- Я в машину, - сказал Павел и загромыхал по трапу.
- Достается ему больше всех, - поглядел вслед главному строителю Томп.
- Ничего, ему полезно похудеть, - усмехнулся Сергей.
- Я помню, как в пятидесятом строили головной сторожевик, - продолжил разговор конструктор. - Все души он из нас вымотал, там хандрит, здесь не ладится... Но все-таки довели проект до ума. До сих пор эти корабли пользуются доброй славой...
Урманов уважительно смотрел на седовласого, костистого эстонца, понимая, что каждый спроектированный, построенный и отправленный в плавание корабль унес в далекий океан частицу его большого и щедрого сердца.
Почему бы не приваривать на кораблях памятную табличку: "Генеральный конструктор проекта имярек, главный строитель такой-то". Ведь делают такие на уникальных зданиях, мостах, даже на вокзальных виадуках. Неужто создатели кораблей не заслужили подобной чести?
- Как ваш сын, Георг Оскарович, вести о себе подает? - осторожно осведомился Урманов.
- Ян очень внимателен ко мне, - дрогнувшим голосом ответил Томп. - Из этого рейса уже две телеграммы прислал. Последнюю с Азорских островов...
Справляясь о Томпе-младшем, совсем о другом человеке думал сейчас Сергей. "Как же принял тебя суровый океан, заблудшая душа? - с грустью мысленно вопрошал он. - Потому, видно, решилась ты пойти нелегкими мужскими дорогами, что не сумела на земле выбрать верного пути..."
* * *
Вспомнился Урманову далекий уже майский вечер, самый печальный в его жизни... Весна в том году была ранней и бурной. Еще в конце марта, не страшась ночных заморозков, отчаянно зацвел миндаль, в апреле окутались зелеными облачками листьев платаны и вязы, а в начале мая зажгли свои белые свечи каштаны. На душе Сергея было той весной постоянное щемящее чувство тревоги и радости...
Танюша тогда на два дня приехала домой из Симферополя, схимичила чего-то с лекциями, а эсминец Сергея временно стоял в Севастополе и потому он имел возможность бывать на берегу.
Сергей назначил встречу на Приморском бульваре, возле раскидистой старой ивы над фонтаном и, коротая время, прохаживался неподалеку по отмытым весенними ливнями асфальтовым дорожкам.
Он был в сшитой на персональный заказ у доброго портного тужурке, в белой фуражке с высокой тульей, и ему доставляло удовольствие ловить на себе пристальные взгляды встречных девушек. И вообще дела у него в ту пору шли здорово. Только что он получил звание старшего лейтенанта и назначение командиром штурманской боевой части.
Кажется, это была единственная пора в его жизни, когда он пытался даже писать стихи. Несколько строчек застряли в памяти:
Вновь в Крыму капризный ветер марта
Шелестит цветущим миндалем,
Тонкой паутинкою на картах
Остается путь за кораблем.
А вокруг, за мачты задевая,
Бродят тучи в небе штормовом,
Клочья пены чайками взлетают,
Шапками вскипают под винтом.
Отчего же петь хочу я звонко,
Почему я вдруг лишился сна?
В сердце синеглазою девчонкой
Входит черноморская весна...
- Привет блестящему морскому офицеру! - воскликнула Татьяна, переводя дух. Пышные белокурые волосы ее были перехвачены надо лбом голубой бархатной лентой, цветастое шелковое платье двумя резкими клиньями ломалось на груди, на стройных ногах белые туфельки с модными каблуками-шпильками. Сергей невольно залюбовался ею: она походила на какую-то ослепительно яркую бабочку-махаона.
- Здравствуй, Танюша, - негромко сказал он, нежно прикоснувшись к ее руке. - Ты стала делать маникюр? - обратил он внимание на густо-малиновые ногти.
- А разве это плохо? - кокетливо оттопырила она нижнюю губку.
- Нет, просто непривычно.
Они спустились по широким ступеням на бетонную набережную, которую лизали суетливые волны от снующих туда-сюда катеров, подошли к знаменитому памятнику "Затопленным Кораблям".
Сергей смотрел на иссеченную ветрами мраморную колонну, которую венчал позеленевший бронзовый орел с лавровым венком в клюве, и представлял себе торчавшие здесь более ста лет назад высокие кресты мачт, перекрывшие вход в Севастопольскую бухту. Ничуть не походили они на сиротливые кладбищенские надгробья, это были грозно щетинившиеся реями пики, готовые пропороть днища вражеским фрегатам. По сути дела, они были прообразом будущих боновых заграждений...
- Знаешь, Сережа, мне моя профессия нравится все больше и больше, говорила Татьяна. - Я уже начинаю привыкать даже к анатомичке. Именно там уясняешь себе предостережение древних: помни о смерти! Последний раз экспонатом была молодая женщина, скончавшаяся от родов... Слово-то какое экспонат! Жил человек на свете, радовался и страдал и вдруг стал наглядным пособием для студентов медфака...
