Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Шолохов «смягчил» эти главы, но всё равно написанное в них вызвало недовольство «вождей». Николай Корсунов, один из близких Шолохову писателей, передал слова Шолохова о встречах с Брежневым и Кириленко. На вопрос после состоявшейся в «Правде» публикации, будет ли печататься продолжение романа, последовало: «Это не от меня зависит, – хмурится Шолохов. – Редактор «Правды» говорит, что газета – не журнал, и она не обязана все печатать последовательно… Еще вопрос: …Вы читали мемуары маршала Жукова? – Да, читал. Если меня покромсали в опубликованных главах, то у него от времён культа личности лишь абзац остался… Странные вещи творятся…»

После публикации глав в «Правде» (12—15 марта 1969 г.) Шолохов продолжал работать над романом в надежде, что придет желанное время отдать его на суд читателям. В 1972 году он говорил: «…Я, очевидно, если не в этом году, то в начале будущего закончу первую книгу, а всего будет три – трилогия. Думаю, что сумею написать и остальные книги» (Советский Дон. 1972. 2 марта).

Но многие страницы не удовлетворяли его, и, по свидетельству Марии Петровны, жены, Шолохов с досадой говорил: «Нет, это не то…» – и бросал листы в камин.

«Отец был из тех, – писала дочь писателя С.М. Шолохова, – кто не мог ни по своему характеру, ни по своим убеждениям «носить камень за пазухой». Он хотел при своей жизни рассказать своему читателю о том, что пережил, передумал вместе со своим народом, со своей страной, а не складывать листки рукописи в стол «до лучших времён», которые для него могли и не наступить… Он не хотел, чтобы после его смерти досужие «идеологи» перекраивали его рукописи по своему усмотрению в угоду конъюнктуре. А издаваться за рубежом ему тоже его убеждения не позволяли: сначала дома, в своей стране, и только потом за рубежом» (Шолохов на изломе времени. М.: Наследие, 1995. С. 105—106).

Только в одном автор этой книги может упрекнуть М.А. Шолохова… Идеологический гнёт ещё более усилился, цензура зорко следила за малейшими проявлениями свободомыслия и малейшей самостоятельности. Господствовали трубадуры и ловкачи. У М. Шолохова был шанс выступить против идеологического гнёта цензуры и поддержать письмо А. Солженицына, которое он прислал IV съезду писателей СССР и в котором говорилось о свободе творчества как главном условии развития литературы и искусства, ведь сам столько страдал от цензуры, от рапповцев, от Фадеева. Но не поддержал, а выступил на съезде с набором официозных обвинений. Это и есть трагедия М.А. Шолохова.

Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1956—1960.

Шолохов М.А. Тихий Дон. М.: Воениздат, 1995.

Шолохов М.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 2005.

Петелин В.В. Михаил Александрович Шолохов: Энциклопедия. М., 2011.

Родился в многодетной крестьянской семье в селе Веркола Архангельской области. Среднюю школу окончил в 1938 году и сразу поступил на филологический факультет Ленинградского университета.

В «Воспоминаниях о Фёдоре Абрамове» есть подробности биографии этого периода. М. Москвина, вспоминая школьные годы, отмечала активность Фёдора Абрамова и успешную учебу в восьмом – десятом классах. Однажды он написал ей письмо, предлагая дружить, и, как искусной вышивальщице, вышить ему что-нибудь на память; она в ответ подарила ему вышитый носовой платок. «Думаю, что этот маленький эпизод связан в романе с платком Михаила Пряслина» (Воспоминания о Фёдоре Абрамове. М., 2000. С. 32).

«Фёдор Абрамов пришёл в нашу школу в середине учебного года, – написала в своих воспоминаниях классный руководитель одного из классов Карпогорской средней школы Павла Фёдоровна Фофанова. – Попал ко мне в класс. Был он маленьким, худеньким, очень скромным мальчиком. Одевался так же, как все. Но его сразу заметили, так как он учился хорошо. Фёдор активно участвовал в пионерских и комсомольских делах. Любил читать стихи со сцены, много увлекался художественной литературой» (Там же. С. 34). В десятом классе увлекался уроками литературы и особенно уроками немецкого языка, переводил и знал разговорный немецкий язык.

В десятом классе Фёдор Абрамов был груб с некоторыми учителями. А. Абрамова, жена его старшего брата Василия, пояснила эту грубость:

«Я вела у них математику в восьмом и девятом классах временно, ждали учителя с высшим образованием. Прислали к нам бывшего студента АЛТИ, бросившего учёбу в нём, вероятно, из-за материальной необеспеченности. Он понадеялся, что сумеет дать своим ученикам нужные знания. Эта уверенность в себе и подвела его: готовился к урокам недостаточно. Учащиеся это подметили. Федя говорил, что объясняет он то, что сам не знает, выпачкается весь мелом, волнуется, плохо его слушали. А на последнем уроке ему положили в карман всякой дряни в знак «благодарности». Я тогда же спросила у Феди, неужели, если бы я вела последний урок, меня так же «отблагодарили». Федя возразил, он мои уроки оценивал хорошо.

