Так написал русский эмигрант о Марксе и марксистах, хлынувших в Россию в конце ХIХ и в первые десятилетия ХХ века переделывать, «перепахивать» Россию и русских в революционном духе. Леонид Леонов писал роман «Скутаревский» как раз в то время, когда образовался целый книжный поток воспоминаний старых марксистов-революционеров, которые взахлёб и откровенно рассказывали, как им удалось расшатать Россию и совершить революцию, как они постоянно бывали на Западе, как контактировали с марксистами, консультировались с деятелями Интернационала, другими политическими партиями Запада. А потом возвращались и вели свою разрушительную работу в России. С. Лион («От пропаганды к террору»), Вл. Дебагорий-Мокриевич («От бунтарства к терроризму»), В. Дмитриева («Так было»), И. Белоконский («Дань времени»), Лев Дейч («За полвека»), Н. Бух («Воспоминания»), Феликс Кон («Сорок лет под знаменем революции»), Л. Меньшиков («Охрана и революция. К истории тайных политических организаций в России») – эти и многие другие авторы дали обширный материал для истинного понимания обстоятельств, которые привели к событиям 1905 года, к Февральской революции и Октябрьскому перевороту, а те, в свою очередь, завершились трагической ломкой политической и государственной жизни в России, гражданской войной и мрачным экспериментом построения социализма длиной в десятки лет.
От пропаганды к террору, от бунтарства к терроризму, от пропаганды к насилию – вот идеи марксизма, по-своему воплощённые в жизнь эсерами и большевиками, имевшие страшные последствия. Вместо исконных нравственных устоев русскому народу, как и другим народам, навязывалась марксистская революционная мораль, которая способствовала лишь разрушению человеческого в человеке, утверждая, что для победы пролетарской революции все средства хороши. Почти полвека кряду бросали в русскую почву марксистские семена, и наконец они дали ядовитые всходы. И сколько таких марксистов внедрилось в рабочие и крестьянские массы! И как жуки-короеды, обгрызая кору, губят всё дерево, так и они, марксисты, начали точить изнутри Россию, а потом начали её «перепахивать».
Леонов писал свой роман, прочитав или просмотрев десятки книг бывших революционеров, и он понимал значение записки в президиум собрания. Леонид Леонов, один из умнейших и образованнейших людей своего времени, постоянно думал об этом эксперименте, ко торый навязали России западные марксисты, видел положительные стороны новой жизни, глубоко и точно проникал в суть отрицательных перемен.
Много событий мелькает в романе, новые проекты и неудачи, любовь, измены, предательства, доносы… Слухи прошли по институту, что Скутаревского вскоре снимут с должности директора. Пришёл бухгалтер, «услужливый и востренький», вместе с ведомостями и «доносом». По его словам, «какие-то ватаги недоучившихся молодых людей» некую «пролетарскую физику выдумали и под этим соусом Ньютона прорабатывают. Галилея на прошлой неделе так разносили, что и на суде ватиканском так его, поди, не чистили!» После ухода бухгалтера Скутаревский почувствал: «Тоненькая бухгалтерова ложь кое-где припахивала правдой» (с. 311). Скутаревский тут же написал заявление об отставке: «Спешу, пока не выгнали! – говорит он Черимову, только что прочитавшему заявление. – Домов я не нажил, брильянтов не накопил. Гоните меня, гоните, пролетарская физика!» (с. 314). Но Черимов предложил профессору Скутаревскому выступить на заводе, где будут приветствовать ударников. Предоставили слово и Скутаревскому, директору высокочастотного института. Только он начал, как вся огромная аудитория ответила ему «грохотом рукоплесканий». Не было тут «пролетарской физики», не было недоучившихся молодых людей, которые мечтали занять его место, рабочая аудитория и профессор слились воедино, во имя построения социализма.
В предисловии к французскому изданию романа Леонова «Барсуки» А.М. Горький писал: Леонид Леонов – «один из наиболее крупных представителей той группы современных советских литераторов, которые продолжают дело классической русской литературы – дело Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Достоевского и Льва Толстого. О силе его таланта – рано говорить, эта сила – как и всякая другая – развивается упражнениями… Однако мне кажется, что талант Леонида Леонова растёт необыкновенно быстро и что от «Барсуков» до «Вора», от «Вора» до повести «Соть» он сделал шаги настолько крупные, что я лично не вижу в старой русской литературе случая столь быстрого и неоспоримого роста. Факт роста подтверждается сложностью тем, которые он разрабатывает смело и уверенно, и всё большей звучностью его языка, своеобразием стиля… если «Вор» иногда кое-где и кажется перегруженным словами, – «Соть» написана симфонически-стройно…» (Горький и советские писатели. С. 262).
Затем Л. Леонов увлёкся драматургией: в 1936—1938 годах написал пьесу в четырёх действиях «Половчанские сады», в 1938 году – пьесу в четырёх действиях «Волк» («Бегство Сандукова»), начал работать над комедией в четырёх действиях «Обыкновенный человек».
