«…не было такого преступления, за которое нельзя было откупиться от суда и расправы добровольцев, — свидетельствовал один из очевидцев. — Не было греха, который за взятку не был бы отпущен. Многие арестованные, подчас совсем невинные даже с точки зрения добровольцев, мучительно умирали только потому, что у них не было денег для подкупа»[266]. Другие источники свидетельствуют, что крупные взятки далеко не всегда спасали арестованных подпольщиков от сурового приговора.
Общая безалаберность, беспринципность, коррумпированность и низкий профессионализм сотрудников не позволяли одесской контрразведке оказать достойное противодействие большевистскому подполью. Даже когда деникинская армия находилась под Москвой, в городе нелегально издавалась газета «Одесский коммунист», предрекавшая возвращение большевиков к Рождеству. В одном из 19 выпущенных номеров дате был опубликован добытый подпольщиками приказ по армии, не предназначавшийся для широкой огласки[267].
Контрразведка все же смогла арестовать ряд работников одесского подполья. Погибли руководитель разведывательного отдела военно-революционного штаба А.В. Хворостин и сменивший его П. Лазарев, секретарь союза металлистов Горбатов.
4 января 1920 года была осуждена группа молодежи: 9 человек из 17 военно-полевой суд приговорил к смертной казни[268].
«…Все эти шпики, испытанные старые полицейские и жандармские ищейки слишком мало были знакомы с новыми методами нашей подпольной работы, и нужен был с лишком полугодовой опыт, чтобы напасть на один верный след, впоследствии обнаруживший часть нашей организации и приведший к делу 17-ти», — писал о своих противниках руководитель военно-революционного повстанческого штаба С.Б. Ингулов[269].
Произведенные в Одессе аресты мало повлияли на деятельность большевиков. В ноябре 1919 года они смогли провести общегородскую подпольную конференцию, которая дала вновь избранному горкому директиву по дезорганизации белогвардейского тыла[270].
Контрразведчики выявили сотни лиц, чья враждебная деятельность наносила вред безопасности тыла, и принимали меры к их розыску. В частности, в конце 1919 года временно исполнявший должность начальника КРО при штабе главноначальствующего и командующего войсками Терско-Дагестанского края направил начальнику КРЧ штаба главкома ВСЮР список, в котором значилось 1363 человека: представители органов советской власти, командиры соединений и частей, комиссары, сотрудники ЧК и пр.[271]
К числу крупных операций, проведенных деникинской контрразведкой, историк В.Ж. Цветков относит четырехкратную ликвидацию всех большевистских организаций в Харькове в августе — октябре 1919 года, а также подпольных комитетов в Одессе, Николаеве, Киеве летом — осенью 1919 года[272].
Заметим, что некоторые выводы, сделанные исследователем, не являются бесспорными. Это, прежде всего, относится к материалам о разгроме подполья в Харькове и Николаеве. Участник большевистского подполья на Дону и на Украине П.И. Долгип пишет, что харьковский подпольный ревком контрразведка ликвидировала три раза. «Четвертый подпольный ревком, ставший сразу после гибели третьего на боевой пост, привел подпольную группу бойцов к победе, несмотря на провокации, провалы». Еще один участник подполья — М.Н. Ленау — опровергает сообщение начальника штаба 3-го армейского корпуса о ликвидации подпольной организации в Николаеве 20 ноября 1919 года: «Ни один из членов комитета, никто из активных подпольных работников партии не был арестован. В тот же день состоялось собрание подпольной организации»[273].
В данном случае, на наш взгляд, советские источники вызывают больше доверия, нежели белогвардейские, поскольку контрразведка, видимо, не располагавшая всесторонней информацией о подполье, произведя аресты многих его членов, докладывала начальству о полном разгроме организаций. Эти сведения не всегда отражали реальное положение вещей.
И тем не менее вышеприведенные факты свидетельствуют о достаточно эффективной работе деникинских спецслужб, сумевших нанести ряд серьезных ударов по большевистскому подполью и тем самым не допустить вооруженных восстаний в крупных городах Юга России.
