Однако все это дело завершилось 14 февраля 1950 г. подписанием договора, который обязывал оба правительства бороться против любой /374/ угрозы агрессии со стороны Японии или «любого другого государства, которое прямо или косвенно объединилось бы с Японией»; даже в том случае, если агрессия будет предпринята против одной из двух стран, они обязывались предоставлять друг другу любую помощь, включая военную, для ее отражения. В соответствии с этим же документом Китай и СССР устанавливали тесное экономическое сотрудничество. Для начала Москва предоставила Китаю кредит в размере 300 миллионов долларов под один процент в год; цифра была умеренной, но с учетом возможностей СССР совсем немалой. Железные дороги и база Порт-Артур должны были быть возвращены Китаю в 1952 г., порт Дальний — в 1950 г. Несмотря на китайское сопротивление, ряд смешанных обществ был учрежден в последующие месяцы для поиска и разработки месторождений нефти и редких металлов, а также для управления тремя воздушными линиями, связавшими Пекин с советскими городами Алма-Атой, Иркутском и Читой[43].
Сталин подозревал в Мао нового Тито, или, лучше сказать, таково былo впечатление Мао, вынесенное им из общения со Сталиным, которое ему вспоминалось и много лет спустя[44]. Китайские руководители повели себя достаточно ловко, чтобы рассеять это возможное недоверие. В своих письмах они признавали за СССР право на первенство и на роль главы «антиимпериалистического фронта». Начиная с конца 1948 г., как только Мао сделал свой выбор лагеря, китайцы заняли вполне определенную позицию и в столкновении между Москвой и Белградом, приняв советские тезисы и, следовательно, осуждение Югославии, провозглашенное Коминформом. Они не вступили в Коминформ, но нам в действительности неизвестно, делалось ли когда-либо такое предложение. Основные китайские руководители, сам Мао, Лю Шаоци и Чжу Дэ, написали тем не менее ряд статей для газеты Коминформа и согласились на ее распространение в Китае на китайском языке в количестве 100 тыс. экземпляров[45]. В конце 1950 г., когда Сталин предложил Тольятти стать секретарем организации, последний его спросил, присоединятся ли к Коминформу и китайцы. Сталин ответил отрицательно, пояснив, что китайцы предпочитают оставаться вне его; казалось, однако, что он подыскивал подходящее объяснение для такого решения, ссылаясь на специфическую роль, которую Китай призван играть в Азии[46].
Новый фактор глубоко повлиял, однако, на отношения между двумя великими державами: корейский конфликт, который стал кульминационным моментом в «холодной войне», когда она непосредственно угрожала перерасти в войну «горячую» и всеобщую. Корея в течение сорока лет находилась под японским господством. Советские и американские войска вошли туда в 1945 г. без боя и разместились /375/ там, заняв соответственно позиции к северу и югу от 38-й параллели. Линия эта была избрана без какого-либо политическо смысла, только лишь с целью провести демаркационный рубеж между двумя армиями примерно посередине полуострова. Соглашения, заключенные в Ялте и в Потсдаме, предусматривали все же, что Корея останется единой: американцы высказывались за то, чтобы страна была поставлена на некоторое время под международную опеку, но позднее возобладало советское мнение о необходимости немедленного провозглашения независимости. Нарастающее противоборство между двумя державами воспрепятствовало, однако, реализации всего проекта. Американцы не доверяли первым органам самоуправления, возникшим в стране. Они в конце концов в 1948 г. создали на Юге администрацию по своему выбору, то же самое сделано было затем и Советским Союзом. Перед тем как уйти с Севера страны, Советский Союз вверил правление конкурирующей администрации, возглавляемой коммунистом Ким Ир Сеном. Каждое из двух корейских правительств, которые были снабжены их покровителями небольшими армиями, провозгласило свою юрисдикцию над всей страной в целом.
Многие аспекты истории корейской войны до сих пор остаются покрытыми тайной, в том числе и многие обстоятельства ее начала. Разделение страны было несправедливым. В те годы, когда повсюду в Азии утверждался национализм, стремление к единству было широко распространено среди корейского населения. Оба правительства готовились поэтому к борьбе за уничтожение соперника, если потребуется, то и вооруженной силой. Более слабым было правительство Юга, искусственно созданное американцами; правительство же Севера оказалось способным на выдвижение определенных радикальных инициатив, среди которых была и широкая аграрная реформа. Враждебность крайне обострилась после 25 июня 1950 г. Официальные описания событий различными сторонами и по истечении стольких лет остаются столь же диаметрально противоположными, каковыми они были и в первый острый момент. Одни утверждают, что наступление началось с Севера, другие заявляют, что это был ответ на первоначальную атаку с Юга. Документы, которые могли бы пролить свет на закулисную сторону дела, до настоящего времени не опубликованы. Советские и китайские источники хранят молчание. Американцы опубликовали ряд мемуаров основных участников событий. Но и эти воспоминания с их вариантами истории конфликта не помогают распутать тот клубок противоречивых версий, в какой еще в ту эпоху было превращено описание этих событий[47]. Не удивительно поэтому, что еще и сегодня большинство исследователей имеют свое собственное мнение по этому вопросу, если не по поводу существа дела, то все же по ряду его аспектов, весьма существенных для того чтобы получить полное представление о событиях[48].
