Немцы укреплялись 2 года, выстроив 2 основных и промежуточную позиции. Глубже сооружалась 3-я. Каждая позиция — 3 линии окопов с бетонированными укрытиями, проволочными заграждениями, опорными пунктами. Зная о сосредоточении противника, германское командование хотело просто сорвать наступление упреждающим ударом. Захватить и уничтожить батареи, запасы снарядов. И собирало тут встречную группировку, но Брусиловский прорыв заставил перебросить ее на Волынь. Однако в успех противника Фалькенгайн не верил. Он полагал, что французы скованы под Верденом, а англичан как вояк ставил не высоко. Поэтому против 32 дивизий противника стояли всего 8 немецких и 7 находились в резерве. 24.6 началась еще невиданная по масштабам артподготовка. На каждый метр фронта было за неделю выброшено около тонны стали и взрывчатки. Но лупили опять по площадям. Зачем какие-то цели, если и так море огня все сметет? На ряде участков провели химические атаки. Около тысячи союзных самолетов завоевали полное господство в воздухе и тоже клевали вражеские траншеи. В общем, опять утюжили пустое место защитники или поглибли в первые часы или укрылись. А обеспечить даже при столь масированном огне прямые попадания в убежище — дело маловероятное.
1.7 начался штурм. Англичане пошли беззаботно, некоторые брали с собой футбольные мячи — сочли, что после такого артобстрела противника впереди не осталось. Впрочем, Британия к лету введением воинской повинности создала фактически новую 5-миллионную армию. Вот она и двинулась, новая и неопытная. И… застряла. Собственная артиллерия так перерыла пространство, что нельзя было пройти. Да еще и сохраняя порядок "волн цепей", да еще и с выкладкой по 30 кг! (Рассудили, что путь открыт, и предстоят долгие переходы по занимаемой территории). А германская оборона оказалась отнюдь не подавленной. Солдаты из убежищ быстро заняли окопы, заработали пулеметы. В первый же день англичане потеряли 60 тыс. чел. У более умелых французов и успех был больше. Они под прикрытием "огневого вала" заняли первую позицию, кое-где ворвались на вторую, хотя тоже понесли немалые потери — они двигались "волнами цепей", а немцы уже применяли групповую тактику, рассыпаясь отдельными отрядами по воронкам и дотам. Но прорыв здесь был возможен — по сути он уже и произошел. Местное германское командование приказало оставить еще не взятые участки второй позиции, оказавшиеся под фланговым обстрелом, и отходить, чтобы соединиться с выдвигаемыми резервами. Были брошены без боя ключевые опорные пункты Барле и Биаш. А третья позиция еще существовала только в проектах. Во вражеской обороне возникла брешь…
Но — "порядок важнее быстроты"! Вместо того, чтобы использовать исключительную возможность для победы, командиры французских корпусов, достигнув рубежей, назначенных на этот день, приказали войскам остановиться. И ждать отставших англичан. Немцы опомнились, получили подкрепления, вновь вернулись в Биаш и Барле, так и не занятые французами. (И Барле так и не смогли потом взять до конца операции). И пошло кровопролитное «прогрызание» германской обороны. Лишь к 10.7 французы смогли овладеть второй позицией. И снова ждали англичан. Но немцы уже успели оборудовать третью позицию. Массированные штурмы предпринимались 14.7, 20.7, 30.7. Однако неприятель стоял насмерть — готовых рубежей обороны в тылу больше не было. А постепенно и германское командование подтянуло сюда значительные силы, и против союзников сражались уже не 8, а 30 дивизий. И на фронте заработали уже не одна, а две жутких «мясорубки» Верден, где упрямо атаковали немцы, и Сомма, где столь же упрямо лезли в лобовые атаки англичане и французы, продвинувшись за 2 месяца на 3 — 8 км.
В августе итальянцы предприняли шестое наступление на Изонцо. И в связи с отвлечением австрийцев на русский фронт имели успех — взяли г. Горицу, 15 тыс. пленных. Но к Триесту так и не прорвались. Вышел из пассивного состояния и Салоникский фронт, хотя инициировал это не французский командующий Саррайль, а болгары. Они перешли в наступление, захватили часть греческой территории в нижнем течении р. Струмы, начали атаки южнее г. Монастир (Битоль). Как бы то ни было, но 300 тыс. сосредоточенных здесь английских, французских и сербских войск оказались вовлечены в более интенсивные боевые действия.
Но ожесточенная «баталия» развернулась в данный период и на фронте дипломатическом. Французы снова предпринимали отчаянные усилия по вовлечению в войну Румынии. Собственно, России румыны были уже и задаром не нужны. Они могли сыграть свою роль лишь в июле, пока не выдохлось наступление Юго-Западного фронта — армии обеих стран имели бы возможность эффективно помочь друг другу, а немцы и австрийцы затыкали дыры последними резервами, и любая добавка могла стать решающей. В августе новый союзник был способен лишь создать дополнительные проблемы, и русская Ставка относилась к его вовлечению все более прохладно. Но Франция вопреки мнению Алексеева форсировала процесс. Бриан писал Братиано: "Если Румыния не использует предоставляющейся ей возможности, то она должна будет отказаться от мысли стать, путем объединения всех своих соплеменников, великим народом". Условия согласовывались и пересогласовывались. На переговорах в Париже вроде договорились, что французы начнут наступление на Салоникском фронте, русские пришлют экспедиционный корпус в Добруджу — правда, не 200 тыс., но на 50 тыс. Алексеева вынудили согласиться. А румыны выставляют там армию в 150 тыс. И с двух сторон наносят удары на Софию, выводя из войны Болгарию.
