- Скоро будет холодная вода? - сухо осведомился Брок.
- Сейчас, сейчас, - пообещал Аветисян и куда-то ушел.
- Веселая у нас получается баня, - сказал Брок и стал бить себя по спине, чтобы согреться.
Они скакали на месте и били себя по спине и по плечам, чтобы согреться, но им становилось все холоднее, а в довершение ко всему вошел неизвестный дядька в ватнике и закричал:
- Разрешение от Дим Димыча есть?
- Нету.
- А ну, вон отсюда!
- Да что ты, дядя? - взмолился Богачев. - Мы же как негры теперь, дай хоть отмыться.
- Разрешения у вас нету - не могу!
- Потом принесем.
- А почем я знаю, кто вы такие? Электростанция - объект, а не шутки, а вы тут голые бегаете. Одевайтесь, не то за милицией пойду.
В этот критический момент вошел Аветисян.
- Ой, миленький, - застонал он, - а я тебя по всему подвалу ищу, давай холодной воды скорее!
- А разрешение от Дим Димыча есть?
- Есть, есть, - закивал головой Аветисян и вытащил из портфеля, в котором держал белье, два рубля.
Человек в ватнике спрятал деньги и отошел к стене. Там он нажал какую-то кнопку, и сразу же пошла холодная вода.
- Сейчас веников принесу, - сказал он и вышел. Мылись в молчании, проклиная Аветисяна. Было по-прежнему холодно, а вода отдавала мазутом.
Вернувшись к себе, они сказали Володе Пьянкову:
- Слушай, это не баня, а сказка. Иди, пока не поздно, там и веники есть.
- Давайте, давайте, - сказал Пьянков, - осторожнее на поворотах, здесь пришибленных в детстве нет.
5
Уже около самолета экипаж Струмилина догнал запыхавшийся диспетчер. Он отозвал в сторону Володю и попросил его:
- Отдай на Диксоне Галочке с радиостанции, - и передал две рыбины.
- Нельмы?
- Да.
- На строганинку?
- Да.
- Не возьму.
- Почему?
- Испортятся. Нам еще до Диксона ходить и ходить.
- Да нет же. Сейчас вам приказ передадут: взять на Тикси науку и переходить в Диксон.
- Командир! - крикнул Володя радостно. - На науку нас переводят!
Богачев запрыгал на одной ноге, как мальчишка. Диспетчер засмеялся. Богачев покраснел и стал делать вид, что прыгал он не от радости, а потому, что в унту попал камешек.
Струмилин и Аветисян переглянулись, и Брок увидел в глазах командира ту нежность, которую он уже не раз замечал, когда командир смотрел на Павла.
- Какие будут ЦУ? - спросил Володя диспетчера, забрасывая рыбины в самолет.
- Главное ЦУ - не расплавьте мой подарок, рыбка хорошо заморожена, упаси бог, потечет!
- Я положу в хвост.
- Спасибо.
- Он сейчас нам ОВЦУ даст,- предположил Брок,- все диспетчеры очень любят давать не просто ЦУ, но обязательно ОВЦУ.
Богачев, слушая этот разговор, спросил у Аветисяна:
- Геворк Аркадьевич, они сейчас по-датски изъясняются или как?
- По-советски, - ответил Аветисян. - ЦУ - значит "ценные указания", а ОВЦУ - "особой важности ценные указания". В толковом словаре у Даля таких слов нет, но они экономны и выразительны, в этом спору нет. Они памятники эпохи.
- Есть спор, - возразил Богачев,- так испортили язык! Я вообще скоро из протеста на славянский перейду. Чтобы поломать эти памятники эпохи.
- Что же тогда делать нам? - поинтересовался Аветисян. - И вообще не националист ли вы, Паша?
- Вы заведете себе переводчика, - сказал Богачев, - или я выучу армянский.
- Последнее меня устраивает, а то с переводчиком себя чувствуешь иностранным туристом.
Когда поднялись в воздух и легли курсом на Тикси, Брок принял радиограмму с предписанием зайти в Тикси и забрать экспедицию.
- Правду говорил рыбак-то, - сказал Богачев, - теперь полетаем по-настоящему.
Самолет шел над тундрой. Солнце катилось по снегу огромным белым диском.
Заструги ломались скифскими луками. Снег сливался на горизонте с таким же синим небом, и от этого казалось, что далеко впереди океан.
Брок передал Струмилину радиограмму из Чокурдаха. На бланке он записал направление и силу ветра, температуру воздуха и прогноз. Струмилин бегло просмотрел радиограмму и передал ее Богачеву.
- Сегодня будете сажать машину, - сказал Струмилин.
- Есть.
- Ветер только сильный.
- Ерунда, - сказал Пашка, - я ее усажу, как ребенка.
Струмилин вздрогнул и быстро взглянул на своего второго пилота. Павел поправлял палочку автопилота, выправляя курс. Курносый нос, обгоревший на холодном солнце, шелушился.