Со стороны Советского Союза нам дано лишь одно свидетельство очевидца, но и оно весьма противоречиво, — это рассказ Хрущева /376/ в его воспоминаниях, опубликованных за границей. Согласно этому источнику, Ким Ир Сен, предлагая Сталину провести наступление своей армии, убедительно доказывал, что оно явится той искрой, которая вызовет восстание на Юге. В результате гражданская войнa будет завершена в короткое время, как была выиграна только что война в Китае[IV]. Ким Ир Сен мог рассчитывать на некоторые корейские части, получившие боевую закалку в войне в Китае, где они сражались бок о бок с войсками Мао. Сталин сначала сомневался, так как считал необходимым избежать прямых столкновений с американцами, затем дал себя убедить после того, как проконсультировался с Мао Цзэдуном. Сталин, однако, воспротивился прямому вовлечению СССР в это предприятие, отозвав из северокорейской армии своих советников[49]. Хотя эта версия оставляет без ответа многие вопросы, она особенно заслуживает упоминания, так как описание хода событий согласовывается в ней с теми впечатлениями, которые сложились в дипломатических кругах в период непосредственно вслед за бурным поворотом событий[50].
Была или не была в действительности совершена провокация со стороны Юга, действия северокорейских войск вскоре продемонстрировали, что они имели загодя составленные планы кампании в глубине территории противника, направленной на полное уничтожение южного режима. Даже те, кто придерживается версии о провокационном нападении южан, признают, что в ходе атаки их силы не продвинулись более чем на 3–4 километра на север[51]. Оборона же Юга была быстро прорвана. Южнокорейский режим продемонстрировал всю свою хрупкость. В несколько дней была захвачена его столица Сеул. Даже если подлинного восстания на Юге и не произошло, в первый момент казалось, что проект Ким Ир Сена увенчался успехом. Его силы распространили свой контроль на всю территорию Юга, за исключением обширного плацдарма вокруг портового города Пусана, созданного и удерживаемого с помощью американских войск.
Надежды ограничить конфликт рамками лишь гражданской войны строились без учета специфики политической ситуации, сложившейся в Америке и на Дальнем Востоке после стремительного поражения Соединенных Штатов в Китае. Правительство Вашингтона не могло допустить, чтобы его ставленников вышвырнули из пределов еще и второй страны, пусть даже малой страны. Именно следование этим внутриполитическим соображениям делало положение крайне опасным. Значительная часть политических кругов США жаждала реванша. Те, кто уже давно вынашивал планы превентивной войны /377/ против СССР и коммунизма, решили, что момент настал; поскольку рано или поздно воевать, по их мнению, придется, то лучше уж воевать раньше[52]. Одним из ведущих выразителей этих тенденций был Макартур, командующий американскими силами в Японии.
В противоположность англичанам правительство Вашингтона не хотело признавать революционный режим Пекина: американцы отказывались дать также согласие на то, чтобы революционный Китай занял в ООН и в ее органах то важное кресло, которое было зарезервировано для этой страны, так как это место давало бы Пекину право прибегать к вето. В январе 1950 г. Советский Союз также покинул заседание Совета Безопасности ООН в знак протеста против такого бойкота его союзника. Как только появились первые известия о войне, американцы приняли решение о вооруженной интервенции на Юге Кореи; в то же время они решили сконцентрировать свой флот для защиты Тайваня, где нашел убежище потерпевший поражение Чан Кайши. Благодаря отсутствию на заседании советского представителя им удалось получить одобрение своим военным акциям от Совета Безопасности ООН, несмотря на голосование против этого Югославии и колебания представителей Индии и Египта. Это международное прикрытие, полученное путем беззастенчивого манипулирования и расширенного толкования положений Устава ООН, было использовано Соединенными Штатами дня маневров в сфере дипломатии, но оно не изменило по существу американское вмешатсльство в ход корейского конфликта. (В более поздние годы американцы не преуспели в получении подобной маскировки для своей экспедиции во Вьетнаме.) Военная поддержка со стороны других стран была столь незначительна, что носила едва символический характер. Руководство операциями находилось исключительно в руках Соединенных Штатов.
