Из Речи Посполитой поступило множество инструкций для воскресшего Дмитрия. Все они сводились к тому, чтобы привести Московское государство к унии с Польшей и Великим княжеством Литовским, а это, как мы знаем, было заветной мечтой Льва Сапеги.
Коль появилось две столицы, то и страна стала делиться на две части. Шуйский в панике обратился к шведам с просьбой помочь в борьбе с самозванцем. Псковичи, услышав о переговорах с их извечным врагом, переметнулись на сторону самозванца, справедливо полагая, что от шведской помощи ничего хорошего ждать не придется. Иван-город последовал примеру Пскова, Орешек также присягнул Тушинскому вору.
Если города принимали ту или иную сторону из соображений выживаемости, под угрозой уничтожения, то цвет нации – бояре, дворяне – переход от одного царя к другому превратили в прибыльное дело. «Требование службы и верности с двух сторон, от двух покупщиков, необходимо возвысило ее цену, и вот нашлось много людей, которым показалось выгодно удовлетворять требованиям обеих сторон и получать двойную плату, – описывает С. М. Соловьев необычное явление. – Некоторые, целовав крест в Москве Шуйскому, уходили в Тушино, целовали там крест самозванцу и, взяв у него жалованье, возвращались назад в Москву; Шуйский принимал их ласково, ибо раскаявшийся изменник был для него дорог: своим возвращением он свидетельствовал пред другими о ложности тушинского царя или невыгоде службы у него; возвратившийся получал награду, но скоро узнавали, что он отправился опять в Тушино требовать жалованья от Лжедимитрия. Собирались родные и знакомые, обедали вместе, а после обеда одни отправлялись во дворец к царю Василию, а другие ехали в Тушино».
Так называемые «перелеты» историками оцениваются как признак нравственного оскудения общества. Однако тут еще дело в низком авторитете царской власти: ни Шуйский, ни Лжедмитрий не пользовались должным уважением в обществе.
В 1609 году Ян Сапега (двоюродный брат Льва Сапеги), бывший гетманом у Лжедмитрия II, осадил Троице-Сергиев монастырь; это стало самой большой ошибкой тушинцев. На помощь Сапеге подошел Лисовский – число осаждавших святыню дошло до 30 000 человек. Им противостояло не более 1500 человек – дворян, казаков, стрельцов, монахов. Штурмы не принесли Сапеге и Лисовскому ничего, кроме потерь, лестные предложения и угрозы также не дали результата. Героическая оборона святыни подняла русский дух и больно ударила по авторитету Лжедмитрия II. Ведь сражались не два царя за трон; в Троице-Сергиевом монастыре православные защищали мощи одного из самых почитаемых на Руси святых от иноверцев – поляков и литовцев.
Россия погрузилась в смуту, люди и города метались между двумя царями; казалось, никому никогда не разобраться в этом хаосе. И все это время за происходящим в Московии зорко следил канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега. Верной опорой его был Александр Гонсевский (иногда пишется «Госевский») – талантливый военачальник, превосходный дипломат и великолепный шпион, занимавший должность старосты маленького пограничного городка Велиж; на основании мнения Гонсевского строил свою восточную политику даже король.
Возможно, Гонсевский принял участие в подборке кандидата на роль Лжедмитрия II. По одной из версий претендент на московский трон продолжительное время находился в его владениях, прежде чем начать грандиозную авантюру. «Шеину сообщали также слухи, ходившие в Литве о самозванцах, – повествует С. М. Соловьев, – писали, что вор тушинский пришел с Белой на Велиж, звали его Богданом, и жил он на Велиже шесть недель… с Велижа съехал с одним литвином в Витебск, из Витебска – в Польшу, а из Польши объявился воровским именем».
Главной задачей велижского старосты была, конечно, разведка. Обо всем, что происходит на сопредельной территории, Гонсевский докладывает своему патрону: «…я сам посылаю из этого края частые известия В [ашей] м [илости] м [оему] милостивому п [ану], а через В [ашу] м [илость] – к [оролю] е [го] м [илости]». Сохранилось «Письмо пана Госевского, старосты велижского, его милости пану Льву Сапеге, канцлеру литовскому», датированное 26 июля 1609 года.
К этому времени положение Лжедмитрия II значительно усложнилось, он терял одну территорию за другой, а шансы отобрать у Шуйского Москву приближались к нулю. Воеводы пограничных городов Московии, которые признали власть самозванца, обращаются за помощью к соседним литовским городам.