Но тут вдруг выяснилось, что румынское правительство и король Фердинанд воевать с Болгарией вообще не планируют. И подписали в Софии с царем Фердинандом договор о нейтралитете, чтобы всю армию бросить на захват Трансильвании. Французы были в шоке — мол, как это, жертвовать своими солдатами в Македонии только для того, чтобы румыны прихватили Трансильванию? Алексеев тоже разводил руками — дескать, и посылка корпуса в Добруджу теряет смысл. Впрочем, он был убежден, что румынские планы и дипломатические игры глупы и беспочвенны — Болгария на них ударит несмотря ни на какой договор. К такому же мнению приходили англичане с французами. Бриан писал Палеологу: "Я согласен с сэром Эдуардом Греем и генералом Жоффром, что мы, в конце концов, могли бы не требовать немедленного объявления войны Болгарии со стороны Румынии, потому что весьма вероятно, что немцы принудят болгар немедленно напасть на румын, и тогда русские части всегда успеют начать военные действия". И наконец, 18.8 было достигнуто соглашение. Румынам гарантировали и материальную, и финансовую помощь. А после победы — и Трансильванию, и Банат, и даже Буковину (занятую русскими). С чего такая щедрость? Она объяснялась просто. Франция, называвшая себя "латинской сестрой" Румынии, наивно видела в ней будущий «противовес» России — взамен Австро-Венгрии, подлежащей разрушению. Возможно, сыграла роль и принадлежность румынских политиков, как и французских, к масонским кругам.
Но вот весьма красноречивая деталь политики Бухареста — уже когда вопрос о вступлении в войну был решен, Румыния поспешила продать Австро-Венгрии огромное количество продовольствия, сырья, военных материалов и имущества. Просто лишние копейки урвать — а Румынии союзники помогут, даром дадут. После чего король обратился к войскам с приказом: "Румынские солдаты! Я призвал вас, чтобы вы пронесли ваши знамена за пределы наших границ… Через века веков нация будет вас прославлять!" 27.8 была объявлена война Австро-Венгрии (но не Германии и Болгарии). И все же сперва это вызвало в Берлине панику. С востока жмут русские, с запада англичане и французы, чем же новый фронт прикрывать? Вильгельм даже заявил: "Война проиграна!" Требовались "спасители отечества". Фалькенгайн, безрезультатно растрепавший германские силы, был снят, и начальником Генштаба стал Гинденбург — если не для немедленного спасения, то хоть для того, чтобы назначением популярной фигуры поднять "дух нации". Разумеется, он занял пост в тандеме с Людендорфом, который придумал себе новую должность "первого генерала-квартирмейстера". И назначение они приняли на условиях фактической диктатуры — окончательной милитаризации страны, централизации управления и подчинения всех государственных структур военному командованию.
Кайзер, который уже и при Фалькенгайне почти не вмешивался в военные дела, теперь полностью отошел от них. Ему в утешение придумали новую должность "главнокомандующего всеми силами союзных держав", а Гинденбург и Людендорф принялись распоряжаться сами от его имени. И первое, что они сделали, — прекратили тупую бойню под Верденом. За 6,5 месяцев, потеряв в дивизиях по 70-100, а то и 150 % (с учетом пополнений) личного состава, немцы продвинулись здесь на 7 — 10 км. Отмена атак высвобождала значительные силы — или то, что еще уцелело. Но другой очаг бойни, на Сомме, продолжал функционировать. Стоит отметить, что хотя русская Ставка и допускала ошибки (как же без них-то?), но на фоне германского и особенно англо-французского командования ее деятельность выглядит весьма неплохо. Она, по крайней мере, реагировала на обстановку, быстро прекращала операции, если те оказывались бесперспективными, и переносила усилия в другие места. Союзного командования на такое не хватало, хотя возможности имелись — ведь русский фронт опять оттянул на себя неприятельские силы и резервы. По подсчетам британского Генштаба с 1.6 по 23.10 число германских батальонов на Востоке возросло на 221, а на Западе уменьшилось на 74 (на самом деле, намного больше — летом и осенью против России с разных фронтов и из Германии были направлены 33 дивизии). Даже во время операции на Сомме продолжались переброски на Украину. Фалькенгайн писал: "Если оказалось невозможным положить конец натиску и превратить его при помощи контрудара в дело, выгодное немцам, то это приходится приписать исключительно ослаблению резервов на Западе, а оно явилось неизбежным из-за неожиданного разгрома австро-венгерского фронта в Галиции, когда верховное командование не сумело своевременно опознать решительного перенесения центра тяжести русских из Литвы и Латвии в район Барановичей и в Галицию". А фронт на Сомме укреплялся за счет ослабления других участков — воспользоваться этим союзники не сумели и продолжали долбить…
