Взвешивание вопроса, составленного из столь разнообразных элементов, требовало стратегического анализа чистого научного свойства, принимая во внимание тот факт, что такой анализ должен был проводиться людьми, по определению скованными национальными предпочтениями и склонными в первую очередь обращать внимание на проблемы своей страны. Ллойд-Джордж в этом смысле являлся некоторым исключением, но широте его взглядов мешала его склонность быть нетерпимым к позиции его собственных людей, особенно когда она казалась ему узколобой или вредной.
Разногласия между ним и сэром Уильямом Робертсоном, его официальным военным советником, увеличились на протяжении 1917 года. Робертсон с подозрением относился к вмешательству политиков в военные планы и к неортодоксальным идеям Ллойд-Джорджа, в то время как тот чувствовал, что единственная стратегическая идея Робертсона состояла в том, чтобы слепо поддержать Хейга и отвергать любые альтернативные схемы. Результатом этой политики «открытого чека» стал Пашендаль и усиливающееся стремление премьер-министра получить себе нового военного советника. Это стремление привело к назначению в Высший военный совет и его военный комитет сэра Генри Уилсона, которого Ллойд-Джордж уважал как солдата, считая его более перспективным и заслуживающим доверия. Но когда новый орган был преобразован в исполнительный комитет, Робертсон потребовал, чтобы он, как глава Имперского Генерального штаба, тоже стал его членом. Премьер-министр возражал, что совмещение одним человеком двух постов нарушит сам принцип, по которому создавался Военный совет, объединив разные взгляды в один. В результате возрастающие разногласия достигли высшего накала. Премьер-министр решил эту проблему, назначив Робертсона британским представителем в Версале, в то время как Уилсон стал начальником Имперского Генерального штаба с урезанными функциями. Это стало полной неожиданностью для Робертсона, но в итоге спровоцировало его отказ. В свою очередь это стало причиной внутреннего кризиса в британском военном руководстве. После нескольких дней обсуждения Робертсону был предложен его прежний пост, но на новых условиях. Он отказался их принять и подал в отставку, одновременно апеллировав к военному руководству Метрополии.[98] Уилсон поддержал его, и в итоге в Версаль был назначен Раулинсон. Подобные конфликты взглядов, неизбежные в человеческой природе и особенно в совместной деятельности, в итоге сильно ослабили общий фронт. Вдобавок как только преодолевалась одна трудность, на горизонте появлялись новые источники разногласий.
Продолжавшаяся бесцельная трата солдатских жизней в болотах за Ипром привела Ллойд-Джорджа и его кабинет к задержке подкреплений из боязни поощрить дальнейшее расточительство. Это, безусловно, ослабило выносливость частей Хейга во время немецкого наступления. Необходимо, однако, отметить, что эта выносливость качественно и количественно была ослаблена в первую очередь потерей 400 000 человек при наступлениях во второй половине 1917 года. Между тем на правительстве лежала тяжелая ответственность за сохранение жизней нации.
Истинная почва для критики заключается в том, что правительство не обладало достаточной силой, чтобы сменить или наложить узду на командование, которому оно не доверяло, раз оно отказывало ему в подкреплениях, необходимых для обороны. За это отсутствие моральной силы вместе с правительством вину должно нести и общество, так как око показало себя слишком легковерным к жалобам на вмешательства политиков в дела генералов и слишком легкомысленным, веря, что политики всегда в таких случаях не правы. Безусловно, общество склонно недостаточно доверять военным в мирное время, но иногда проявляет излишнее доверие к ним на войне.
Эти политические препятствия, а равно и тенденции политиков окольными путями добиваться того, чего они не смели требовать открыто, сказались также на проекте единого командования. Премьер-министр пошел столь далеко в ноябре, потому что потерял веру уже и в им же рекомендованное лекарство. Взамен этого он пытался найти паллиатив в межсоюзном исполнительном комитете под председательством Фоша, который должен был распоряжаться общим резервом в 30 дивизий. Эта схема решительно была опротестована Хейгом. Когда к нему обратился Фош с просьбой выделить его долю — 7 дивизий, — он ответил, что не может выделить ни одной. Хейг предпочитал договориться с Петэном о взаимной поддержке друг друга.
