– Мой сын Гонсало гемофилик!
Доктор Михаэлис опустил стетоскоп. Спросил растерянно:
– Господи, почему же вы не сказали мне об этом сразу? Почему сразу не отвезли его в больницу?.. – И потом: – Каким местом принц ударился о приборную доску?
Беатриса молча показала на грудь Гонсало и на область желудка. Врач положил на нее руку.
– В области селезенки прощупывается большая опухоль, она все еще растет. Нет сомнения… – Он наклонился ниже над Гонсало и надавил руками на живот ниже ребер. – У него внутреннее кровотечение…
В этот момент у отца сдали нервы.
– Переливания крови его часто спасали, – произнес он. – Ведь нужен донор. Я предоставлю в ваше распоряжение все средства, деньги, автомобили…
Доктор Михаэлис посмотрел на отца снизу вверх невыспавшимися глазами.
– Ваше величество, – с трудом сказал он и покачал старой головой, – здесь не помогут ни автомобили, ни деньги…
– Помогут переливания крови. У нас довольно часто это случалось… Вы хотите умыть руки… Я не для этого велел вас позвать…
Врач опустил голову и посмотрел на молодое, почти девичье, белое лицо Гонсало…
– Можете позвать сколько хотите врачей, ваше величество, – сказал он жестко, – кровотечение слишком обширное… Здесь переливание уже не поможет. И для отчаянной попытки операции слишком поздно…
Доктор спросил:
– Он католик?.. – И поправился: – Ах да, конечно… Священник живет по дороге к кладбищу, налево, – продолжил он. – Но боюсь, что ему придется очень поторопиться…
Граф Хевенхюллер поспешил вниз по лестнице. Он знал, что у местного священника нет телефона и что его нужно поднять с постели. Дом священника стоял в полной темноте и тишине. Ни в одном окне не было света. Хевенхюллер позвонил. Ничто не отозвалось. Наконец он услышал, что открывается ставень. Было почти двенадцать часов ночи. Со второго этажа раздался хриплый женский голос:
– Кто там?
– Мне нужно поговорить со священником… – крикнул Хевенхюллер. – Умирающему нужен священник…
Окно наверху закрылось. Но ожидание еще не закончилось. Прошло немало времени, прежде чем открылась дверь.
Священник стоял одетый и недоверчиво рассматривал фигуру и лицо Хевенхюллера. Хевенхюллер не знал, что очень часто по ночам молодые фанатики, настроенные против церкви, дурачили священника и вызывали его к людям, которые не были при смерти.
– Прошу вас. – Хевенхюллер протянул руки. – Испанский принц Гонсало лежит при смерти. Принц болен гемофилией. Он находится на вилле Борн…
Священник сходил в церковь, чтобы взять все, что необходимо для соборования. Потом он пошел рядом с Хевенхюллером в ночной темноте. Хевенхюллер торопился так, что священник едва поспевал за ним. Где-то пробило четверть первого, когда они подошли к комнате Гонсало. Хевенхюллер быстро открыл дверь. Его первый взгляд упал на моего отца, который, съежившись, плакал, закрыв лицо узкими, бледными руками…
Они пришли слишком поздно. Мой брат Гонсало был мертв.
5
Звон разбитого стакана был не очень громким. Дрожащая рука Альфонса, протянутая за наполовину наполненным стаканом к откидному столику на приборной доске, прошла мимо стакана и столкнула его. Он упал между колен Альфонса на металлический пол старого автомобиля, покрытый рваным ковриком…
Стакан разбился.
Виски, которое еще оставалось в нем, брызнуло на белые ботинки Альфонса… Некоторые осколки разлетелись по полу, некоторые упали на ботинки Альфонса, другие пристали к его носкам, и за последними словами, которые сказал Альфонс: «Мой брат Гонсало был мертв…», наступило испуганное молчание.
Милдред была резко вырвана из сказочного испано-австрийского мира – сначала она погружалась в него неохотно, но позднее испытывала все нарастающее любопытство и расчувствовалась. Она снова услышала вокруг музыку и хихиканье в соседних машинах. Она снова видела в полутьме фигуры девушек-официантов. Она снова была в «МакАвто», во Флориде, на дороге из Майами на Ки Ларго. И рядом с ней сидел Альфонс, откинувшийся назад, неподвижный, словно оцепеневший. Она услышала, как он сказал:
– Я знал это… я знал это…
– Что ты знал? – спросила она.
– Включи свет… – Его голос настолько изменился, что к Милдред снова вернулись скованность и страх, которые притупила длинная исповедь Альфонса. Она снова видела перед собой все, что произошло час, или два, или три назад, – сначала клуб в Майами, бар, его лихорадочные просьбы не оставлять его в этот вечер в одиночестве, потом его комната, его страх перед смертью, ее собственный страх, ее напрасная попытка бегства, затем поездка сюда, где она не была с ним наедине, и, наконец, долгая, ничем не прерываемая исповедь.