Во время Великой Отечественной войны Л. Леонов бывал в воинских частях, писал яркие публицистические статьи, жил в эвакуации, написал пьесу «Нашествие» (1942), повесть «Взятие Великошумска» (1944), в это же время задумал роман «Русский лес» (1953). Но прежде Леонов выступил со статьёй «В защиту друга» (Известия. 1947. 28 декабря), привлёкшей внимание не только лесоводов, учёных и лесников, но и всей общественности. В раздумьях о родине, о великих победах России и мирных свершениях редко кто не вспомнит о берёзе и «всех берёзкиных родичах» (Леонов Л.М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1984. Т. 10. С. 303). Биографы Л. Леонова отмечали, что в ноябре 1948 года состоялась встреча писателей с лесоводами в Центральном доме литераторов. И после выхода романа «Русский лес» Л. Леонов не раз выступит в печати со статьями в защиту леса и лесных угодий: «Объединить любителей природы» (1957), «О природе начистоту» (1960), «Снова о лесе» (1963), «О большой щепе» (1965), «Подвиг лесника незаметен» (1966).
Поля приехала в Москву, сошла с поезда, а Вари, самой исполнительной и доброй, которая должна была встретить её, не оказалось на перроне – так начинается «Русский лес», одно из самых глубоких произведений Л. Леонова. Ей помогает «чумазый паренек с комсомольским значком на спецовке», затем спутники по трамваю, и вот она добралась, наконец, «по записанному на бумажке адресу». Потом на страницах романа появляются Наталья Сергеевна, Варя, Елена Ивановна, мама Поли, профессор Иван Вихров, её отец, кроткая и преданная Таиска, сестра Вихрова. В квартире своего отца Поля обнаружила фотографии матери, друзей отца, прозванных в студенческие годы «мушкетёрами». Поля призналась Наталье Сергеевне, что ненавидит своего отца, а побывав в его квартире, поняла, что больше сюда никогда не вернётся, хотя первые четыре года из восемнадцати прожила здесь, в этой квартире, и Таисия Матвеевна хорошо её помнит.
Иван Матвеевич Вихров, по рассказам Таисии, «лес бережёт», вот за это его и «бранят». И разворачивается целое образное повествование о губителях леса промышленнике Кнышеве, Золотухине-старшем, помещице Сапегиной, а им противостоят заступник и мудрец Вихров, старец Калина, комсомолка Поля Вихрова и многие другие друзья леса. «Как же русскому-то близ матушки не поживиться?.. Не жалей, стегай её втрое, трать, руби… хлеще вырастет!» – так провозгласил свою «философию» Василий Кнышев, бывший простой дровотёс, не лишённый обаяния, а современный ученый Грацианский, из духовной семьи, лишь повторяет этот истребительный «философский» тезис. В характеристике Грацианского особое значение имеет его пребывание в лесничестве Вихрова. Этот эпизод приводят десятки исследователей и биографов Леонова, но и здесь повторить его уместно, настолько он ярок и красочен. Только что прошёл ХII съезд партии большевиков (апрель 1923 года), у Вихрова вышла книга о лесе, как лесничий он описал задачи, которые стоят перед человечеством, он по-прежнему работает в Пашутинском лесничестве, своими стараниями доведя его до состояния образцового. К нему зачастила медицинская сестра Елена Лошкарева, оставшаяся в одиночестве в годы революции и Гражданской войны. Таисия Матвеевна прикладывает все силы для того, чтобы женить старого холостяка Ивана Вихрова на Елене. Иван Вихров предчувствует это и ведёт Елену в лес, чтобы показать ей «десятки спрятанных от посторонних глаз маленьких откровений» (Леонов Л.М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1955. Т. 6 (дополнительный). С. 259). Вихров с увлечением говорит о лесе: «Лесу не жалость, а справедливость нужна… как и всему живому». Вихров говорит прекрасные слова о крестьянской матери, о крестьянских детях, о тысячелетней воинской закалке нации, отсюда преданность русских своей родине, «у нас в простом народе общенациональные связи прочнее личных и даже родственных» (Там же. С. 266). В этом разговоре с Еленой Вихров упомянул и о студенческом триумвирате, Иван Вихров, Валерий Крайнов, Чередилов и «примкнувший» к ним Александр Грацианский, «сверхштатный в этой тройке». Не успел Вихров объясниться с Еленой, как в лес нагрянули Чередилов и Грацианский. Знали, куда идти, по подсказке Таисии Матвеевны. Зашла речь и о только что выпущенной книге: «Книга большой пробойной силы», – отметил Чередилов. Грацианский, как обычно, пустился в долгие рассуждения, предварительно извиняясь за «непрошеную искренность», сказав, что ему нравится «провинциальный задор, хотя и с оттенком неприятного ригоризма», но промах автора в том, что он, беря под защиту зелёного друга, уподобляет лес «живому существу»; и ещё – «горе твоё в забвении основной роли леса, служившего на протяжении веков не только одним из источников народного существования, но и безответной рессорой государственной экономики России» (Там же. С. 272). Потом Вихров повёл своих коллег на своё любимое место, «в тот потаённый уголок, где на заре жизни повстречался с Калиной». Вихров был хранителем этой святыни, здесь был родничок, «таинственное рождение реки». Чередилов пробурчал что-то неопределённое, а Грацианский, «светоч мышления», в котором происходила «какая-то смертельная борьба чувств», «словно зачарованный, опершись на свой посошок, и сквозь пенсне на шнурочке он щурко глядел туда, в узкую горловину родника, где в своенравном ритме распахивалось и смыкалось песчаное беззащитное лонце.