Когда же настал час проверить это соглашение на деле, оно сразу лопнуло, и Хейг первый стал торопить с назначением генералиссимуса, резко поменяв свою точку зрения. Это изменение позиции имело своей причиной непосредственную цель — «целиком и полностью взять Петэна под контроль и добиться от французов подкрепления, которое предотвратило бы разделение британских и французских сил» (Чартерис).
За случившееся несчастие вину сообща приписали французам; Петэн совершенно ясно дал понять 24 марта Хейгу, что если германцы будут продолжать свое наступление тем же темпом, французские резервы будут использованы для прикрытия Парижа. Но из справедливости необходимо добавить, что хотя первоначальное соглашение говорило лишь о помощи 6 французских дивизий, Петэн фактически к 24 марта послал 9 дивизий, а 26 марта — 21 дивизию, включая 6 кавалерийских. Если эти подкрепления медленнее вводились в дело, чем они прибывали, то все же это не умаляет факта, что данное обещание было выполнено с избытком.
Германский план. У германцев подводную войну — патентованное средство для достижения победы — сменило новое патентованное средство уже в области чисто военной. Кроме того надежды на успех были несколько преувеличены неожиданным выходом из строя России. Хотя Людендорф и обещал победу в поле, он не скрывал того факта, что наступление на Западе будет значительно более тяжелой задачей, чем победа на Востоке. Он понимал, что это будет состязание в скорости между немецким наступлением и грядущим прибытием американских войск, и все же надеялся выйти из этого соревнования победителем.
Тыл этого наступления был обеспечен сепаратным миром, заключенным с правительством большевиков в России; кроме того, мир был навязан и Румынии. А для того чтобы по возможности обеспечить экономическую базу этого наступления, немцами была занята Украина с ее богатыми хлебными запасами. Операция эта почти не встретила никакого противодействия, за исключением сопротивления Чехословацкого корпуса, созданного из пленных солдат австрийской армии.
Второй задачей Людендорфа было определить место для ближайшего наступления. Выбран был участок между Аррасом и Сен-Кентеном, на западной стороне большого выступа, образованного германским фронтом во Франции.
В выборе руководствовались тактическими соображениями: этот участок был наиболее слабым местом фронта противника, а местность представляла наступающему меньше трудностей, чем где-либо. Людендорф хотел разделить союзные армии и отбросить британцев к побережью Канала, где они оказались бы скученными на узком пространстве и не смогли бы уклониться от его ударов. На опыте тщетных наступлений французов и британцев Людендорф пришел к выводу, что «интересы тактики важнее чисто стратегических целей, и бесполезно преследовать эти стратегические цели, если невозможно добиться тактического успеха».
Поэтому он разработал стратегический план, основанный на новых (или заново воскрешенных) принципах военного искусства — использовании тактических линий наименьшего сопротивления. Видимо, он надеялся затем твердым руководством придать этим тактическим движениям целеустремленность и направить их к определенной стратегической цели. Но это ему не удалось.
В чем же была его ошибка? Общая точка зрения на последний год войны сходится на том, что тактический успех заставил Людендорфа изменить направление удара и рассредоточить свои силы. Таким образом, если франко-британское командование раньше ошибалось, направляя все свои усилия на достижение определенных стратегических целей, но не уделяя достаточного внимания тактическим трудностям, то теперь германское командование последовало их примеру, сделав равную, хотя по существу противоположную, ошибку — сосредоточив все свои усилия на достижение тактических успехов за счет пренебрежения стратегической целью.
Более тщательное ознакомление с германскими документами, доступными теперь для изучения, а также с приказами и инструкциями самого Людендорфа проливает свет на этот вопрос. Создается впечатление, что действительная ошибка Людендорфа заключалась в том, что он не сумел на практике применить новые принципы, к которым он пришел в теории, и не сумел понять или испугался полностью на деле применить свою новую теорию стратегии. Поэтому фактически он распылил слишком значительную часть своих резервов, пытаясь поправить тактические неудачи, и слишком долго раздумывал, прежде чем решился развить достигнутый тактический успех.
