В основе этого успеха была, вероятно, не столь чудесная, как это кажется нам сегодня, но более насыщенная приключениями история. Сейчас мы знаем, что советская наука не опережала американскую. Первые космические успехи явились результатом деятельности блестящей группы ученых, возглавляемых академиком Королевым[I] (советских ученых, а не немецких, как иногда утверждали[5]). Эта группа сумела собрать и развить блестящее наследие русских артиллеристов и баллистов, авиаконструкторов 30-х гг. Королев, руководитель группы, побывал в сталинских тюрьмах. Сначала его сослали в ледяные шахты Колымы, затем перевели в Москву, чтобы он продолжал свои исследования в заключении[6]. За вклад в развитие советской авиации его освободили. После войны он как видный специалист-ракетчик был назначен руководителем научно-исследовательского института, который главным образом и обеспечил успех в этой области. Все, кто знал Королева, отзываются о нем не только как о гениальном ученом, способном сплотить вокруг себя сотрудников, но и как о талантливом организаторе, готовом принять на себя любую ответственность, даже в наиболее трудных обстоятельствах со всей страстью готовом отдаваться исследованиям и экспериментам[7].
Он и подал идею опередить американцев в запуске спутника. Его предложение понравилось Хрущеву, который угадал в нем большой психологический и пропагандистский эффект[8]. Огромный резонанс этого события в мире позволил Королеву получить необходимые средства для работы. Располагая менее эффективным оборудованием, чем американцы, что проявилось в последующее десятилетие во время «гонки к Луне», группа исследователей сумела в течение нескольких лет поддерживать первенство в освоении космоса, имеющее важные политические последствия, благодаря особой изобретательности и самоотверженности первых космонавтов.
Успехи Королева и его сотрудников не означали, что СССР ликвидировал экономическое и техническое отставание от США. Большой разрыв между двумя странами сохранялся. Валовой национальный продукт СССР составлял лишь половину американского, по основным отраслям тяжелой промышленности — сталь, цемент, топливо — сравнение было не в его пользу[9]. Догнать и перегнать Америку — такую цель поставил перед собой Советский Союз.
Даже советские ракеты не имели превосходства над американскими, /468/ как могло показаться после первых космических стартов. Позднее американцы заявили, что знали о них все благодаря шпионажу[10] (тем не менее вслух они говорили об отставании своих ракет). Вероятно, советские руководители несколько переоценили новое оружие. Это было очевидно из их заявлений; это повлияло и на Совещание коммунистических и рабочих партий в Москве, состоявшееся сразу после запуска спутника, что видно по некоторым моментам речи Мао[11]. Правда, трудно установить, был ли это просчет или просто пропагандистский жест. В любом случае Хрущев и другие советские руководители не могли игнорировать того факта, что общее соотношение сил между СССР и Америкой остается не в пользу их страны.
Какой бы ни была оценка момента, историческое значение это имело. Первый спутник был запущен через несколько недель после объявления об успешных испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты, способной достичь любой точки Земли. Стало ясно, что советские руководители не хвастают. Новое оружие радикально изменило военные факторы послевоенной политики. Благодаря ему СССР получил не только атомное оружие, но и средства доставки, позволяющие ему достичь и американскую территорию. Утратив атомную монополию, США утратили и неуязвимость из-за океана. Теперь и они оказались под той же угрозой, что и СССР. Если до этого момента в мире существовала одна сверхдержава, теперь появилась вторая, более слабая, но имеющая достаточный вес для определения всей мировой политики. На американцев, недооценивших возможности своего противника, это произвело шоковое впечатление. В определенном смысле они вновь открыли СССР и его действительность и должны были это осмыслить[12].
Основной целью советской дипломатии была стабилизация ситуации в Европе путем узаконивания положения, сложившегося после войны. Нужно было еще, как выражался Хрущев, «кардинально решить» немецкую проблему. Речь шла о подписании мирного договора, который не был заключен за столько лет после конца войны, но договора не с Германией, которой больше не существовало, а с обоими немецкими государствами. Предложение, выдвинутое коллективно странами Варшавского Договора[13] в мае 1958 г., было отвергнуто Соединенными Штатами и их союзниками, выступившими против любого официального признания ГДР. Хотя в частном порядке их правительства не только принимали в расчет возможность раздела Германии, но и молчаливо на него соглашались[14], формально их политика была направлена на старый вариант объединения, то есть под главенством Западной Германии.
