В 1943 г., когда в эти края пришло с Черниговщины партизанское соединение ген. А.Ф. Федорова, под Клеванью бойцы обнаружили обширное запущенное кладбище русских солдат Первой мировой. И первое, что сделало соединение на новом месте базирования, это привело в порядок могилы, поправило и обновило сгнившие кресты и отдало захоронениям воинские почести в знак преемственности поколений, сражавшихся здесь с теми же захватчиками. Кстати, партизаны этим сразу же завоевали и симпатии окрестных жителей.
Проблемы, вставшие перед Россией, царь попытался решить не затягиванием административных гаек, а наоборот, более широкой опорой на общественность. Да ведь вроде она поддерживала и сама услуги предлагала. В мае состоялся съезд промышленников, на котором председатель Думы Родзянко выдвинул лозунг: "Все для войны". А в июне было созвано Особой Совещание по обороне из представителей банков, промышленников, общественных деятелей, руководителей военного ведомства. Был организован и Центральный военно-промышленный комитет под председательством депутата Думы А.И. Гучкова, координировавший работу 220 местных военно-промышленных комитетов и объединивший таким образом в общую структуру все заводы и фабрики, работавшие на оборону. А чуть позже возникли Особые Совещания при министрах путей сообщения, топлива и промышленности, земледелия, внутренних дел.
Чтобы упрочить отношения с общественностью, царь пошел навстречу думцам в политических вопросах и снял ряд министров, вызывавших наибольшее раздражение в общественных кругах — военного министра Сухомлинова (вместо которого был назначен популярный ген. Поливанов), обер-прокурора Синода Саблера, обвинявшегося в связях с Распутиным (его место занял безукоризненно честный Самарин), но расстались с портфелями и лица, которые были вполне на своем месте, всего лищь из-за того, что по самой своей должности вызывали нападки — министры внутренних дел Маклаков и юстиции Щегловитов. По поводу Сухомлинова позже была назначена следственная комиссия под председательством члена Госсовета Петрова. И вскрылись факты многочисленных злоупотреблений, взяточничества, поразительной беспечности генерала — несколько изобличенных шпионов сумели стать его доверенными лицами и бывали у него как дома. Сухомлинов был обвинен в лихоимстве и измене, по окончании следствия предан суду. Измена осталась недоказанной, и министр был осужден за халатность и злоупотребления. Но царь пожалел старика, попавшего в переплет по легкомыслию, и вскоре без особого шума выпустил.
В принципе поворот к широкому привлечению общественности дал быстрые и неплохие результаты. Уже за первый месяц работы Особого Совещания выпуск снарядов в России увеличился вдвое — только лишь за счет организации и повышения дисциплины поставок. Дальнейшее развитие получила деятельность Земгора. К проблемам снабжения армии он привлек 1300 мелких и средних предприятий, десятки тысяч кустарных мастерских, открывал в войсках питательные пункты, бани, парикмахерские. Создавалось 120 новых заводов под эгидой военно-промышленных комитетов. Однако стоит помнить, что делалось все это отнюдь не бескорыстно. Дельцы, дорвавшиеся до таких кормушек, как ВПК и Земгор, получали колоссальные прибыли и на производстве, и на посредничестве. Скажем, 3-дюймовая пушка, произведенная на казенных заводах, обходилась государству в 7 тыс. руб., а через ВПК — 12 тыс. Но ведь размещение заказов и распределение сырья зависело теперь от тех же ВПК, и они направлялись в частный, а не в государственный сектор. Барыши русских промышленников на поставках достигали порой 300 %, а бывало, что и 1000 %.
Изначально капитал Земгора составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке — теперь он довел свой бюджет до 600 млн., и уже не частных, а казенных денег, требуя их у государства. И выступая, по сути, тоже посредником, имел на этом солидный куш. Оклады земских чиновников были в 3 — 4 раза выше государственных, а протекающие через них огромные средства расходовались совершенно бесконтрольно, вызывая массу злоупотреблений. Впрочем, это было общей болезнью всех воюющих государств. Сверхприбыли не стеснялись грести предприниматели и во Франции, и в Германии, и в Англии. Так, французские фирмы по производству стали за год увеличили барыши вчетверо. А когда во Франции решили ввести дополнительный налог на сверхприбыли, то прикинули, что увеличение дохода фирм на 20–30 % по сравнению с довоенным надо считать не «сверх», а «нормальным». И взяточничество там было вполне легальным — чиновнику, ведавшему распределением заказов, предлагали "войти в долю", по французским законам это не возбранялось, и парижские бизнесмены даже удивлялись, почему русские военные представители с гневом отвергают подобные предложения.