- Зачем такие грустные разговоры, Танюша? - ласково прижал к себе ее локоть Сергей. - Ты думай о том, сколько людей будут тебя благодарить за возвращенное здоровье. Лично я готов всю жизнь быть твоим пациентом...
Она как-то странно глянула на него, но ничего не ответила. А у Сергея от этого ее взгляда застряли в горле все слова, которые он собирался сказать. Нехорошее предчувствие ознобило его.
- Ты простишь меня, Сережа? - вдруг виновато опустила голову Татьяна. - Мы погуляем еще чуток, а потом ты проводишь меня на автовокзал, мне сегодня обязательно надо быть в Симферополе.
- Зачем же? - недоуменно воскликнул он.
- Нужно, Сережа... Неотложные институтские дела.
- Какие могут быть дела в выходной день? - все еще цеплялся он, как утопающий за соломинку.
- Важные, Сережа...
Урманов почувствовал тогда, что бетон набережной качнулся под ногами, словно корабельная палуба от внезапно налетевшего шквала.
- Тебя кто-то ждет? - хрипло пробормотал он.
- Да, Сережа! - решительно тряхнула она волосами. - Меня ждет один человек, который мне очень и очень дорог...
- Вопросов больше нет, - выдавил из себя он. - Все ясно...
- Мы ведь останемся добрыми друзьями? Правда, Сережа? - виновато говорила она, ловя его повисшую плетью руку.
- Останемся, Таня...
- Ты что, оглох? - спросил Урманова поднявшийся на мостик Павел. Кричу тебе, кричу, а ты ноль внимания.
- Что с линией вала? - деликатно вмешался Томп.
- Будем перебирать подшипник, Георг Оскарович, - ответил Павел Русаков и поднял над головой скрещенные руки, давая знать капитану буксира, что на сегодня работы закончены.
Глава 9
Вторично "Новокуйбышевск" тряхнуло в проливе Скагеррак. Это был уже настоящий шторм. Даже во внутренних помещениях было слышно, как волны с ревом набрасываются на судно.
Татьяну вновь скрутил приступ морской болезни. Некоторое время она пыталась сопротивляться, держалась на ногах, но мучительные спазмы пищевода и головная боль уложили ее в постель. Сквозь дремотную одурь она смутно улавливала какие-то команды по судовой трансляции, необычно резкие выкрики капитана, видимо, наверху что-то происходило.
Потом гулко хлопнула входная дверь лазаретного отсека.
- Доктор, где вы? - позвал ее кто-то.
Собрав все силы, Татьяна поднялась с койки, сунула обмякшие ноги в домашние шлепанцы.
В приемной стоял секонд - грузовой помощник Рудяков, держа правой рукой левую, перевязанную окровавленной тряпицей.
- Точите скальпели, доктор! - попытался шутить он, но болезненная гримаса согнала с его лица улыбку.
- Что с вами? - встревоженно спросила Татьяна, чувствуя, как свежеет ее голова и четким становится сознание.
- Маленько шмякнуло грузовой оттяжкой. Раскрепился контейнер, пришлось выбираться на палубу...
- Идите сюда, Марк Борисович, - позвала она его в процедурную: Быстро набросила на плечи белый халат, вымыла над раковиной руки.
- Да, - вздохнула она, убрав с кисти секонда тряпицу. - Вас не шмякнуло, а рубануло...
Тыльная сторона ладони Рудякова была глубоко рассечена, в ране видны были следы какой-то грязной смазки.
- Придется вам потерпеть, голубчик, - покачала головой Татьяна. Надо продезинфицировать и наложить пару шовчиков.
- Потерплю, доктор, - покорно кивнул головой секонд.
Он и в самом деле не шевельнул ни одним мускулом, пока Татьяна промывала и зашивала ему рану. Сделав тугую повязку, она сказала:
- Денька три руку надо держать в покое. Каждое утро приходить на перевязку. А пока составим акт производственной травмы.
- Что вы, доктор! - отчаянно замахал здоровой рукой Рудяков. - Если мы станем по таким пустякам акты плодить, нас с вами после рейса заклюют! Инспекторов по технике безопасности нагонят, душу всем наизнанку вывернут.
- И все-таки положено...
- Мало чего положено! Пальцы целы, рука работает, а шрамы только украшают мужчину.
- Ну ладно, уговорили. Будьте только в следующий раз поосторожнее.
- Спасибо, доктор. И послушайтесь моего совета: никогда не становитесь грузовым помощником!
- Меня моя профессия вполне устраивает, и я менять ее не собираюсь, рассмеялась Татьяна.
