Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Ходит из дома в дом и удивляется сопровождавший Ганичева Лукашин, до какой бедноты и обездоленности докатился трудовой народ за годы войны. «И Лукашин опять заметался в мыслях по своей председательской колее. На носу сев – основа основ деревенского бытия, а что он застал в Пекашине пять дней назад, вернувшись с Ручьёв? Полное запустение, если не считать нетёсовского звона в кузнице. А Михаил Пряслин, его заместитель, чуть ли не при смерти: жесточайшее воспаление лёгких. И так, оказывается, уже десять дней. Десять дней колхоз без хозяина! Весной, накануне сева» (Там же. С. 277—278). Ничего удивительного не было в том, что Пётр Житов, инвалид Отечественной войны, решительно заявил, что он готов подписаться на определённое количество трудодней: «Триста шестьдесят делим на двенадцать – это сколько будет? Тридцать. А за три месяца, стало быть, девяносто. Так? Теперь деньги. В этом году на трудодень ни хрена ещё не выдали. Ладно. Возьмём по прошлогоднему. Одиннадцать, даже пятнадцать копеек для круглого счёта. Пятнадцать множим на девяносто – сколько получится? По-моему, арифметика ясная – тринадцать рублей пятьдесят копеек… Ах, так! Колхозная валюта не годится?.. Вот я тебя спрашиваю: что такое эта самая колхозная валюта?» (Там же. С. 285).

Фёдор Абрамов хорошо знал ранние очерки Михаила Шолохова, знал и очерк «По правобережью Дона» (Правда. 1931. 25 мая), вспомнил и казачий смех по поводу районного уполномоченного, «Кальман-уполномоченного», вспомнил и «белоусового немолодого казака», рассказавшего юмористическую картинку в станице Боковской, знал и с той же беспощадностью написал о добровольном займе в селе Пекашине.

О Лукашине и Ганичеве Фёдор Абрамов написал после того, как они обошли многие дома Пекашина: «Они оба устали, измучились. Хождение от дома к дому, из заулка в заулок, одни и те же разговоры и уговоры – всё это начисто измотало их» (Там же. С. 287).

Но на этом не кончились беды пекашинцев, а следовательно, и всех колхозников страны. После богатого урожая Лукашин, радуясь, сказал колхозникам, что пора готовить мешки для зерна, но райком потребовал перевыполнения плана на 215 процентов, и радость у мужиков поуменьшилась. Но и это ещё не всё. «В двадцатых числах августа в Пекашине собралось сразу пять уполномоченных: уполномоченный по хлебозаготовкам, уполномоченный по мясу, уполномоченный по молоку, уполномоченный по дикорастущим – и на них был план – и, наконец, уполномоченный по подготовке школ к новому учебному году. Плюс к этому свой постоянный налоговый агент Ося, – писал Ф. Абрамов. – И все эти люди с пухлыми полевыми сумками, в которых заранее всё было расписано и рассчитано, с утра осаждали Лукашина. И каждый из них требовал, нажимал на него, ссылаясь на райком, на директивы и постановления. Но, конечно, тон среди них задавал Ганичев, уполномоченный по хлебозаготовкам» (Там же. С. 375).

К тому же по 58-й статье арестовали старовера Евсея Мошкина, который якобы писал молитвы, в которых просматривался дух свободы. А оказалось, что Мошкин мог только читать церковные книги, а писать не мог, он неграмотный.

О романе было много публикаций. Б. Панкин напечатал в «Комсомольской правде» статью «Живут Пряслины» (1969. 14 сентября), и Твардовский тут же написал ему благодарственное письмо от 17 сентября 1969 года, подчеркнув, что порой Ф. Абрамова критикуют ни за что: «Так или иначе, хочу сердечно поблагодарить Вас за доброе дело – статью о Пряслиных. Я так рад за Абрамова, человека – мало сказать талантливого, но честнейшего в своей любви к «истокам», к людям многострадальной северной деревни и терпящего всяческие ущемления и недооценку именно в меру этой честности. Авось, теперь его хоть в «Роман-газете» издадут – до сих пор открыто отстраняли, предпочитая «филёвскую прозу» (Воспоминания о Фёдоре Абрамове. С. 657; см. также: Твардовский А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1976. Т. 6. С. 285).

