310
Там же. № 128. См. еще отповедь Салтыкова Фету в № 3 Современника 1863 г., ст. 389.
Справедливость предположения Салтыкова вскоре подтвердилась официальными данными: так, при разборе столкновений в Николаевском и Новоузенском уездах было признано, что крестьяне обременены были «тяжелыми уроками» (см. перепечатку из Север. Пчелы в Моск. Вед., 1861. № 114).
В прелестных «Невинных Рассказах», в очерке «Деревенская тишь» уморительно рассказана Салтыковым трагикомическая история «антагонизма» помещика с бывшим его дворовым «Ванькою» (соч., 1).
Алчные крепостники обыкновенно утверждали, что крестьяне все только в свою пользу и толкуют закон, и заподозревали искренность их заблуждения. Насколько неосновательны были такие подозрения, можно видеть из указанного выше (о барщине) и следующих двух примеров, приводимых Якушкиным.
– До царской воли, – говорили крестьяне, – барину мы каждую весну носили яйца, – с каждого тягла приказано было носить. Вышла царская воля, яйца запрещено нам, мужикам, давать. Только нам все словно опасно!.. Вот собрали сходку, положили собрать барину яйца. Забрали, снесли… ничего: Бог помиловал. За те яйца нам никакого наказания не было. Проходит малое время выдают нам деньги за те яйца… Теперь что с теми деньгами делать?
– Да что же, мало, что ли, заплатили за яйца? – спрашивал Якушкин.
– Да не об том речь… Пропади пропастью совсем и деньги те… А что с теми деньгами делать? Возьмешь те деньги – беда, понесешь те деньги в барскую контору – опять беда.
Вот как «своекорыстно» толковали крестьяне свои имущественные права! А об захвате ими «личных» прав может дать понятие следующий случай. Мужики прогнали с конопляников извозчиков, и при этом произошла драка. Исправник по жалобе извозчиков пересек мужиков, а старосту посадил в острог, предварительно избивши его. Крестьяне объяснили так эту расправу: «Мирской староста лишен телесного наказания, исправник со всеми нами посправился… А тебя, – говорит старосте, – наказывать нельзя, ты лишен телесного наказания!.. Так вот тебе!.. Уж возил же он его! да заместо телесного наказания в острог засадил».
– Да разве это не телесное наказание? – спросил я после этого объяснения.
– Нет, не телесное: коли бы его разложили, вот было бы телесное наказание. Якушкин по этому поводу справедливо замечает: ежели мужики и не совсем верно понимали телесное наказание, то никак не в свою пользу это телесное наказание толковали (назв. Очерки, 511).
Русск. Архив, 1892. № 2.
Одна из этих медалей возложена была на могилу первого председателя Редакционной комиссии крестьянской реформы Я. И. Ростовцева, пожертвовавшего за нее жизнью (см. речь П. П. Семенова в Русской Старине, 1892. № 3). Впоследствии медаль была похищена, и ее пришлось заменить вызолоченною бронзовою (см. Сб. Семенова, III. 4.2. С. 778). Потомство Ростовцева было возведено в графское достоинство. В 1898 г. медаль эта сделана наследственною и переходит к старшему в роде.
Гр. Панин частью по административной рутине, частью из мести (см. н. с. Леруа-Болье. Un homme etc., 46) и из стремления сбить спесь с членов Редакционной комиссии настоял, чтобы они были награждены орденами вопреки их желанию. «Участие в таком великом деле само по себе величайшая награда на всю жизнь», – писал Н. А. Милютин вел. кн. Елене Павловне, которая при всем старании не могла «отвратить этого удара» (parer се coup.) – (см. н. с. Леруа-Болье. Un homme etc. С. 65–67). —Ю. Ф. Самарин, возвращая данный ему орден, ссылался официально на те неблагоприятные толки, которые могут вызвать среди дворян эти награды и тем повредить его деятельности в качестве члена губернского крестьянского присутствия.
Медаль была дана и митрополиту Филарету, который, по словам г. Семенова, очень дорожил (sic) этим знаком (см. н. с. Семенова. 2 ч, III т. С. 778).
См. Сбор. соч. И. С. Аксакова, V, 164. Участник и компетентный наблюдатель знаменательной эпохи М. Е. Салтыков, понимая важное историческое значение ее, но далеко не увлекаясь сопровождавшим ее наряду с высоким воодушевлением и бестолковым при полусвободе печати шумом, так обрисовывает эпоху. Отметив время «движения» (конец 50-х гг.), сменившееся уже с 1862 г. временем спокойствия, при котором «глаза слипаются сами собою, в ушах раздается расслабляющий звон», Салтыков продолжает: «Иным нравилось это время движения; все-таки было веселье: был шум, был говор, была суетня. Все равно, как мельница, на которую давно помольцы не везут никакого мелева и которой хозяин думает: а ну-ка, пущу я снасть, пускай себе ходит жернов и без мелева! И вот пошел стучать жернов, пошло ходить колесо; окрестность становится как-то веселее, кругом раздается шум и стук как будто кто-то живет… А кому охота справляться, что тут делается? Напротив того, всякий думает: куда хорошо в этом месте пожить, и речка таково сладко журчит, и меленка мелет, как будто не один, а на людях». (М. Е. Салтыков, А. Н. Пыпина, 89).
