Побродив по аллеям парка, убеждались, что здесь был и другой каскад прудов, сооруженный на ручьях, питающих Логовеж. Но, как и все остальное, красота всех этих зеркальных ступеней, нисходящих к реке, была и практична. А иначе зачем и заниматься трудоемкими земляными работами, перегораживая русла речушек и, главное, постоянно следя за чистотой вод и исправностью мостов? Здесь, в южной системе прудов, разводили рыбу. Тем же знамениты были и северные пруды. Так что просторы водной глади с лихвой окупали все затраты хозяйства.
Но если пруды северной части усадьбы, при всей своей живописности, имели более выраженное практическое назначение — они были и больших размеров, и находились на юру, облегчая и убыстряя торговые сделки, то пруды южные, также участвуя в экономике хозяйства, продолжали свою романтическую песнь. Да и местоположение их было совсем рядом с домом. А самый большой из всей этой южной системы был украшен еще и островом, на который был перекинут однопролетный арочный мост из дикого камня. На этом фантазия зодчего не заканчивалась — под арку моста вас увлекал затейливый, но инженерно совершенный спуск.
Покидали гости усадьбу, проезжая между северными прудами в сторону Московского шоссе. И последний знак, отмечавший ее границу, — грот, в котором с тихой грустью посматривала на вас сделанная из камня скульптура русалки. В середине XX столетия мне довелось увидеть остатки этого каменного изваяния прекрасной работы. Была ли то русалка или нечто иное, сказать трудно. Правда, некоторый свет на эту утрату проливает старинное, двухвековой давности письмо (от 19 апреля 1798 года) помещика Глебова архитектору Францу Руска: «Я весьма удивлен, что вы меня спрашиваете, куда статую ставить, поелику она будто прибыла с реки, то и должна глядеть сидящей в гроте, яко приплывшей к пристани» (Будылина М. В. Архитектор Львов).
Предки Андрея Болотова упоминаются в русских летописях еще с XVI века. Родился он в родовом сельце Дворяниново Тульской губернии. Десятилетним мальчишкой был зачислен в Архангелогородский полк, где его отец служил полковником. Науки постигает с отцовской подачи — немецкий, французский, географию, арифметику. Он рано теряет родителей, поэтому научные премудрости дальше одолевает сам. Изучает историю, географию, фортификацию, с превеликим удовольствием упражняется в рисовании. Дальше — военная служба. (его портрет)
Андрей Болотов — свидетель всех таинств правления Петра III и екатерининского переворота. Однако не участник, несмотря на все уговоры приятеля по службе — графа Орлова. Потом — добровольная отставка в чине капитана и деревенская жизнь.
Между тем молодая, энергичная императрица усердно ищет опытного селянина, кто бы мог управлять ее имениями в Киясовской волости, которую она решила приобрести. Князь С. В. Гагарин сбился с ног, подыскивая человека. Тогдашнее Вольное экономическое общество указывает на Болотова. Князь проверяет его в деле и только затем соглашается.
Позже Болотов управляет собственными имениями Екатерины II в Богородицкой волости. Итог его службы поражает воображение даже самых энергичных ученых той поры — в конце XVIII столетия появляется гигантская аграрная энциклопедия в 40 больших томов. Это ли не руководство для десятков тысяч мелкопоместных хозяев?!
В многословной, старорежимной манере это сочинение (которым, кстати, будут пользоваться весь XIX век) сообщало, что оно есть «собрание всяких экономических известий, опытов, открытий, примечаний, наставлений, записок и советов, относящихся до земледелия, скотоводства, до садов и огородов, до лугов, лесов, прудов, разных продуктов, до деревенских строений, домашних лекарств, врачебных трав и до других всяких нужных и неизбежных городским и деревенским жителям вещей».
И хотя после ухода Екатерины II Болотову предлагали продолжать управление имениями в Богородицкой волости, теперь уже принадлежавшими графу Бобринскому (внебрачному сыну императрицы), Андрей Тимофеевич снова в собственной деревне, в аграрных заботах. И даже его пребывание по делам в Петербурге было кратковременным. Чуть долее того, чтобы получить из рук императора Александра I золотую медаль за заслуги, оказанные сельскому хозяйству.