Но в России была и своя, присущая лишь ей специфика. Если на Западе широкое привлечение предпринимателей и общественности не нарушало строгой военной централизации — само собой подразумевалось подчинение любых частных инициатив правительству вплоть до "диктатуры тыла", — то российские либералы любое вмешательство сверху и попытки контроля расценивали как оскорбление, все ВПК и Земгоры превращались в "государства в государстве". И вместо централизации пошла децентрализация хозяйства. Наконец, если какому-нибудь Рено давали возможность заработать на поставках, ему и в голову не пришло бы быть чем-то недовольным и желать чего-то еще. Русским же промышленникам и обретающейся возле них общественности этого показалось мало. Наоборот, они вошли во вкус «рулить» государственными процессами, и головы закружились. Теперь им захотелось еще и власти. Так что опора на общественность привела не к единению страны, а к нарушению этого единения. Впрочем, уже условного. Милюков перед майским промышленным съездом призывал не оказывать никакой поддержки царскому правительству, но победила другая точка зрения: "Снабдим фронт, отобрав эти функции у правительства". Покажем, мол, на что мы способны, и "тот, кто умеет работать, тот и будет хозяин страны". Но доказывать это только работой было слишком долго и утомительно. Тем более, катастрофу на фронте восприняли как лучшее доказательство, что царская администрация работать не умеет. И в разгар военных поражений началась первая массированная атака на власть.
В этот момент обострились и другие проблемы — скажем, проблема беженцев. В литературе можно встретить утверждения, будто русские армии при отступлении угоняли население и использовали "тактику выжженной земли", как в 1812 г. Основываются такие данные исключительно на германской пропаганде и действительности не соответствуют. На самом деле существовало распоряжение Ставки об эвакуации населения из прифронтовой полосы, но действовало оно лишь первые 9 месяцев войны. Когда же началось масштабное отступление, в Ставке не могли не понять, во что выльется такая эвакуация. Как раз в мае 1915 г. после Горлицкого прорыва это распоряжение было отменено. И в связи с этим генерал-губернатор Галиции Бобринский отдал приказ: "Не должно быть допускаемо уничтожения сельских построек, не мешающих действию войск, также строго карать грабежи и насилия. В виду отмены принудительного выселения объявлять жителям, что неприятель непременно соберет в свои ряды всех мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, и потому желательно добровольное своевременное выселение". Как видим, речь шла лишь о том, чтобы лишить врага пополнений на отбитых территориях, да и то, в отличие от немцев, на добровольной основе.
Но население уходило с русскими само, зная о бесчинствах противника. Уходили даже австрийские подданные, православные русины, наслышанные о расправах с «изменниками». Уходили и жители наших западных губерний, целыми таборами, запрудив все дороги. Ген. Гурко писал: "Люди, воевавшие в нескольких войнах и участвовавшие во многих кровавых битвах, говорили мне, что никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем бесконечного исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище… Только Бог знает, какие страдания претерпели они, сколько слез пролито, сколько человеческих жизней было принесено ненасытному Молоху войны…" С беженцами распространялись эпидемии. И панические слухи. Их надо было где-то размещать, кормить, лечить. Особенно страдал транспорт, и без того перегруженный военными перевозками. Только под жилье беженцев было занято 120 тыс. товарных вагонов, многие запасные пути превратились в жилые городки на колесах. Тяжелые бои обострили и проблему раненых — при эвакуации госпиталей из западных районов число коек сократилось на 30 тыс. Царь повелел отдать под лечебные учреждения высочайшие дворцы, монастырские здания. Организовывались частные и городские госпитали.
