Или, скажем, 10-я армия, отразив в мае вражеские удары, занимала в Августовских лесах очень сильные позиции, построенные профессионалами-саперами, оборона была в несколько полос, месяц ее наращивали и совершенствовали. И вдруг, безо всяких атак неприятеля, отступать (когда пало Ковно). И рождались слухи — «измена»! Или «глупость»… Что опять-таки вызывало неуверенность, оборачивалось случаями паники и сдачи в плен. И тыловая «общественность» была недовольна, обвиняла Алексеева в "мании отхода", в том, что он "сохраняет живую силу, но топит дух". Однако прорыв под Ковно потребовал еще более глубокого отступления, чем предполагалось изначально. Ставка покинула Барановичи и перебазировалась на 300 км восточнее, в Могилев. А Алексеев 28.8, когда немцы вышли примерно на линию современной польско-белорусской границы, приказал без боя эвакуировать крепости Гродно и Брест-Литовск, устаревшие и способные стать лишь ловушками для гарнизонов. Причем в Бресте пришлось бросить большие склады войскового имущества, вывезти их уже не смогли, а уничтожить не успели.
30.8 Алексеев издал директиву об отводе фронта на рубежи Гродно Пружаны — верховье р. Ясельда (приток Припяти). И зная, насколько непопулярны в стране подобные его решения, отдав этот приказ, обратился к Верховному Главнокомандующему с просьбой об отставке. Которая не была принята. Ведь в Ставке хорошо понимали, что Михаил Васильевич сделал невероятное. В жутких условиях снарядного, винтовочного голода, без подкреплений, спас фронт от полной катастрофы, и несмотря на большие потери, сумел не только вывести армии из-под ударов, но и сохранить их боеспособность. Если на маршах, во время отходов, части порой заражались пессимизмом, оказывались легко подвержены панике, то стоило им встать на позиции, почувствовать плечо соседей, восстановить управление, связь и тыловое обеспечение, как они снова были готовы сражаться. И лучше всего об этом свидетельствуют сами немцы — в мемуарах их военачальников то и дело упоминаются «упорство», "воля", "отчаянная решимость" русских войск. Описывается и «парадокс» — вместо того, чтобы сломив сопротивление обороняющихся, гнать их чем дальше, тем легче, германские дивизии по мере своего продвижения встречали "все более сильное" сопротивление. Хотя в принципе подобное явление вполне объяснимо — ведь «прорывов» как таковых было мало, соединения отводились планомерно, на заранее выбранные рубежи, линия фронта сокращалась и уплотнялась. А наступающие выдыхались, тоже несли значительный урон, отрывались от тыловых баз и им все труднее было поддерживать свое главное преимущество — в артиллерии.
И на рубежах белорусских речек противника наконец-то остановили. Причем сами русские не считали себя побежденными. Когда британский представитель ген. Нокс решил поинтересоваться их настроениями и спросил выбранного наугад солдата, что он думеет насчет дальнейших действий после такого поражения, тот отшутился: "А чего? Если надо, будем отступать до Урала. Но и от преследующих армий тогда останется один немец и один австриец. Австрийца, как водится, возьмем в плен, а немца убьем". Несмотря на прославленный "английский юмор", русского юмора Нокс, похоже, не понял. И в ужасе доложил своему командованию, что союзники готовы отступать хоть до Урала. Что же касается германских военачальников, то Фалькенгайн округло писал: "Выполненные операции не достигли вполне своей цели". А Гинденбург (поскольку провалилась идея не его, а Фалькенгайна) подвел более определенный итог: "Русские вырвались из клещей и добились фронтального отхода в желательном для них направлении".
Русские моряки прекрасно понимали, что захватив такую базу, как Либава, германский флот рано или поздно попытается нанести удар по Риге, а то и по Петрограду, и тщательно готовились к этому. Усиливалась оборона Финского залива — здесь начала создаваться вторая, передовая минно-артиллерийская позиция. Предпринимались и меры по защите Рижского залива. В течение лета осуществлялись и другие операции, обе стороны несли потери. 4.6 немецкая субмарина U-26 лейтенанта Беркгейма, уже имеющего на своем счету крейсер «Паллада», потопила минный заградитель «Енисей». А 2.7 произошел бой у о. Готланд. Талантливый начальник связи Балтфлота контр-адмирал Непенин был энтузиастом разработки и внедрения различных технических новинок и впервые применил радионаведение. В районе действия наших крейсеров был обнаружен отряд вражеских кораблей, за ними установили наблюдение и навели на них свои превосходящие силы. В итоге германские крейсера, получив различные повреждения, ретировались с поля боя, а немецкий минный заградитель «Альбатрос» был выведен из строя.
