Когда уже работал пленум ЦК польской компартии, 19 октября неожиданно в Варшаву без приглашения прибыла важная советская делегация, состоящая из представителей двух групп, столкнувшихся в Москве. Это были Хрущев и Микоян, с одной стороны, Молотов и Каганович — с другой. Поляки были вынуждены прервать дебаты для того чтобы позволить своим руководителям, а также Гомулке встретиться с советскими лидерами. Встречи продолжались сутки — день и ночь. Это были «искренние, трудные и горькие переговоры, сопровождавшиеся взаимными обвинениями»[40].
Гомулке и его коллегам удалось убедить своих собеседников, что предполагаемые перестановки в руководстве и программные изменения необходимы для укрепления социализма в Польше и что нужно изменить характер советско-польских отношений — это было главной темой дискуссии — для установления подлинной дружбы между двумя странами. На следующий день советские лидеры уехали. Гомулка был избран Первым секретарем и представил стране план реформ, ориентированных на концепцию польского социализма. Спустя несколько педель состоялись правительственные переговоры. Гомулка подтвердил, что остается верен союзу с СССР, который, по его мнению, соответствовал национальным интересам страны. Он добился и пересмотра ряда несправедливых соглашений (например, отмены низких цен, которые платил СССР за импортируемый уголь). Маршал Рокоссовский оставил пост главнокомандующего польской армией и вернулся в СССР[41].
То, чего удалось избежать в Польше, произошло в Венгрии. Внутренний раскол и неуверенная политика СССР усугубили национальную трагедию. В Венгрии внутренняя борьба между коммунистами оказалась острее, чем где-либо, и Советский Союз оказался втянутым в нее больше, чем в Польше или в других странах. Из всех лидеров, которые в 1956 г. еще оставались у власти в Восточной Европе, Ракоши больше других был причастен к экспорту сталинизма. Он сохранил свою власть после жестокой борьбы против Имре Надя, старого противника его политики, ставшего сторонником «национального» коммунизма и «неприсоединения» по югославскому образцу[42]. Советские руководители, к которым обращались много раз как к арбитрам, не могли и не хотели добиться от венгерской компартии необходимых перестановок и политических перемен. Только летом 1956 г. под совместным давлением Москвы и Белграда Ракоши был вынужден уйти. Но и это не вызнало действительных изменений ни в политике правительства, ни в его /459/ составе. Осложнения продолжались до тех пор, пока в октябре, во время польских событий, даже запоздалое обращение к противникам Ракоши — Надю и Кадару — уже не могло ничего исправить.
Страна взбунтовалась. Пассивное вмешательство советских войск, находящихся в Венгрии, на стороне новых руководителей лишь вызвало гнев. Солдат неожиданно вывели из Будапешта. СССР в этот момент должен был учитывать, что происходит антисоветское и антисоциалистическое восстание. Было очевидно, что это далеко идущий политический замысел, а не просто желание разрушить существующий режим. Правящая партия была разрушена. Движение оставило Надя позади и лишило его власти.
В кругах историков считают, что в результате венгерского бунта «возможно» было создать демократический социалистический строй. Это гипотеза, которую ничем нельзя доказать, так же как и противоположное утверждение, будто социализм был бы уничтожен и были бы «восстановлены капитализм и фашизм»[43]. Насколько можно судить по скудным данным, имеющимся в нашем распоряжении, Москва руководствовалась в основном конъюнктурой. Никакая дружеская сила уже не была властна над событиями. Возникла опасность, что восторжествует американская идея об «освобождении» Восточной Европы — сначала Венгрии, потом других стран. В эти события могли быть втянуты все страны Варшавского Договора, так как Надь объявил о выходе из него Венгрии. Венгерский кризис, совпавший с англо-французской войной в Египте, поставил международную обстановку на грань катастрофы.
После варшавского урока в Москве долго не могли решиться действовать. Микоян и Суслов прибыли в конце октября в бунтующий Будапешт, надеясь использовать последние возможности для компромисса. 30 октября Советское правительство опубликовало декларацию, в которой признавало неравенство между социалистическими странами в прошлом. Оно заявило, что готово пересмотреть экономические отношения, вопросы о присутствии советников и размещении войск со всеми заинтересованными странами. Наконец, нам стало известно о долгом и бурном заседании Президиума ЦК в Москве, на котором было решено подавить восстание с помощью советских войск[44].