Коновод современных крепостников Гражданин еще весною 1893 г. писал следующую возмутительную абракадабру: «В 1861 г. в русской жизни произошла страшная катастрофа, если хотите, гораздо более страшная, чем извержение вулкана или землетрясение. Вся Россия оказалась, если можно так выразиться, опрокинутой вверх ногами. Если уподобить все государство огромному железнодорожному поезду, который мчится на всех парах к своей провиденциальной цели, то 19 февраля 1861 года этот колоссальный поезд потерпел крушение. В этот день локомотив, представляющий в поезде самую главную силу, которая все приводит в движение, локомотив низринулся в пропасть, увлекая за собой все вагоны один за другим. Главный устой жизни русской – крепостное право, на котором все зиждилось и которым все определялось – этот устой вдруг рухнул, рухнуло вслед за тем все, что на нем держалось». № 58.
См. н. бр. Еленева, 56. О колоссальном значении народа в освобождении крестьян см. вышеприведенные слова М. Е. Салтыкова.
См. письмо Кавелина у Леруа-Болье. Un homme etc.
Там же, 8о.
Вдохновитель и глашатай ее П. А. Валуев предписывал (см. ниже главу об Арцимовиче) внушать крестьянам все, что они получают, получают не в силу закона, а по милости помещика!
Возвратившийся вскоре после объявления воли из-за границы в Россию К. Д. Кавелин, сопоставляя освобожденных крестьян с образованными классами, пишет: «Здесь какая-то нездоровая сонливость, показывающая, что они и умственно и нравственно в ненормальном состоянии. Вид же простого народа, крестьян и солдат, производит совсем противоположное впечатление: эти повеселели, поздоровели и очень поправились, так что сердце радуется, глядя на них. Вы чувствуете, что в русской жизни произошел какой-то благодетельный переворот: горячка миновала, остается тяжесть в голове и усталость, но по всему телу проходит живительная струя, и здоровье опять стучится у двери… Молодой человек начинает получать свой собственный вид. Каков-то он будет? Я чутьем чую, что отличный, превосходный, оригинальный, небывалый. Это будет воплощение в истории женственного начала. Посмотрите на положительные задатки русской жизни: мягкая, сердечная, добрая и в то же время умная, хитрая и оттого несколько плутоватая и живая натура. Где видали вы столько силы и столько задушевности, столько широты и размаха? Все это пока грубый, необделанный алмаз, из которого и выходят бриллианты. Грязь смоется, ей нельзя не смыться, и тогда посмотрите, что выйдет из этого народа. Жаль, что не придется посмотреть на него лет через 50 или 100. Посмотрите, например, как в этом мужицком царстве совершенно иначе поставили “социальный вопрос”». (Русская Мысль, 1899. № 12. С.4). Если бы молодой человек также развивался и в последующие годы, быть может Кавелин и видел бы осуществление части своих мечтаний, но не дано было ему иметь это утешение.
В 1861 г. появилась комета. Ей именно посвящен приводимый стих г-жи Аккерман – Oeuvres. Paris, 1885, 74. A la comete de 1861 г.
См. н. с. Иванюкова, предисловие. Об универсальном значении крепостного
права, как основы старого бюрократического полновластья и повального взяточничества, находим интересные характеристики в переписке И. В. Павлова и Щедрина. (Русская Старина, 1898, ноябрь. На заре крестьянской свободы). И. В. Павлов, характеризуя в письме к Щедрину общий уровень и общее значение тогдашней местной администрации, сравнивал ее с варягами, призванными править и водворять порядок, и со сказочным змеем. Щедрин отвечал на это: «Твоим мифом о призвании варягов я намерен воспользоваться и написать очерк под заглавием «Историческая догадка». Изложу ее в виде беседы учителя с учениками. В pendant к этому будет у меня история о том, как Иванушку-дурака за стол посадили, как он сначала думает, что его надувают и т. д. Выйдет недурно, только как бы того… не посекли. Какого ты мнения насчет сечения? Наплевать или не наплевать? Я думаю, что наплевать, но только, должно быть, анафемски больно. Однако клянусь, что я не испытал этого».