Отсутствие юридического признания ГДР имело для СССР и его союзников серьезные последствия, так как можно было постоянно /469/ оспаривать законность самого существования второго немецкого государства. Кроме того, и новые польские границы не были окончательно узаконены, как это было предусмотрено Потсдамскими соглашениями. Поэтому боннское правительство не признавало их. Непосредственно на политику это влияло мало. Однако в СССР считали, что отсутствие законности поощряет всех, кто в Западной Германии вынашивал идею возврата к единому великому немецкому государству. Эта перспектива была особенно малопривлекательной в том случае, если Бонн получит от своих защитников и союзников атомное оружие или попытается создать его сам без разрешения.
Чтобы сломить сопротивление своих западных партнеров, Хрущев снова использовал единственное орудие давления, которое война оставила Советскому Союзу в Германии, — Берлин. Бывшая немецкая столица была для СССР двойной проблемой. Раздел города, то есть присутствие в столице неподконтрольного ГДР западного сектора, являлся фактором постоянной нестабильности для восточногерманского государства. Существовала открытая дверь, через которую беспрепятственно и без компенсации происходила утечка людей и средств в Западную Германию, где благодаря производственному подъему существовала более солидная экономика и лучшие условия жизни. Кроме того, Берлин оставался для Советского Союза тем, чем он был для Сталина в 1948 г.,– уязвимым местом для бывших союзников, непрочное положение в котором могло вынудить их к переговорам. Хрущев пользовался иными, чем Сталин, методами. В конце 1958 г. он предложил сделать Западный Берлин «свободным городом» со своим особым статусом, гарантирующим ему независимость и кладущим конец его оккупации победителями 1945 г. Если страны НАТО, добавил он, не согласятся на заключение мирного договора с обеими Германиями, СССР заключит его только с Германской Демократической Республикой. Она получит контроль над путями сообщения с Западным Берлином, и американцы, англичане и французы, чтобы попасть в город, будут вынуждены обращаться к восточнонемецким властям, неизбежно признавая их существование[15].
Нет необходимости напоминать все стадии переговоров между 1958 и 1961 гг., кризисы и моменты успокоения. Все это время Берлин оставался самой горячей точкой мира. За периодами бесполезных переговоров следовали моменты, когда Хрущев угрожал действовать сам, но так и не решался это сделать. Он решился только на постройку 13 августа 1961 г. знаменитой стены вокруг Западного Берлина. Эта часть города была изолирована от остальной территории ГДР настоящим барьером из бетонных плит, возведенным за одну ночь и тщательно охраняемым. Открытыми остались только контролируемые пропускные пункты. С пропагандистской точки зрения это была неудачная мера, но практически эффективная. Она давала возможность правительству Восточной Германии остановить /470/ отток людей и средств в другую Германию, восстановить контроль над своей территорией, своим населением и экономикой, укрепить свое положение и создать основы для самостоятельного развития своей республики[16].
Таким образом, был сделан последний шаг в разделе Германии. США и НАТО протестовали, но не могли использовать силу. Однако и Хрущев не мог прибегнуть к крайним средствам; больше ему ничего достичь не удалось. До решения немецкой проблемы должно было пройти целое десятилетие. Оно, впрочем, не отличалось от советских предложений между 50-ми и 60-ми гг.: сохранить два немецких государства, взаимно признанных другими странами и связанных нормальными дипломатическими отношениями; окончательно признать послевоенные границы; установить особый статус Западного Берлина, не принадлежащего ни одной Германии, но с гарнизоном американцев, англичан и французов[17] (здесь-то и отличие от советских предложений 1958 г.). Это не идеальное решение, но оно позволило устранить очаг напряженности в Европе.