– Включи свет… – повторил он голосом, в котором звучал глубокий страх перед любым движением.
– Сейчас, – сказала она. Лампочка под приборной доской загорелась. Она осветила пол машины.
Милдред увидела разбитый стакан, осколки между его ногами, на его ботинках и носках… Теперь она поняла, почему он не двигался. Его сковали предчувствия и страх пораниться.
Она наклонилась над его коленом, готовая увидеть кровь. Но ни один осколок не коснулся его кожи.
– Ничего нет, – сказала она. – Ничего не случилось…
Он произнес, не двигаясь:
– Убери осколки. Пожалуйста, убери осколки…
Она сделала это со всей осторожностью, на какую только была способна, и выбросила осколки из машины. Закончив, она выпрямилась, волосы упали на лоб, лицо покраснело от неожиданно вспыхнувшего гнева.
– Ну, все, – сказала она. – Теперь ты доволен?.. Ничего не произошло. Ни единой царапины. Ты зря сводишь себя с ума этими глупостями. Если бы с тобой должно было что-то случиться, то это случилось бы сейчас… Но ничего нет. Ты не в себе…
Однако вспышка досады и грубости не подействовала на него. Он сказал:
– Это был знак. Мне грозит беда. Я должен вернуться в отель… Я знал это с самого начала. Надо было остаться дома, и ты должна была остаться со мной.
И вдруг неожиданно он сказал:
– Пусти меня за руль. Я еду назад…
Она видела, как сильно дрожат его руки.
– Ты дрожишь, – сказала она. – Ты же не можешь вести машину…
Она подумала, не выйти ли из машины. Милдред была уверена, что найдется не одна дюжина мужчин, готовых подвезти ее до Maйами. Но она чувствовала себя каким-то образом связанной с ним.
– Разве ты не видишь, как ты дрожишь… – произнесла она. – Если ты поведешь, ты наверняка получишь именно то, чего боишься. С тобой будет то же, что и с твоим братом.
– Хорошо, ты права, – сказал он. – Езжай, езжай ты. Но езжай сейчас же. Езжай…
Она включила зажигание. Мотор завелся. Но, включив первую передачу и прикоснувшись к рулю, она заметила, что сама дрожит. Она почувствовала, что вспотела всем телом. Ей казалось, будто пот течет даже по векам и не дает раскрыть ресницы, и потому она не может отчетливо видеть.
Милдред медленно свернула на дорогу к Maйами. Она почувствовала себя увереннее только после того, как встречный ветер охладил ее вспотевшее лицо и плечи. Но она не решалась снять руку с руля и стереть влажную пелену, стоявшую у нее перед глазами.
6
В начале третьего ночи на обратном пути с вечеринки доктор Кадерно уже проехал половину бульвара Бискейн, когда вдруг сильно нажал на тормоз.
– Простите, – сказал он своей спутнице, – но тут машина наехала на телефонный столб…
Он взялся за ручку двери, чтобы выйти. В этот момент его спутница положила свою смуглую ладонь на его руку.
– Но ведь это та машина, которая отъехала перед нами, когда мы два часа назад…
Однако Кадерно, несмотря на свой вес, уже выпрыгнул из машины и бежал к потерпевшему аварию седану. Его спутница спешила за ним, как только могла. По-видимому, авария произошла только что: у машины стояло всего несколько прохожих, и один побежал вызывать полицию…
Кадерно растолкал людей и взглянул через стекло на место рядом с водителем.
– О боже… – сказал он.
Альфонс склонился в сторону, хотя Милдред руками, испачканными кровью, пыталась выпрямить его и отстранить от ветрового стекла, в которое он ударился лицом. Кровь текла с его лба в несколько ручьев и капала на костюм и на руки, которые он, очевидно, вытянул вперед, пытаясь защититься. Они тоже попали в разбившееся ветровое стекло.
– Принц Альфонс… – крикнул Кадерно. – Граф Ковадонга…
Он поспешил к другой стороне автомобиля и открыл дверь. В этот момент он увидел, что Альфонс открыл глаза и неподвижно смотрел на него. Его губы с трудом выговорили несколько слов.
– Доктор… – прошептал он, – я это знал… Я это знал…
Затем его голова откинулась назад. Кадерно в первый раз осознанно посмотрел на Милдред.
– Как это случилось? – прокричал он. – Разве вы не знали, что с ним нужно было ехать с двойной осторожностью…
Но она только смотрела на него и не произносила ни слова.
