И если в XVIII и XIX веках термин «огибные дороги» понятен был любому строителю и садовнику, то уже в конце XIX столетия утвердилось новое понятие решетчатых навесов — «пергола», пришедшее из Италии, или «веранда», перекочевавшее к нам из Португалии. В свою же очередь, португальцы заимствовали его у индейцев.
Так что служилое дворянство, оседая в усадьбах, начинает с годами постигать и многие таинства паркового искусства. И если огибные дорожки не требовали особых усилий от владельца усадьбы, то стрижка деревьев, а тем более «малые формы» требовали услуг архитектора или хотя бы примерных рисунков, которыми молодые помещики делились друг с другом.
На гравюрах того времени можно рассмотреть прекрасно подстриженные ножницами садовников купы деревьев и кустарников. И чего только не достигали эти руки парковых мастеров! Начиная от скромных бордюров, живых изгородей и завершая стенками боскетов и высоченных шпалер.
Нередко в каких-нибудь дальних, глухих уездах у помещиков со скромным достатком, но безукоризненным вкусом можно было увидеть своеобразные сады, напоминающие архитектурные сооружения. Они были выстрижены из различных кустарников и деревьев. Перед взором представали ниши, аркады, колонны, зеленые обелиски. И если поначалу зеленым насаждениям придавали формы шара, куба, полусферы, то потом стали превращать в очертание зверя или птицы.
В других же усадьбах на подобную «зеленую эквилибристику» смотрели с усмешкой, считая, что делать из естественного что-то искусственное и надуманное — дурной вкус. Творцы этих парков уже создавали изящные павильоны, самобытные беседки, затейливые мостики над крошечными ручьями. Строили лестницы и пандусы. Воздвигали колонны и обелиски. Украшали дорожки вазами с цветами, а на возвышенных местах оформляли обзорную площадку стройной балюстрадой.
Ко всем этим малым архитектурным формам вели дорожки, которые устилались битым кирпичом, гравием, разноцветным песком и мелкими ракушками. Иногда применяли толченый мрамор. В таком случае дорожки начинали искриться, создавая особый солнечный эффект.
Если же размеры усадьбы позволяли, зеленое пространство парка дополняла вода. Зеркало пруда не только украшало территорию, настраивало на романтический лад, но нередко и решало чисто практические задачи: там разводили рыбу.
Иногда владельцу доставалась слишком ровная земля, поэтому скуку пологого пространства необходимо было как-то разрушить. Вот тогда-то и брали на вооружение так называемый партер. Он состоял из нескольких «ковров», причем один из них был немного ниже остальных. Примерно 1/2 метра. И сразу все это пространство оживало.
Отбивали десятины под фруктовый сад…
Если до наших дней сохранились парки известнейших русских усадеб, то от небольших поместий, которых существовало в России великое множество, не осталось почти ничего. Лишь изредка, случайно оказавшись среди неухоженных полей, вдруг обнаружишь уцелевший четкий квадрат саженого леса, остатки небольшого старинного парка, мастерски когда-то спланированного. Либо встретишь четкую, по линейке выверенную километровую лиственную аллею (все, что осталось от усадебного парка обрусевшего швейцарского графа Келлера под Зарайском), а справа и слева от нее строгие квадраты одичавших фруктовых садов.
Так чем же были интересны эти малые культурные пространства, оживавшие, а иногда и появляющиеся на свет после знаменитого манифеста Петра III? Тем, что русский регулярный парк не являлся подобием западноевропейского. Он был накрепко связан с русской природой. В нем, как правило, росли деревья и кустарники отечественных пород. Владельцы усадеб любили, как и в допетровские времена, высаживать небольшие, светлые липовые, березовые и дубовые рощицы. И даже для стриженых шпалер (если и решали таковые завести) использовали веселый и задористый можжевельник.
И уж если и появлялся этот самый парк, то непременно с плодовым садом. Так что между аллеями прекрасно размещались разнообразные фруктовые деревья, ягодные кустарники, нередко огороды. А принимая во внимание, что эти фруктовые квадраты окружали со всех сторон аллеи, там было неветрено и тепло — оттого и урожаи радовали прекрасными плодами.
