28. G. C. Pajetta. Op. cit., p. 125. Его сердечности отдает дань уважения и Улам (A. Ulam. Storia délia politica estera sovietica, p. 870).
29. XXI съезд КПСС.., т. 1, с. 117; XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 119;
30. XX съезд КПСС.., т. 1, с. 107–108; XXI съезд КПСС.., т. 1, с. 113; XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 113; КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 11 – 17.
31. XXI съезд КПСС.., т. 1, с. 113–114.
32. XX съезд КПСС.., т. 1, с. 103–104, 112–114; Пленум Центрального Комитета. 24–29 июня 1959, с. 461–462; Пленум Центрального Комитета. 24–26 марта 1965, с. 83.
33. XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 109.
34. Всесоюзное совещание историков.., с. 70, 75, 258, 268–275, 361–362, 368–369 и далее.
35. Лучшее разъяснение см. Дж. Боффа. Указ. соч., т. 1.
36. XXI съезд КПСС.., т. 1, с. 107.
37. XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 209–212, т. 3, с. 6.
38. Там же, т. 1, с. 211.
39. XX съезд КПСС.., т. 1, с. 98–100.
40. Там же, с. 99; XXI съезд КПСС.., т. 1, с: 112; XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 16.
41. КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 306, 312–314.
42. M. Ferrara. Mal di Russia. Bari, 1965, p. 97–99.
43. XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 168–169.
44. R.Medvedev. Dal XX al XXII Congresso del PCUS. – «Dissenso e socialismo», p. 61–62; M.Tatu. Op. cit., p. 146–157.
45. XXII съезд КПСС.., т. 3, с. 362. О выдвижении предложения на съезде и его кратком изучении см. там же, с. 114–123.
46. Там же, т. 2, с. 587.
47. M. Tatu. Op. cit., p. 152–153.
48. R.Medvedev. Dal XX al XXII Congresso del PCUS. – «Dissenso e socialismo», p. 65.
49. КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 338–341; Н. С. Хрущев. Строительство коммунизма в СССР.., т. 6, с. 397–422; R.e Z. Medvedev. Krusciov, p. 157–158.
50. H. С. Хрущев. Строительство коммунизма в СССР.., т. 7, с. 143–162. Пленум Центрального комитета. 19–23 ноября 1962, с. 12–26. Сравни: КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 316.
51. КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 390–395.
52. R. e Z. Medvedev. Krusciov, p. 58–60.
53. XXII съезд КПСС.., т. 1, с. 253; КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 313.
54. Пленум Центрального Комитета. 19–23 ноября 1962, с. 83–95; КПСС в резолюциях.., т. 8, с. 394.
55. Z. Medvedev. 10 anni dopo Ivan DenisoviE. Milano, 1974; p. 25–27; M.Tatu. Op. cit., p. 33; G.Boffa. Dopo Krusciov, p. 134.
56. Z. Medvedev. 10 anni dopo Ivan Denisovic, p. 15–19. Менее точен этот эпизод в передаче А. Солженицына: A. Solzenicyn. La quercia e il vitello. Saggi di vita letteraria. Milano, 1975, p. 55–60.
57. M.Tatu. Op. cit. p. 262–263; Le Monde, 11 mai 1968.
58. M. Tatu. Op. cit., p. 331–335; 385–386.
59. H. С. Хрущев. Высокое призвание литературы и искусства, с. 182–190.
60. Пленум Центрального Комитета. 18–21 июня 1963 г., с. 23.
61. Н. С. Хрущев. Высокое призвание литературы и искусства, с. 204–205.
62. См. его интересную речь: XXII съезд КПСС.., т. 2, с. 528–539.
I. Суслов и Косыгин – виднейшие сотрудники Сталина в 40-х гг. и единственные, кто в 1978 г. еще оставался в ряду наиболее влиятельных лидеров. Однако Косыгин испытал в своей политической судьбе немало взлетов и падений. Суслову Хрущев пытался противопоставить Ильичева как основного идеолога, однако без успеха.
II. Эта полемика выглядела дерзкой, с точки зрения многих руководителей. В марте 1965 г. Мазуров заметил по этому поводу, что критические материалы прессы не направляли огонь против конкретных недостатков, а были обращены против партийных организаций и партийного руководства. Это не поднимает, говорил он, престижа партии, а вредит делу (Материалы Пленума Центрального Комитета, 24–26 марта 1965 г., с. 79). Из его слов следует, что о том же говорили и менее высокопоставленные руководители уже в 1963 и 1964 гг.
Вопреки предложению Тольятти о полицентризме Совещание 1957 г. в Москве стало второй после роспуска Коминтерна попыткой создать единый центр коммунистического движения. Прошло немного времени, и эта попытка, как и первая, оказалась неудачной. Идея совместной советско-китайской гегемонии, сделавшая ее возможной, оказалась эфемерной, как и гегемония советско-югославская, определившая рождение Коминформа. Она также стала прелюдией непреодолимого конфликта. Соглашение между двумя странами базировалось скорее на определенном совпадении интересов, чем на общей вере в одни и те же политические идейные концепции. Однако неизвестно было, как долго сохранится это совпадение. Между тем китайские коммунисты настойчиво давали понять, что не хотят играть подчиненную роль в руководстве движением. Чтобы показать это, они воспользовались возобновлением полемики с югославами.