Так уж получилось, что лучшего наставника парковой архитектуры у владельцев усадеб средней руки до той поры не было… Нет, конечно же существовали и до Андрея Тимофеевича крупнейшие архитекторы, коим доводилось заниматься и ландшафтами, к примеру, В. И. Баженов и М. Ф. Казаков, знаменитый натуралист П. С. Паллас и литератор Н. П. Осипов, ландшафтник-романтик Николай Львов. Однако для них парковая архитектура являлась лишь эпизодом. Болотов же, мало того что занимался строительством парков более 70 лет, славен и тем, что стремился придать садово-парковому искусству в России свои, национальные черты.
В чем же состояла эта специфика? Здесь напрочь отсутствовали какие-либо причуды и странности. Он просто строит усадебные парки исходя из особенностей русской природы, климата. Использует отечественные породы деревьев, кустарников и цветов. И он таки достиг цели — уравновесил потребности с возможностями огромного числа владельцев русских усадеб средней руки. Их были многие тысячи — этих увлеченных последователей его подхода к русскому парку. Значимость Болотова и в том, что он фактически единственный из литераторов, кто подробно рассказал и о том, как же создавались парки, с каким трепетом относилось тогдашнее русское общество к садовому искусству.
С чего же начинает этот энергичный человек, кого, по его бедности, язык не поворачивается назвать «землевладельцем»? С перепланировки самой усадьбы. «Патриархальное строение» — дом был поставлен в глубине усадьбы. А с юго-запада перед ним находился сам собой выросший задний двор, «наибеспорядочнейший в свете». Он был буквально захламлен множеством мелких построек. Место же, по праву принадлежавшее дому хозяина, на берегу пруда, рядом с большим садом занимала неказистая банька, топившаяся по-черному.
И хотя на территории усадьбы посадок было немало — две рощи, два сада, прекрасные старинные дубы, но из окон дома не было никакого обзора. Да и сам он был скрыт зеленой стеной деревьев. Так что прекрасные дали, что могли бы раскрыться с южной стороны, были напрочь перекрыты кудрявой зеленью деревьев.
Можно представить, как же все это случайное нагромождение служебных построек, садов и аллей раздражало Андрея Тимофеевича… Тем более что к тому времени он уже повидал множество садово-парковых ансамблей, в которых доминантой был сам дом. Он господствовал по размерам да и по месту — в центре либо на возвышении. Служебные постройки были меньших размеров, и их местоположение определялось исключительно удобством пользования. А вот сам парк, что окружал дом, должен был иметь и самую главную часть — «увеселительный сад». Находился он в непосредственной близости от дома. Его украшали статуи, клумбы, обелиски.
Если же хозяин обладал несколько бóльшими средствами, чем обычные офицеры и чиновники, что толпой бросились в отставку вслед за манифестом («О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству»), то на их усадебных планах, заботливо расчерченных услужливыми архитекторами той поры, появлялась и геометрическая сеть аллей. Одни пересекались друг с другом под прямым углом, другие — по диагонали, третьи расходились от усадебного дома лучами. И наконец, существовали и такие аллеи, замысловатые изгибы которых более напоминали веселый лабиринт. Тогда эта тенистая череда парковых путей превращалась в удивительно сложный рисунок.
Нередко в совсем молодых парках, где юные деревца еще неспособны были защитить обитателей от солнца, где путь к соседним постройкам пролегал по солнечной лужайке, сооружали так называемые огибные дороги. Такие дорожки в усадебных парках затенялись, представляя собой в жаркие дни приятные убежища от солнца.
Эти пространства образовывались сквозными деревянными решетками, покоящимися горизонтально на легких деревянных, чугунных, кирпичных, либо каменных столбах. У подножия столбов обычно высаживались вьющиеся растения. Быстро вырастая, они добирались по столбам до деревянной обрешетки и плотно устилали ее своими ветвями. Препятствуя солнечным лучам, эти ажурные зеленые покрывала не препятствовали току воздуха. Так что там всегда царила прохлада.
И если в XVIII и XIX веках термин «огибные дороги» понятен был любому строителю и садовнику, то уже в конце XIX столетия утвердилось новое понятие решетчатых навесов — «пергола», пришедшее из Италии, или «веранда», перекочевавшее к нам из Португалии. В свою же очередь, португальцы заимствовали его у индейцев.