Отражением этих старинных, еще допетровских вкусов было также и само заполнение паркового пространства. Здесь, в небогатых скромных поместьях часто можно было встретить совсем прозаические, хотя и такие необходимые сооружения, как качели и горки, многочисленные павильоны с птичьими клетками. И если беседки, гроты, балюстрады еще издали привлекали своей сахарной белизной и редким изяществом, то все эти незатейливые сооружения соперничали своей яркостью, цветистостью даже со звучной парковой зеленью. Многие знатоки русских поместий отмечали, что русский парк, как мы видим, был милым, домашним и совсем не чопорным, как западноевропейский.
Так что к началу XIX столетия, когда служилое дворянство в течение полувека уже прочно укоренилось в деревенской жизни, продолжают бытовать в основном два типа парков. В провинции «тогда все еще с ума сходили на регулярных садах». И вместе с тем постепенно зарождалось и новое направление, чисто русское. Многочисленные парковые затеи начинают сочетаться с чисто лирическим, художественным подходом. Во главу угла ставят не французские или английские парки, выпестованные на небольших территориях, а широкооглядные, ландшафтные, привольно распластанные на многих сотнях метров.
Театр — с вешалки, усадьба — с парка
И неудивительно, что и Болотов тоже приступил к усадебной жизни, начиная с парка. Поначалу он расширяет территорию паркового пространства, уничтожает старый конопляник и разбивает фруктовый сад, где растут в основном яблони. Причем делает он это в довольно сжатые сроки — три недели. Разбитый по собственному плану сад замысловат, поскольку в нем большое число «длинных и поперечных, прямых и окружных аллей и дорог». Аллеи и дорожки обсажены липами. И все — в традициях русского садоводства — плодовые деревья окаймлены со всех сторон липовыми аллеями.
Заложив сад, Андрей Тимофеевич сооружает «садовый магазин», как раньше называли питомник. Год спустя чистит и поправляет старый пруд. Созывает окрестных крестьян и, наблюдая за их ловкой и спорой работой, с восторгом пишет: «…Не мог надивиться веселому характеру нашего народа, производящему и самые трудные и тяжелые дела с шутками и издевками, со смехами и игранием друг с другом!» В тяжелых и трудных делах постоянно и сам Болотов: «…Горел я уже нетерпеливостью и вожделением, чтоб скорей прошли гулящие дни и можно было приняться за вешние работы и не упустить сего нужного, но весьма краткого периода времени тщетно».
С годами дедовский сад превращается в регулярный. Ритмично посаженные насаждения появляются на прежде пустом и неприглядном склоне горы. Под горой, на месте ямы со стоячей водой поплескивает аккуратный четырехугольный пруд. Над ним раскидывается верхняя часть старого сада. Среди листвы просматривается новая восьмигранная беседка.
Причем экономическая сторона дела всегда во главе угла. Покупатели яблок болотовского сада — серпуховские мужики. Закупки растут, а потому Андрей Тимофеевич заводит еще один плодовый сад.
Мудрой оказалась и перепланировка парка. Теперь его новый скромный дом стоял на горе. Он как раз и стал своеобразным центром полукружия, которое голубой лентой отмечала река с непривычным для слуха названием Скнига. Прекрасен и обзор — вдали поля, пологие холмы, светлые, дрожащие листвой на ветру рощицы. Пространство же перед домом — ступени террас. Самая первая, верхняя — сплошной цветник. Неугомонный хозяин, он постоянно перестраивает сам парк, и если бы его спросили, что же в конечном итоге ты, Андрей Тимофеевич, намерен создать, в каком ключе и духе видишь свое замысловатое творение, он бы ответил: «Хочу увидеть его в пейзажном» и, как он еще любил говорить, — «в прекрасно-натуральном» стиле.
Действенная, энергичная любознательность Андрея Тимофеевича увлекает, вовлекает его в изучение усадебных парков и садов, хотя и принадлежавших частным лицам, но… отдаваемых внаем городу либо владельцам трактиров. Бедность ли тому причиной или практичность, трудно сказать… но примеры такого частнокоммунального владения усадьбами в Германии (в Кенигсберге) Болотов наблюдал[20] собственными глазами.
«…вместе с наступившею весною переменились во многом и наши веселости, забавы и упражнения… принуждены были и мы брать прибежище свое к гуляниям в садах и к препровождению в них с удовольствием тех часов, которые нам от дел оставались праздными.