Вторая ссора с Белградом не произошла бы, если бы московское Совещание не попыталось разрешить новые проблемы внутренней диалектики коммунистического движения демонстрацией формального единства. Югославы, не подписавшие в Москве заключительного документа, в марте 1958 г. опубликовали новую Программу партии к предстоящему съезду. Это был текст, который касался не только внутренних проблем, но и стимулировал обсуждение другими компартиями югославского опыта: самоуправление в экономике и неприсоединение в международных делах[1]. Эта инициатива, полностью законная в движении, признавшем необходимость дискуссии в своих рядах, была актом недоверия в отношении тех, кто считал московский документ столь же обязательным для всех, как и старые документы Коминтерна. Трудно установить, кто в коммунистическом движении решил начать антиюгославскую полемику. Первая реакция на новую югославскую программу была выражена советской печатью, но тон ее был умеренным[2]. Но тут сразу же на сцену решительно выступили китайцы, заявления которых напомнили первые столкновения между Тито и Сталиным. Они недвусмысленно заявили, что обвинения Коминформа в адрес югославов в 1948 г. были правильными. С этого момента полемика стала более острой, в первых рядах ее стояли китайцы, а русские следовали за ними довольно сдержанно и очень неохотно[3]. Эти разногласия не ускользнули от югославов, которые сделали их настолько явными, что вынудили Хрущева в январе 1959 г. заявить, что между Москвой и Пекином нет противоречий[4].
Тем не менее разногласия были, и не только по поводу Югославии. Многие факторы, хотя и не все одинаково важные, питали /509/ разногласия между советскими и китайскими руководителями. В их основе лежала дискуссия, не законченная на московском Совещании, где она была начата. Причины противоречий были непростыми.
Многие поняли, что возник новый политический фактор — стремление людей к миру, поскольку альтернативой этому выбору могла быть только атомная война. Однако можно ли было дать мир миру, который знал только войны и был разделен глубокими социальными и национальными противоречиями? Идея мирного сосуществования, казалось, давала обнадеживающий ответ. Однако, чтобы осуществить его, недостаточно было сохранить статус-кво в эпоху, когда революционные движения сотрясали целые континенты. Такая статическая интерпретация, отвергнутая единожды, должна была рассматривать защиту мира и революционные изменения в одном плане. Должны ли коммунисты поддерживать освободительные войны, межгосударственные и народные, которые они всегда считали справедливыми?
К общим вопросам добавлялись и частные, касавшиеся отдельных стран или групп стран. В странах «третьего мира» нужно было разъяснить меру сотрудничества с националистическими и более радикальными социальными движениями. Проблема возникла одновременно с основанием Коминтерна; развитие ее приняло трагический поворот в Китае; вновь и вновь ее надо было решать в различных формах в тех или иных местах. В развитых капиталистических странах началась дискуссия о перспективах социализма также в связи с политической демократией, необходимость которой стала очевидной после осуждения методов Сталина в СССР. Наконец, в самих социалистических странах, начиная с двух самых больших, довольно открыто обсуждалось их будущее развитие.
Эти темы были не объектом академических словопрений, а предпосылками противоречий как во всем коммунистическом движении и среди его союзников, так и в отдельных партиях. Так было, как мы знаем, в СССР; то же случилось и в Китае, где в 1957 г. произошел резкий поворот от «ста цветов» к «борьбе против правых». В 1959 г. в Пекине обострился конфликт между Мао Цзэдуном и Пэн Дэхуаем, министром обороны, которого поддерживали и другие военные руководители. Внутренняя дискуссия имела продолжение на международном уровне. Молотов, не отказавшийся от борьбы с хрущевским курсом, с надеждой смотрел на китайцев[5]. Пэн Дэхуая подозревали в соглашении с Хрущевым, который, впрочем, позднее отвергал это[6].
Конфликт двух стран был неизбежным, учитывая большое количество общих проблем. Однако, поскольку не было свободной дискуссии, родилось взаимное недоверие. До тех пор пока оригинальные решения правящей коммунистической партии в одной стране вызывали беспокойство в другой, это беспокойство и являлось само по себе причиной внутренних и международных дискуссий. Решение поляков не проводить коллективизацию вызвало возражения не только /510/ в СССР, где колхозная политика все еще встречала трудности, но и в других восточноевропейских странах, в которых после 1957 г. было принято решение объединять крестьян в кооперативы совсем не так, как это делал Сталин в СССР[7]. Вместе с тем враждебное отношение к югославским концепциям было в известной мере следствием их влияния на коммунистов других стран[8].