В августе обстановка обострилась. Как и предполагалось, одновременно с наступлением в Польше и Литве немцы попытались захватить Ригу. Планировалось взять ее примерно так же, как Либаву — подвести крупные силы флота, бомбардировать взморье, высадить десанты, легкими кораблями проникнуть в устье Двины (Даугавы), и тогда с суши можно будет направить относительно небольшую подвижную группировку, не отвлекая войск с главных направлений, чтобы одним броском овладеть городом. Однако на входе в Рижский залив германский флот встретил многочисленные минные заграждения, понаставленные Колчаком. Пришлось долго и упорно их тралить, а наши моряки всячески препятствовали этому, обстреливали тральщики, бомбили с гидропланов, действовали подводными лодками. И добавляли новые мины, в том числе и под носом у врага, на уже очищенных местах. Немцы потеряли несколько миноносцев, транспортов и тральщиков, ряд их крейсеров в результате подрывов получил серьезные повреждения.
Корабли Балтфлота, несмотря на подавляющее неравенство сил, дерзко вступали в схватки с прорывающимся противником. Так, 16.8 старенький броненосец «Слава» начал артиллерийскую дуэль с двумя германскими линкорами. Они имели огромное преимущество в количестве орудий, но решили вообще не рисковать и использовать другое преимущество — в дальности огня. Расстрелять русский корабль, оставаясь вне досягаемости его пушек. И тогда команда «Славы» затопила отсеки одного борта. Броненосец накренился, угол подъема орудий увеличился, и снаряды стали ложиться рядом с немцами. После нескольких точных попаданий линкоры предпочли убраться. А 17.8 эсминец «Новик» вступил в бой с двумя новейшими германскими эсминцами, V-99 и V-100. Причем одного загнал на минное поле, тот подорвался и затонул, а другому нанес сильные повреждения.
Немецкой эскадре все же удалось протралить фарватеры и войти в Рижский залив. Но было выиграно время. Русское командование успело сосредоточить на этом участке дополнительные войска. С 17.8 они были выделены в новый фронт, Северный, главнокомандующим которого стал ген. Рузский. В составе фронта было 3 армии (28 дивизий). 6-я прикрывала побережье, 12-я — Ригу, а 5-я оборонялась восточнее до стыка с войсками соседнего фронта, который стал называться Западным. Успели и организовать береговую оборону хотя бы на важнейших направлениях. А германский флот, не в силах добиться никаких дальнейших результатов, почувствовал себя в ограниченной акватории залива как в ловушке. Негде было укрыться от русских субмарин, а отряд Колчака продолжал ставить мины в самых неожиданных местах. Наверх сыпались доклады, что "в Рижском заливе… велика опасность от русских мин и подводных лодок". Немцы несли новые потери. В числе прочих погибла на минах и самая знаменитая на Балтике субмарина U-26. Огромная вражеская эскадра по сути "потопталась на месте" и 22.8 во избежание более крупного урона покинула Рижский залив. Тирпиц резюмировал: "Насчет Рижской экспедиции я не совсем доволен; она была осуществлена несмотря на мой телеграфный протест, и мы и вправду потерпели фиаско и понесли чувствительные потери без всякой пользы для себя". А кайзер выразился более откровенно: "Мы совершили прыжок в воздух, а русские одержали большую морскую победу". Ну а уход флота, в свою очередь, сорвал и сухопутное наступление.
В это же время ожесточенное сражение разыгралось и на другом фланге русских фронтов — на Украине. В течение июля положение тут оставалось стабильным. 8-я, 11-я и 9-я армии Юго-Западного фронта стояли на прежних рубежах, по Зап. Бугу, Стрыпе и Днестру. Успели привести себя в порядок и пополниться. Так, в 8-й армии удалось довести состав дивизий с 3–4 до 5–7 тыс. штыков. Однако количество войск здесь уменьшалось по другой причине то одно, то другое соединение забирали на Северо-Западный фронт, чтобы поддержать поредевшие отступающие войска и организовать оборону на новых рубежах. И Иванов был настроен пессимистично, считая свои армии слишком малочисленными, чтобы противостоять врагу, и не надеясь остановить его.
В августе между германским и австрийским командованием возникли разногласия. Как уже отмечалось, немцы стали склоняться к варианту Гинденбурга и переносу главных усилий в Прибалтику, а на южном фланге перейти к позиционной войне. Конрад возражал и настаивал на продолжении действий на своем участке — предлагал вернуть районы Галиции, все еще остающиеся у русских, а заодно захватить Волынь. К общему мнению стороны так и не пришли, поругались, и Германия вывела войска Макензена из подчинения австрийскому командованию, перебрасывая их на направления, которые считала более важными, — ведь в ходе польской операции немецкие армии тоже были серьезно измочалены, и для реализации новых замыслов приходилось собирать все, что можно. Ну а Конрад решил осуществить свое наступление самостоятельно, только австро-венгерскими частями.