Речь Посполитая и Москва были связаны мирным договором, и король, по крайней мере официально, его соблюдал. Но Гонсевский, когда соседние Великие Луки попросили навести порядок в городе, не преминул произвести разведку боем и перешел границу. Велижский староста преспокойно докладывает об этом канцлеру, прибавляя собственное мнение насчет мира между государствами: «Это я долго обдумывал, с одной стороны, оглядываясь на карканье людей, безосновательно полагающих, что у нас прочный мир с Москвой (которого давно у нас нет, и сама Москва, если бы удалось усилиться какой‐либо из сторон, и появился бы, избави Боже, удобный случай, несомненно, не стала бы считаться с договором), и вяжущих нам этим руки…» Положение на землях Лжедмитрия было ужасное, крестьяне, уставшие от царских и боярских разборок, стали третьей силой, сметающей все, что имело цену, и уничтожающей всех, кто богаче нищего. Воевода Великих Лук жалуется Гонсевскому: «Наши собственные крестьяне стали нашими господами, нас самих избивают и убивают, жен, детей, имущество наше берут как добычу. Здесь, на Луках, воеводу, который был до меня, посадили на кол, лучших бояр побили, повешали и погубили, и теперь всем владеют сами крестьяне, а мы, хоть и воеводы, из рук их смотрим на все».
В такой ситуации доверенное лицо Сапеги считает, что московские земли, во избежание большего зла, примут власть польского короля: ведь «с давних времен на памяти [нашего] народа не было такого случая, чтобы Москва сама стала с хоругвями просить нас в [свои] замки и свои замки нам в руки передавать, как это делается сейчас». Велижский староста даже описывает свой план, как без особого труда можно овладеть Псковом и прочими русскими городами.
Гонсевский советует Льву Сапеге поспешить с вторжением на земли Московии: «Сам видишь, В[аша] м[илость] м[ой] милостивый пан, что [сейчас] удобное время, только королю е[го] м[илости] нужно действовать быстро и стараться собрать силу, как можно большую. А тех, кто под Москвой, легче всего привлечь любезностью, ибо они сами выражают желание [служить королю]. А когда король е[го] м[илость] их к себе расположит, тогда дело наше наполовину будет выполнено, и меньше можно будет опасаться силы Шуйского. В целом положение московское таково, что московское дворянство и некоторые лучшие посадские люди желают иметь над собой государя королевской крови и расположены к к[оролю] е[го] м[илости]».
Несомненно, советы скромного старосты Велижа дошли до Сигизмунда III, и он их принял. В сентябре 1609 года войско Речи Посполитой направилось к Смоленску. Литовские хоругви шли «впереди его королевского величества»; причем самым многочисленным был отряд «его милости канцлера великого княжества Литовского Льва Сапеги – гусар 300, казаков 200, пятигорцев 100, волонтеров 120, пехоты 200». 19 сентября Сапега уже стоял под Смоленском, король со своим войском прибыл через два дня.
У Льва Сапеги везде свои глаза и уши. В «Дневнике похода его королевского величества в Москву» под 28 сентября сообщается, что некоего Михаила Борисовича, имевшего сношения с литовским канцлером и дававшего знать, что делается в Смоленске, русские повесили при дороге, вложив ему в – руку? – записку: «Это висит вор Михаил Борисович за воровство, какое делал с Львом Сапегой, давая ему знать, что делалось в крепости».
Сигизмунд пытался представить себя освободителем от смуты и междоусобиц, но жители Смоленска ему не поверили и защищали город долгих двадцать месяцев.
Интересно, что вступление короля в войну более всего возмутило поляков, которые находились в Тушинском лагере. Они посчитали, что Сигизмунд пришел отнять заслуженную добычу, которая должна перепасть им после взятия Москвы. Тушинские поляки составили так называемый конфедерационный акт и отправили королю под Смоленск просьбу, чтоб он вышел из Московского государства и не мешал их предприятию. Только Ян Сапега, безуспешно штурмовавший Троицкий монастырь, отказался присоединиться к конфедерации.
В свою очередь, король отправил посольство в Тушинский лагерь с целью привлечь на свою сторону бывших там поляков и литовцев. Последние колебались, но тут двоюродный брат канцлера пригрозил, что немедленно перейдет на королевскую службу, если тушинцы не вступят в переговоры с королевскими комиссарами. Угроза потери самого боеспособного подразделения во главе с опытным Яном Сапегой заставила остальных тушинских сидельцев благожелательнее отнестись к предложениям Сигизмунда. Тем более что по лагерю пошли слухи, будто у короля много денег, из которых он собирается выплатить жалованье всем, кто оставит самозванца.
