем случае на Марию Кюри, поняла, что нужно что-то решать. Я не говорю Недре, что буду краситься два, от силы три дня, а потом все равно брошу. Она и сама знает, что так будет, но ее это не волнует. На самом деле она делает это для того, чтобы меня пристыдить и получить согласие быть ее почетным свидетелем. Я не сомневаюсь, что в конце концов она найдет способ затащить меня в “Антрополоджи” и заставит примерять платья.
Час пик позади, но движение еще напряженное. Мы приближаемся к перекрестку Юниверсити и Сан-Пабло, и я вижу двух детей, которые стоят посреди проезжей части с большим плакатом, нацарапанным на картоне.
– Как это грустно, – говорю я, пытаясь разглядеть текст на плакате, но мы еще слишком далеко. – Недра, ты можешь прочитать, что там написано?
Недра щурится.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты наконец купила очки. Я устала быть твоим поводырем. “Отец потерял работу. Пожалуйста, помогите. Споем бесплатно. Принимаем заявки”. О господи, Элис, держи себя в руках! – говорит она, когда мы подъезжаем поближе и дети оказываются Зои и Питером.
Я судорожно вдыхаю и опускаю стекло. Питер поет Goldrush Нила Янга. Водитель тойоты, стоящей через три машины от нас, уже держит пятидолларовую бумажку.
– У тебя хороший голос, парень, – слышу я его слова. – Сочувствую твоему папе.
Несмотря на мое замешательство, ангельский голосок Питера вызывает во мне желание заплакать. У него действительно приятный голос. Он достался ему не от Уильяма и не от меня.
Я высовываю голову в окно:
– Черт возьми, что вы здесь делаете?!
Остолбенев, они таращатся на меня.
– Отстаньте от них, леди. Лучше дайте им двадцатку, – кричит женщина из машины, следующей за нами. – Судя по всему, вы можете себе это позволить.
Я сижу на пассажирском сиденье “лексуса” Недры.
– Послушайте, вы, это не моя машина, – кричу я в ответ. – К вашему сведению, я езжу на “форде”!
– Ты сама сказала, чтобы мы нашли работу, – верещит Зои.
– Бебиситтером!
– Если ты не в курсе, сейчас рецессия. Каждый восьмой без работы. Некуда послать резюме. Приходится самим что-то изобретать, – кричит Зои.
– Она права, – замечает Недра.
– Тут такое классное место, – добавляет Питер. – Мы уже заработали больше сотни.
Поравнявшись с ними, мы останавливаемся. Светофор переключается на зеленый, и воздух начинает дрожать от возмущенных гудков. Высунув руку в окно, я показываю, чтобы нас объезжали.
– Сто долларов для кого? Отдадите эти деньги в приют для бездомных. Ничего унизительнее вы не могли сделать! В какое положение вы меня поставили? – шиплю я.
В то же время я ужасно испугана – какой-нибудь маньяк мог заманить их в машину. При всей их внешней взрослости Питер и Зои – домашние, наивные дети. На повестке дня повторный курс “берегись незнакомцев”.
– Не знала, что в вас есть дух предпринимательства, – говорит Недра.
– В машину, – командую я. – сейчас же!
Зои смотрит на часы. На ней винтажное платье от Эмилио Пуччи и балетные туфли.
– Наша смена кончается в двенадцать.
– Что, вы еще и по сменам попрошайничаете? – взрываюсь я.
– Очень важно придерживаться системы и строго соблюдать рабочий график, – объясняет Питер. – Я это вычитал в папиной книжке: “100 способов себя мотивировать: навсегда измени свою жизнь”.
– Дети, залезайте в машину, – говорит Недра. – Делайте, как говорит ваша мама, а то я до бесконечности должна буду смотреть на ее бледное, покрытое пятнами лицо, и вы будете в этом виноваты.
Питер и Зои усаживаются сзади.
– От вас не пахнет, как от бездомных, – замечает Недра.
– Бездомные не могут ничего поделать со своим запахом, – говорит Питер. – Не могут же они постучать в чью-нибудь дверь и попроситься в душ.
– Ты им очень сочувствуешь, – говорит Недра.
– Ладно, Педро, это было весело, – говорит Зои, и они с Питером стукаются кулаками.
Я знала, что придет день, когда Питер уйдет от меня к Зои, когда они начнут делиться тайнами и хранить секреты друг друга, но я никак не предполагала, что это случится так быстро и именно таким образом.
– Пожалуйста, давайте поедем домой, – прошу я.
Недра продолжает ехать по Сан-Пабло.
– Кто-нибудь меня слышит? – кричу я.
Недра поворачивает налево на Херст и через несколько минут останавливается на Четвертой улице.
– Пойдите погуляйте, дорогие. Встретимся на этом месте ровно в час.
– Ма, у тебя усталый вид, – Питер просовывает голову между спинками сидений.
– Ага, что это за темные круги под глазами? – спрашивает Зои.
– Я как раз собираюсь этим заняться, – говорит Недра. – А теперь брысь отсюда.
– Ты же не застукала их, скажем, за курением марихуаны, – говорит Недра, когда мы заходим в M.A.C .
– Ты с ними заодно. Почему тебе всегда нужно быть самой крутой?
– Элис, что с тобой?
Я трясу головой.
– Что не так? – повторяет она.
– Все, – говорю я. – Ты не поймешь. Ты невестишься. Ты счастлива. Все хорошее у тебя еще впереди.
– Терпеть не могу, когда люди превращают существительные в глаголы, – говорит Недра. – И у тебя впереди тоже много всего хорошего.
– А если ты ошибаешься? Вдруг мои самые счастливые дни уже в прошлом?
– Только не говори мне, что это все из-за дурацкого онлайн-опроса. Ты же больше не пишешь этому исследователю, правда?
Я беру с витрины блеск для губ оттенка “баклажан”.
– Так из-за чего все это? – продолжает Недра, забирая у меня тюбик и ставя его на место. – Не твой цвет.
– Мне кажется, у Зои нарушение пищевого поведения.
Недра закатывает глаза.
– Элис, каждый год, когда заканчивается школа, происходит одно и то же. Ты впадаешь в паранойю. Ты становишься угрюмой. По-видимому, ты – человек, которому необходимо все время быть занятым. – Я киваю и позволяю подвести себя к прилавку с тональным кремом. – Тонирующий с увлажнением – не слишком тяжелый. Немного туши для ресниц и чуточку румян. А потом мы очень-очень быстро пробежимся по “Антрополоджи”, согласна? – говорит Недра.
Поздно вечером Питер забирается ко мне в постель.
– Бедная ма, – говорит он, обнимая меня. – У тебя был тяжелый день. Увидела, как твои дети попрошайничают на улице.
– Эй, не слишком ли ты большой, чтобы нежничать? – говорю я и, желая немного его наказать, отпихиваю от себя.
– Нет и никогда не стану, – говорит он, прижимаясь ко мне.
– Сколько ты весишь?
– Сто фунтов.
– А рост?
– Пять один [60] .
– Можешь нежничать, пока не наберешь еще пять фунтов или один дюйм, смотря что раньше.
– Почему пять фунтов или дюйм?
– Потому что потом это уже будет неприлично.
Питер на мгновение замолкает.
– Ох, – мягко вздыхает он и треплет меня по руке точно так же, как когда еще только учился ходить.
