Пожелаю Вам то же, что пожелала дочь нашего последнего царя, стихи которой были вложены в «Евангелие», – «Господь! Прости нашим врагам. Господь, прими их в объятия». И она, и сёстры её, обезноженные окончательно в ссылке, и отец с матерью, расстрелянные евреями и латышами, которых возглавлял отпетый махровый сионист Юрковский. Так что Вам, в минуты утешения души, стоит подумать и над тем, что в лагерях Вы находились за преступления Юрковского и иже с ним, маялись по велению «Высшего сердца», а не по развязности одного Ежова. Как видите, мы, русские, ещё не потеряли памяти, и мы ещё народ «Большой», и нас ещё мало бить, но надо и повалить.
За сим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!»
Но интеллектуальная дискуссия так и не состоялась. 28 сентября 1986 года Эйдельман ответил в том же духе, грубо и цинично: «Желая оскорбить – удручили. В диких снах не мог вообразить в одном из «властителей душ» столь примитивного, животного шовинизма, столь элементарного невежества… Спор наш (если это спор) разрешится очень просто: если сможете ещё писать хорошо, лучше, сохранив в неприкосновенности нынешний строй мыслей, тогда – Ваша правда! Но ведь не сможете, последуете примеру Белова, одолевшего-таки злобностью свой дар и научившегося писать вполне бездарную прозу (см. его роман «Всё впереди»: Наш современник. 1986. № 7—8)».
Переписка Н. Эйдельмана и В. Астафьева опубликована (Даугава. 1990. № 6. С. 62—67).
С началом перемен очистительный ветер проносится по всей нашей стране, выворачивая с корнем прогнившее, разрушая отжившее, но пустившее глубокие корни в народную почву, сметая всё утратившее связь с почвой народной жизни.
Стоит посмотреть центральные газеты последних месяцев 1985—1986 годов, чтобы понять, что происходит в нашей стране: ветер выдувает всяческих хапуг, бракоделов, очковтирателей, бюрократов и просто проходимцев и попустителей. Казалось бы, наступили долгожданные перемены, пришло время решительного оздоровления нашей жизни, поражённой во многих её органах и областях болезнью вседозволенности и трусости – техникой безопасности. Вот лишь в одном из номеров газеты «Советская Россия»: «Круговая порука» – о преступлениях на Московском производственном комбинате автообслуживания; фельетон «И снова – Чичиков» о приписках в сфере профтехобразования Амурской области; «В погоне за сводкой» – о любителях администрировать и раздавать непродуманные указания, наносящие вред хозяйству. А в «Письмах из деревни» Иван Васильев, остро переживая драматическое положение в селе Борки Псковской области, где в то время он проживал, и размышляя о новом облике современной деревни, в которой нравственные устои поколебались, с горечью пишет о том, что действительно может возникнуть впечатление, «что деревня ничем, кроме бутылки, после работы не интересуется»: «…Ведь мы же, словно нарочно, ещё только задумывая программу расселения, убрали из деревни всё, что было в ней накоплено и устроено для души, для заполнения досуга: закрыли школы, избы-читальни, библиотеки, книжные лавки, промыслы, перерабатывающие предприятия, порушили обычаи, обряды, традиции, праздники, ярмарки… Просто поразительно, как бездумно мы отнеслись к этой сфере жизни деревни. Будто специально, поклоняясь идолу концентрации всего и вся, задались целью создать в деревне духовный вакуум: накопленное разрушить, нового не дать. Вот пример: в Пскове на 200 тысяч человек в библиотеках 5 миллионов томов, по 250 на душу населения, не считая домашних библиотек. А в нашем совхозе, дай бог, по две пригодные для чтения книги…»
Александр Никитин в очерке «От околицы до окраины» (Новый мир. 1985. № 7) тоже остро и заинтересованно размышляет о современной деревне.
Художественная литература в своих лучших произведениях не проходила мимо этой страшной болезни вседозволенности и её ранних симптомов. Видела, предупреждала, но, как обычно, до поры до времени власть имущим казалось, что всё это единичные явления и, дескать, нетипичны для нашего общества. А вскоре увидели, что негативные явления вседозволенности разрослись в настоящее бедствие, которое нужно преодолевать всеми доступными средствами. Но как? Никто не знал…
Мурманский прозаик Виталий Маслов опубликовал роман «Внутренний рынок» (Север. 1985. № 7—9), поразивший своими человеческими открытиями.