"Он совсем не похож на отца,- подумал Струмилин,- а сейчас сказал точную фразу Леваковского. Откуда в нем это? Ведь он не мог знать отца: тот погиб, когда ему было три года..."
- Откуда вы знаете эти слова?
- Какие?
- Ну вот эти - "усажу, как ребенка".
- А... Сыромятников мне говорил, что это любимые слова отца.
- Верно.
- Мне очень нравятся эти слова.
- Мне тоже. Слушайте, Паша, извините за нескромный вопрос, а почему у вас другая фамилия?
- Это мать. Она отдала меня в детдом, когда все случилось. Потом вышла замуж и уехала во Владивосток. А когда меня направили в ремесленное училище, она сказала, что мои метрики пропали и что фамилия моя Богачев. Это фамилия ее отца, а он жил в Минске, а там все записи в загсе пропали в войну, и никто не мог проверить. А уж после того как моего отца реабилитировали и ей вернули его Золотую Звезду, она мне все написала.
- А почему вы сейчас не возьмете свою настоящую фамилию?
Богачев долго молчал, а потом ответил:
- Это для меня - как в партию вступить. Думаю, еще рано. Я - Богачев, а Леваковским мне надо стать.
В Чокурдахе дул сильный боковой ветер.
- Ну как? - спросил Струмилин. - Будете сажать?
- Если разрешите - конечно!
- Разрешаю.
Володя Пьянков занял свое место: на маленьком откидном стульчике между Струмилиным и Богачевым. Он привычно глянул на показатели приборов и сложил руки на коленях, готовый выполнить любой приказ пилота точно и незамедлительно.
Богачев мастерски и легко выполнил "коробочку", а потом повел самолет на снижение. Струмилин не смотрел в сторону Богачева. Он смотрел прямо перед собой и видел ровное снежное поле метрах в ста слева от самолета.
"Слишком большое упреждение берет парень, - думал он, доставая из кармана папиросы, - упадем в торосы, ноги поломаем..."
- Шасси! - скомандовал Богачев. На щитке загорелся зеленый свет: шасси выпущены.
- Семьдесят метров, - начал отсчитывать высоту Пьянков, - семьдесят метров, шестьдесят метров, пятьдесят метров, сорок метров...
Самолет чуть подкинуло и понесло вперед стремительнее, чем секунду тому назад.
Аветисян и Брок привстали со своих мест и напряженно смотрели прямо перед собой.
Они смотрели на снежное поле, которое было слева и которое очень медленно приближалось. Так, во всяком случае, им казалось. Земля быстро уходит при взлете и очень медленно приближается во время посадки.
- Тридцать метров, - продолжая отсчитывать, Пьянков посмотрел на Струмилина, - двадцать метров...
"Неужели вытянем? - думал Струмилин, наблюдая за тем, как самолет неуклонно сносило налево, - тогда он просто гений, этот Пашка..."
Самолет завис в воздухе, и на какую-то долю секунды всем показалось, что движение и время остановились, подчиненные спокойному приказу двадцатипятилетнего парня в кожаной куртке.
Струмилин не понял, дотянул все же Павел до снежного поля или сейчас машина перекувырнется, ударившись шасси в торосы.
"Сейчас, - думал Струмилин, - вот сейчас... Ну, дотяни, голубушка, дотяни же!"
- Все, - спокойно сказал Богачев, - сели, как в аптеке.
Удара шасси о снег все еще не было. Но как только он сказал, все в кабине ощутили спокойный, несильный толчок, и машина покатилась по снежному полю.
Струмилин обернулся и посмотрел на Аветисяна и Брока. Те стояли у него за спиной. Аветисян развел руками, что могло означать одновременно и крайнюю степень восхищения и, наоборот, высшую форму раздражительности .
"Что мне ему сказать? - напряженно думал Струмилин. - Он блестяще посадил машину, но он посадил ее очень рискованно и слишком красиво. Это для авиационного парада, а не для Арктики..."
Богачев обернулся к Пьянкову и спросил:
- Володя, у тебя нет спички? У меня в зуб что-то попало.
Пьянков протянул ему пустой коробок. Богачев отломил кусок фанерки и стал чистить зуб. Струмилин испытующе смотрел на него, а потом не выдержал и засмеялся. И весь экипаж тоже засмеялся. Богачев удивленно посмотрел на Струмилина, на Володю, потом быстро оглянулся на Аветисяна и Брока и спросил:
- Я что-нибудь не так сделал, Павел Иванович?
- Вы все сделали так, как надо, Паша, молодец вы...
- Это вы говорите честно или для того, чтобы поднять во мне дух?
- Я говорю это абсолютно честно.
- Тогда большое спасибо.
И снова все засмеялись, а Богачев, снова посмотрев на своих товарищей, подумал:
"Издеваются, черти, а что я сделал такого?"
В Чокурдахе им сказали, что ремонт лыжи, которая стояла на их старом самолете, закончен и что нужно как можно скорее возвращаться в Тикси, желательно без ночевки в Чокурдахе. Подвоз грузов для высокоширотной экспедиции Арктического института закончился, и начинались полеты с научными работниками на борту.