Несколько лет спустя, на совещании Всесоюзного совета по критике, Ф. Абрамов, размышляя о проделанной работе, по словам Ю. Оклянского, «говорил о главном, о коренном – о драматической судьбе русской деревни, о долге литературы и культуры перед нею, говорил так, что каждый сидящий в зале ощутил себя виноватым, обязанным что-то делать. Это была, возможно, первая «обкатка» тех мыслей, которые вылились позже в его известном выступлении на VI съезде писателей СССР – «О хлебе насущном и хлебе духовном» (Воспоминания о Фёдоре Абрамове. С. 511). А на съезде писателей его речь была яркой, при полном зале: «Я не стою коленопреклонённо перед народом, перед так называемым «простым народом». Нет, и народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое, возвышенное и низменное, доброе и злое. Более того, злое иногда поднимается над добрым и даже подминает его. Примеры? Да их немало как в мировой истории, так и в нашей отечественной, национальной… Многое в жизни любой нации объясняется особенностями национального характера, в нём таятся как взлеты, так и провалы истории. Я убеждён, что русский характер – самый многогранный, и самый разнообразный, и самый, так сказать, невыделанный, что ли… кадение народу, беспрерывное славословие в его адрес – важнейшее зло… Они усыпляют народ, разлагают его… Культ, какую бы форму он ни принимал, – всегда опасен для народа» (О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 41—42).

Порой маститые друзья упрекали Ф. Абрамова за то, что он передавал свои сочинения в журнал «Новый мир». «Великолепный», по словам А. Твардовского, рассказ «Деревянные кони» был напечатан в этом «гибнущем» журнале (1970. № 3).

Потом снова длительная работа над романами «Пути-перепутья» (1973) и «Дом» (1978), эти два романа завершали тетралогию Фёдора Абрамова, главный смысл которой высказал Евсей Мошкин: «Главный-то дом человек у себя в душе строит. И тот дом ни в огне не горит, ни в воде не тонет».

Тетралогия «Пряслины», повести «Деревянные кони», «Пелагея» и «Алька» и многие другие рассказы и повести – вот главные художественные достижения Фёдора Абрамова.

Верный спутник жизни Л.В. Крутикова-Абрамова подготовила уникальную книгу «В мире Фёдора Абрамова» (СПб., 2005, совместно с Г.Г. Мартыновым), в которой собраны дневники, записные книжки, письма, добрые надписи со множества книг, подаренных ему с нежностью И. Акуловым, В. Беловым, В. Астафьевым, В. Боковым, Ю. Бондаревым, С. Викуловым, А. Вознесенским, С. Ворониным, П. Выходцевым, Ю. Галкиным, Г. Горбовским, Н. Грибачёвым и далее около семисот замечательных писателей, которые отдают дань крупнейшему русскому таланту.

Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Л., 1990.

Абрамов Ф.А., Гура В.В. М.А. Шолохов: Семинарий. Л., 1958, 1962.

На берегу Дона, в станице Кочетовской, много лет жил Виталий Закруткин. Здесь написал он основные свои произведения – «Плавучая станица» (1950), «Сотворение мира» (1955—1967), «Подсолнух» и «Матерь Человеческая» (1969). Лауреат Сталинской, Государственной премии РСФСР (1970), Государственной премии СССР (1982).

Виталий Александрович Закруткин родился 27 марта 1908 года в городе Феодосии в семье народного учителя. Жил на Украине, в Молдавии, на Дальнем Востоке. Окончил Благовещенский педагогический институт. В Ленинграде защитил кандидатскую диссертацию. В Ростове-на-Дону несколько лет заведовал кафедрой русской литературы в Педагогическом институте, откуда в 1941 году добровольцем ушёл на фронт.

Военному корреспонденту Закруткину приходилось не только вести свои «Кавказские записки», но и браться за винтовку – не раз вместе с солдатами ходил в атаки, мёрз в окопах, мок под дождем. И неудивительно, что художнику удалось в «Записках» с яркой выразительностью воплотить невиданный по своему размаху героизм советского человека. Вся книга пронизана светлым оптимизмом, преклонением перед великим подвигом советских воинов.

Не проста судьба Закруткина, не сразу поверил он в свои силы, не сразу понял, в чём его главное призвание. Как талантливый писатель он особенно убедительно заявил о себе романом «Плавучая станица».

В этом романе писатель обрел тех героев, с которыми не расставался всю жизнь, – виноградарей, хлеборобов, простых сельских тружеников.

Закруткин – художник, которому удача сопутствует особенно тогда, когда за каждым созданным им образом стоит реальный прототип, живое человеческое лицо, со всеми его внешними и внутренними особенностями, со сложностью его судьбы, со всеми страстями, противоречиями и гранями человеческого бытия. О чём бы ни писал Закруткин – о войне ли, оставившей неизгладимый след в памяти народной, о преодолении послевоенных трудностей или о «сотворении мира» после Октября, – всюду и во всем на первом плане у него человек, гордый в независимости своего духа, цельный в своей неподкупности, мужественный в преодолении своих противоречий и страстей.