Получив аттестат отличника, он сразу же подал заявление в Ленинградский университет на филологический факультет. Вскоре ему пришёл ответ, что принят без экзаменов» (Там же. С. 42).

Прожив вместе с Фёдором Абрамовым почти тридцать пять лет, Л. Крутикова-Абрамова так очертила его «неуравновешенность и вспыльчивость», приобретённую им за долгие годы жизни:

«Удивительно сочетались в его натуре скромность, доброта, рефлексия, ранимость, неуверенность в себе и бесстрашие, страстность, увлечённость, вспыльчивость, одержимость, питавшие как его творческую целеустремлённость, так и безоглядное, наперекор рассудку, поведение в повседневности.

Он сам немало страдал от своей неуравновешенности и вспыльчивости, но немало страдали и близкие ему люди. Поначалу я даже всерьёз не восприняла его резких, гневных, порой оскорбительных слов» (Там же. С. 94).

На факультете преподавали выдающиеся профессора: древнерусскую литературу – А.С. Орлов, литературу XVIII века – П.Н. Берков и Г.А. Гуковский, русский фольклор – М.К. Азадовский, введение в языкознание – А.П. Рифтин. Особенно выделялся своим ораторским талантом профессор Г.А. Гуковский.

С третьего курса, в 1941 году, Фёдор ушёл на фронт, дважды был ранен, особенно тяжело во второй раз, шрапнельной пулей пробило оба бедра, в госпитале в голодном Ленинграде решали вопрос, отнять или оставить ногу. Несколько месяцев лечился в родной Верколе и увидел «бабью войну» за урожай во имя победы мужиков на фронте. Встал на ноги, направился на комиссию, был признан ограниченно годным и снова мобилизован. Знание немецкого языка и состояние здоровья было учтено на комиссии, и его направили в армейскую контрразведку (Смерш). Но в контрразведке он служил недолго, сразу после окончания войны вернулся в Ленинградский университет, после окончания университета был рекомендован в аспирантуру. Как аспирант, начал готовить диссертацию о творчестве М.А. Шолохова.

Это было время бесконфликтности в драматургии и прозе, торжество положительного героя и всех уникальных догматических требований социалистического реализма. В 1949 году Фёдор Абрамов опубликовал в «Вестнике Ленинградского университета» статью «О «Поднятой целине» М. Шолохова», которую назвал «своим первым, ещё весьма несовершенным литературным трудом». И эти «несовершенства» полностью зависели от «несовершенства» и догматических требований метода социалистического реализма. Ещё в 30-х годах, когда только что вышла «Поднятая целина», в критике заговорили о том, что образы большевиков в романе «недостаточно положительные». Д. Мазнин, например, в статье «Поднятая целина» и так называемое новаторство», отмечая черты, которых недостаёт образу Давыдова, писал, что «задача создания подлинного типа большевика-рабочего не полностью решена Шолоховым» (Красная новь. 1933. № 5). Точно так же рассуждали и в других статьях того же времени, достаточно посмотреть статьи Л. Мышковской (Красная новь. 1933. № 5), Б. Брайниной (Книга и пролетарская революция. 1933. № 6), М. Чарного (Октябрь. 1933. № 7) и др. Если в 30-х годах некоторые критики рассматривали образ Давыдова как «неполноценное отражение типа большевика-рабочего», то и в 40-х годах, и в частности Ф. Абрамов, представили образ Давыдова как «воплощение лучших черт большевика», как носителя «высшей формы партийного сознания». Ф. Абрамов успешно защитил диссертацию: так продиктовал ему метод социалистического реализма, таким должен быть образ Давыдова. Абрамов начал читать лекции на филологическом факультете Ленинградского университета, а сердце его словно навсегда осталось в селе Пекашине, с теми, кого придумал, сделав первые наброски романа, которому так и не дал название. Что-то застопорилось в работе над романом, после чтения журналов возникло впечатление самое унылое… Фёдор Абрамов задумал написать статью о популярных книгах о колхозной деревне. Журнал «Новый мир» принял статью «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», и вскоре она была напечатана (1954. № 4). Болгарский учёный и критик Иван Цветков, учившийся в Ленинградском университете и в аспирантуре Московского университета, хорошо знавший Фёдора Абрамова, встретил его в Москве в 1954 году: