местностей, заселенных греками и занятых их колониями (о. Кипр и южное побережье малоазийского полуострова), откуда они могли предпринимать свои набеги или, как называет их Аристотель, «охоты» за рабами. Если значительное большинство рабов, попавших на рабские рынки Греции, происходили из Фракии, Лидии и Фригии, то есть из стран, непосредственно примыкавших к побережью, занятому многочисленными греческими колониями, то мы имеем все основания предполагать, что и рабы сирийского происхождения, по крайней мере в большей своей части, должны были принадлежать к населению областей, соседних с греческими колониями, именно западной части Сирии, но не более отдаленного Дикеополя и тем более разделенной от них еще большим расстоянием и, следовательно, совершенно для них недоступной Иудеи.
Во всяком случае, как бы мы ни решали вопрос о проценте иудеев среди рабов-сирийцев в Греции (а вполне возможно, что этот процент равнялся нулю), самый факт молчания греческих литературных и документальных памятников о рабах иудейского происхождения, причем если таковые и появлялись на греческих рабских рынках, то не выделялись специально из общей массы сирийцев, смешиваясь и сливаясь с этой последней, вполне гармонирует с аналогичным и тождественным отношением к Иудее и ее населению греческих писателей классического периода и одинаково свидетельствует об отсутствии у греков более близкого знакомства с иудеями как отдельным обособленным народом. В качестве сирийцев они фигурируют в исторических и географических сочинениях греков, в качестве сирийцев они появлялись (если только действительно появлялись) и на рабских рынках Греции.
Еще менее, нежели в качестве рабов, имеем мы оснований предполагать присутствие иудеев в Греции в качестве свободных поселенцев иностранного происхождения, то есть, другими словами, в качестве метеков. Правда, Ксенофонт в числе стран, поставлявших наибольшее количество метеков в Афины, называет Лидию, Фригию и Сирию, однако на этот раз, как показывает то исследование эпиграфических данных, по-видимому, и относительно Сирии он ошибается. Сопоставляя на основании данных, содержащихся в эпиграфических памятниках, отдельные группы встречающихся в них метеков по их происхождению, мы должны будем прийти к заключению, что не только сирийцы, но точно так же и лидийцы и фригийцы составляли в общей массе метеков лишь незначительный процент. Вообще, в отличие от соотношения, существовавшего между рабским населением Эллады греческого и негреческого происхождения, соотношения, свидетельствовавшего о решительном преобладании рабов негреческого, варварского происхождения над рабами-греками, число которых было крайне немногочисленно, свободные чужеземные поселенцы в греческих городах в подавляющем большинстве происходили не из отдаленных варварских стран и местностей, но по своему происхождению принадлежали к числу греков же, переселявшихся в крупные промышленные торговые центры, главным образом, из соседних греческих же областей и городов. Противоположное утверждение Ксенофонта о преобладании среди метеков негреков над греками представляется не только ошибочным, но в данном случае и тенденциозным, так как целью его было добиться исключения метеков из числа гоплитов путем указания на их варварское якобы происхождение.
Но и помимо того, что преобладающую массу метеков составляли переселенцы из соседних греческих же городов, и среди метеков негреческого происхождения большая часть были выходцами из непосредственно прилегающих к Греции и ее колониям местностей, именно: в греческой метрополии — из Фракии, в малоазийских городах — из Фригии и Лидии. Из более отдаленных местностей в значительном числе в греческих городах в качестве постоянно поселившихся в них метеков встречались лишь предприимчивые финикийцы, занимавшиеся торговыми операциями или ремеслом [78].
Наиболее полные данные относительно происхождения метеков, живших в греческих городах, находим мы в надгробных надписях афинских метеков, помещенных в первом и втором томах Corpus Inscript. Atticarum (в первом томе приводятся эпитафии с гробниц метеков греческого происхождения, во втором — варварского). На общее число встречающихся здесь имен погребенных в Афинах метеков приходится всего лишь 78 лиц негреческого происхождения (что составляет немногим более 11%), в том числе: 20 фракийцев, 15 финикиян (6 из Китиона, 9 из Сидона), 7 анкирян, 6 фригийцев, остальных народностей по 1—3 представителей [79]. Собственно иудеев в числе афинских метеков не попадается совершенно, что же касается сирийцев, в числе которых мы не имеем никаких оснований предполагать иудеев, то и этих последних насчитывалось всего лишь трое, то есть менее 4% метеков негреческого происхождения и менее 0,5% общего числа всех живших в Афинах метеков.
Менее показательны и, во всяком случае, имеют для нас меньшее значение и интерес сохранившиеся в эпиграфических памятниках данные относительно происхождения метеков в других греческих городах, прежде всего потому, что эти данные почти исключительно относятся уже к позднейшей эллинистической эпохе. Однако эти данные рисуют аналогичную картину. Так, в Эретрии в числе метеков встречаются преимущественно уроженцы соседних городов Гераклеи, Кассандрин, Фив. В книдских надписях чаще других упоминаются уроженцы острова Самоса, соседнего расположенного в Карии, как и сам г. Книд, г. Минда, затем из Селевкии и Сол с южного побережья Малой Азии, из Фригии, Фракии, Александрии и Ливии. Обильный, но относящийся к позднему времени материал дают затем точно так же надписи с острова Родоса, причем и здесь одинаково, как и в других перечисленных примерах, преобладающее число метеков оказываются происходящими либо с соседних островов и греческих городов, либо из среды населения ближайшего побережья Малой Азии.
Абсолютное молчание как литературных, так и доку ментальных эпиграфических памятников относительно иудеев является лучшим доказательством факта отсутствия их в Греции в доэллинистическую эпоху, и при этом не только в собственно греческой метрополии, но одинаково и в местностях, запятых греческими колониями. Но, помимо того, имеется и ряд других, можно сказать, косвенных доказательств, подтверждающих сделанный нами на основании непосредственного анализа литературного и эпиграфического материала вывод.
Так, прежде всего, если бы иудеи в действительности были сколько-нибудь многочисленны в греческих городах, то по аналогии с той ролью, какую играли иудеи диаспоры на Востоке, а позднее и в эллинистических и римских городах и местностях, мы вправе были бы ожидать, что они и в Греции примут такое же живое и непосредственное участие в экономической жизни, как в указанных случаях, в особенности же, в оживленной торговой и промышленной деятельности, кипевшей в главных центрах Греции. Оставаясь у себя на родине народом по преимуществу, если не исключительно, земледельческим, иудеи на чужбине обычно вынуждены были самым резким образом изменять свой привычный образ жизни. Поставленные, по большей части, в невозможность обращаться к своему постоянному роду занятий, они выказывали способность легко и быстро применяться к изменившимся условиям и находить себе новый род занятий и новые способы добывания средств к жизни, прежде всего в занятии торговыми и денежными операциями. Даже большая часть уведенных насильственным путем в вавилонский