Перед вооруженным вмешательством руководители СССР сделали то, что не было сделано во время польских событий: они потребовали согласия своих союзников, включая поляков и югославов. Не известно, какие формы приняли эти лихорадочные консультации и в какие дни они проходили, но содержание их ясно[45]. Так как некоторые правительства стран народной демократии боялись, как бы советские войска не запоздали, то было нетрудно получить их поддержку[46]. На той же позиции стояли и китайцы. После первого временного вывода советских частей из Будапешта многие боялись, что СССР решил оставить Венгрию на произвол судьбы. Мао лично выступал за вмешательство. Как он говорил позже, ему не хотелось, чтобы советское решение выглядело классическим жестом «империалистической великой /460/ державы». Поэтому он был среди тех, кто требовал выполнения обязательств, принятых в Москве в декларации 30 октября[47]. Непослушные новые польские руководители тоже одобрили использование силы. То же сделал и Тито, несмотря на те симпатии, которыми Надь пользовался в Югославии. Он считал вмешательство меньшим злом, так как события зашли слишком далеко[48]. Бунт был подавлен советскими танками. Вся операция свелась к нескольким дням сражений на улицах Будапешта. Руководство венгерским правительством принял Кадар, коммунист, пострадавший от Ракоши. Сначала он был союзником Надя, затем разошелся с ним, чтобы, в свою очередь, просить помощи у СССР.
Советско-китайская гегемония
Венгерская трагедия вызвала грозные отклики в коммунистическом движении, социалистических странах и Советском Союзе. Положение Хрущева, как мы знаем, было трудным. Будапештский кризис, с точки зрения его союзников, доказал непродуманность его главных предложений: договора об Австрии, открывшего для западного влияния венгерскую границу, примирения с Тито и прежде всего «секретного доклада». Толпа, разрушившая в Будапеште гигантскую статую Сталина, казалось, ответила на его речь. Однако речь шла не только о личной судьбе Хрущева, который, впрочем, победил в борьбе. В СССР, как и в странах народной демократии, усилилось влияние тех, кто призывал к осторожности и считал опрометчивой политику обновления 1956 г. Движение за социалистическую демократию, порожденное XX съездом, оказалось под ударом. В эти дни в Московском университете были арестованы несколько студентов, пытавшихся создать автономную политическую группу. Во всем мире началось развернутое политическое наступление на коммунистическое движение, которое снова объединилось вокруг СССР, несмотря на его внутренние раздоры. Полемика носила такой же характер, как и во времена «холодной войны». Раздавались призывы сплотиться, а не заниматься разъяснительными дискуссиями — обычные призывы в подобных обстоятельствах.
Однако время для этого еще не настало. Дискуссия в коммунистическом движении только началась. Поднятые XX съездом проблемы — понимание демократии и социализма и их соотношение, перспективы революционных сил в быстро меняющемся мире, союзы с другими политическими течениями, обновление общества и международной жизни — не имели ответа. Указания XX съезда были лишь первым наброском. События в Польше и Венгрии показали, что изменились как отношения между социалистическими странами, так и их связи с другими социалистическими течениями в мире. Тольятти предсказывал, что коммунистическое движение придет к «полицентрической системе»[49]. Однако он встретил слабую поддержку.
Во время событий 1956 г. внутри социалистической системы обрисовались три полюса: Москва, Пекин и Белград. Хрущев пытался /461/ действовать вместе с обеими другими столицами. Весной того года советско-югославские отношения переживали свой лучший период. После долгого перерыва возобновилось экономическое сотрудничество. В июне 1956 г. Тито совершил визит в СССР. Было опубликовано совместное заявление двух партий, в котором говорилось, что принципы, провозглашенные год назад в Белграде, универсальны для всех социалистических стран, а не только для СССР и Югославии[50]. Однако осуществлять их было трудно, так как советские руководители боялись, что влияние Тито на другие страны народной демократии вызовет центробежные тенденции, способные разрушить их союз в Восточной Европе. Между Москвой и Белградом тут же проявились разногласия по поводу оценки внутреннего положения в Венгрии (это вынудило Тито сказать, что, если бы к нему прислушались вовремя и удалили Ракоши, трагедии можно было бы избежать)[51]. Хотя Белград и согласился на вооруженное вмешательство, будапештская драма оставила горький след в отношениях двух правительств. Надь, укрывшийся в югославском посольстве, был арестован советскими властями, когда покинул свое убежище[52] (год спустя он был приговорен к смертной казни). Конечно, обиды и подозрения, накопившиеся за годы полемики, не рассеялись. Обвинения возобновились, потому что в советских руководящих кругах распространение югославских идей причислялось к основным причинам кризиса стран народной демократий[53].