Контрразведке иногда удавалось осуществлять агентурные проникновения в большевистские организации. Так, в середине июня 1919 года спецслужбой было перехвачено письмо от бакинских большевиков, в котором передавались инструкции по взрыву железнодорожного полотна в районе Дербента. Арестовав исполнителя диверсионного акта слесаря С. Дрожжина, контрразведка внедрила секретного сотрудника в организацию и установила наружное наблюдение за конспиративными квартирами, что позволило установить ряд причастных к ней лиц, арестовать курьера вместе с перепиской, давшей новые нити к выяснению остальных ячеек Северного Кавказа[274].
По признанию С.Б. Ингулова, одной из причин провалов являлось предательство в собственных рядах: «…наша внутренняя провокация… дала контрразведке гораздо больше дел, чем вся масса официальных и секретных сотрудников… Подполье всегда рождало провокаторов, деникинско-врангелевское — особенно. Украина насчитывает в числе провокаторов, активно работавших в деникинских контрразведках, членов партии, при Советской власти занимавших посты председателей Исполкомов». По его мнению, во время легального существования советской власти появилась прослойка партийных работников с «чиновничьими навыками», которые были перенесены в подполье и несли «провалы за провалами»[275]. Украинский исследователь В.В. Крестьянников тоже пишет, что агентом контрразведки являлся член крымского подпольного обкома РКП(б) А. Ахтырский[276].
Вопрос о провокаторской деятельности и о «провокаторах», на наш взгляд, нуждается в пояснениях. Как известно, революционеры, а затем и красные подпольщики, в годы Гражданской войны называли провокаторами всех секретных сотрудников царской охранки и белогвардейской контрразведки. Но профессионалы данную точку зрения не разделяли. «Секретных сотрудников, скорее всего, можно приравнять к провокаторам, но это не совсем верно, — поясняли в начале 20-х годов прошлого века И.П. Залдат и С.С. Турло. — Провокатор сам организует и ведет работу, вовлекая в нее других лиц, в то время как секретный сотрудник только делает донесения»[277].
Современные справочные издания дают определение провокации как одному из методов политической борьбы государства с революционерами, юристы же считают провокацией уголовно наказуемое подстрекательство к «совершению преступления лиц, которые ранее не помышляли заниматься преступной деятельностью». «Провокация как метод политической борьбы состоит в создании обстоятельств, вынуждающих политического противника к активным действиям, выявляющим преступный характер его деятельности с целью прекращения таковой с применением судебной репрессии, — пишет доктор юридических наук С.Н. Жаров. — Такие действия были одной из основных обязанностей секретных сотрудников охранки, урегулированных нормативными актами Российской империи»[278]. С уральским исследователем солидарны московские ученые С.В. Лекарев, А.Г. Шаваев: «Сущность провокации — искусственное создание доказательств совершения преступной деятельности. Этот метод царской охранкой использовался активно и повсеместно, независимо от того, где проводилась оперативная разработка»[279].
Применяли ли контрразведчики провокацию, как метод борьбы с большевистскими подпольными организациями, документы белогвардейских спецслужб однозначного ответа не дают. Автор склонен предполагать, что провокация ими, вероятнее всего, не применялась или применялась очень редко по двум причинам. Во-первых, контрразведчикам не было острой необходимости подталкивать подпольщиков к энергичным противоправным действиям, поскольку руководимые из Советской России организации сами проводили активную подрывную работу в тылу ВСЮР. Во-вторых, по своему профессиональному потенциалу и по менталитету деникинские контрразведчики, еще в недавнем прошлом армейские офицеры, вряд ли были способны на организацию провокаций. Скорее всего, слово «провокатор» пришло в лексикон подпольщиков из дореволюционного прошлого, и называли так они уже разоблаченных агентов.
А из какой среды были агенты, как попали в организацию, по каким мотивам стали сотрудничать с контрразведкой? На эти и другие вопросы документы деникинской контрразведки также ответов не дают. Однако из мирового и отечественного опыта деятельности спецслужб они хорошо известны. Забегая несколько вперед, обратимся к исследованию сибирского историка Н.В. Грекова, который на основе изученных документов выделил четыре мотива сотрудничества граждан с белогвардейскими спецслужбами в годы Гражданской войны: 1) желание заработать; 2) стремление укрыться от мобилизации;