Три события потрясли жителей небольшого поселка, затерявшегося где-то в северной глухомани нашей необъятной России: прекратил работу лесопильный цех, замёрз по пьянке Енька Ягнетев и заболела единственная на весь посёлок корова пенсионера Василия Филатова. Вот вокруг этих событий-новостей в посёлке и возникают драматические ситуации, которые глубже высвечивают характеры действующих лиц. Вроде бы все эти новости не связаны между собой, такие они разные по своей значимости в жизни посёлка. Но это только на первый взгляд, если смотреть взглядом стороннего наблюдателя. Художественный анализ причин возникновения этих событий, поразивших посёлок, который ведёт с дотошной обстоятельностью Виталий Маслов, выявляет глубинную взаимосвязанность и неотвратимую их закономерность.
Евстолия Селивёрстова подняла руки над головой накрест и потребовала остановить лесопильный цех и прекратить пилить разнопородицу. И сразу поняли Селивёрстову, потому что всю зиму в Краснощелье только об этом и говорили: нельзя сосну и ель пилить подряд без разбора. Сразу по доскам растекается синь, если разнородные лежат вместе, это приводит к порче товара, не годящегося на экспорт. А только экспортный товар приносит большие деньги, значит, и заработок. Но в итоге – дело даже не в заработке, а в рабочей совести, чести и достоинстве: никому не хочется выпускать плохой товар, если есть возможность выпускать хороший. А ведь недавно лесопильный завод в Краснощелье был краснознамённым, гремел на всю округу, славился мастерами своего дела… Но один за другим уходят на заслуженный отдых старые рабочие. И вот уже рамщик говорит на призыв Селивёрстовой остановить свои пилы, словно бы спохватывается: «Мы пилим, что подадут».
Кто же виноват в том, что была порушена нормальная заводская жизнь, с её проверенными годами традициями, в которых помощь друг другу, взаимная выручка играли чуть ли не главную роль? Откуда взялось это безразличие к своему труду, конечному его результату: уж рамщик-то знает, что его безразличие снижает качество всей продукции, низводит на нет всю работу огромного коллектива – лесозаготовителей, сплавщиков, рабочих и инженеров завода.
Виталий Маслов без утайки раскрывает эти негласные законы лесопильного производства. Свято знали, что невозможно никого обмануть, а главное – самих себя, – а потому честно трудились. И до этого дня не возникало надобности таким образом останавливать завод. А тут появилась такая надобность: молчаливо соглашаться со всеми теми безобразиями и преступной безхозяйственностью, которые постепенно и вроде бы незаметно вошли в жизнь завода и опутали своей невидимой нитью всех и каждого, подавив волю и честь, или восстановить то, что было святым и неприкосновенным, – честь, совесть, рабочие традиции да и вообще народные трудовые нормы и обычаи.
Директор завода Геннадий Егорович признаётся, что прошлым летом под давлением «сверху» он отдал приказ пилить разнопородицу, что сразу увеличило производительность труда на 15 процентов. «Этим показателем, – говорил директор на собрании, – и район выручали, и Севзаплесэкспорт доволен был». И он хорошо понимал, что этот успех – дело временное, но ничего не мог поделать – сверху продолжали давить. Так и тянул эту лямку последние восемь лет, понуро, грустно, как бы безразличный ко всему. Десять лет завод гремел, а теперь сник. Все его попытки в главке доказать, что завод нуждается не столько в отдельных машинах, сколько в полном переоборудовании, в строительстве нового лесопильного цеха, складов, новых турбин и новых котлов, сколько ни доказывал полную безвыходность устаревшего завода – ему присылали «злополучный кран» вместо полного переоборудования. А кран этот невозможно было использовать по назначению. В отчётах появлялось, что именно кран повысил производительность труда. И на собрании выяснилось, что дело не в кране, а катали «всё подряд, без разбору сосну и ель, а писали липу».
Резко выступает пенсионер Шестаков против тех, кто нарушает законы совести ради сиюминутной выгоды производства: «Нельзя прожить без совести! Счастливого будущего нашего да и вообще будущего не может быть, если мы и наши дети не будем совестливы. Перед тем, что выросло и срублено. Перед теми, кто чистил от камней пожню и пашню в надежде, что её не запустошат…»
А сколько всё тот же директор завода признавался на кухне, рассказывая жене о своей технике безопасности – ведь восемь лет он проработал, слушая указания «сверху». Роман «Внутренний рынок» Виталия Маслова – это роман о разрушении лада привычной человеческой жизни, лада, сформированного уже представлениями и бытом современных лет. И об этом Виталий Маслов не раз выскажется и в других своих сочинениях, одно за другим выходивших в 80-х годах. И снова вспоминаем о «технике безопасности» деловых людей у Юрия Скопа, которая распространилась, как заразная болезнь, в нашей жизни. И виновно в этой болезни руководство ЦК КПСС, насаждавшее эту «болезнь».
