Операция «Цитадель»
В боевых операциях наступила пауза, обусловленная весенней распутицей. Как и годом раньше, обе стороны использовали ее для уточнения своих планов. Советское командование намеревалось возобновить столь резко прерванное наступление, по-прежнему концентрируя основную часть сил на южном фланге. Не только военные, но также политические и экономические соображения побуждали его отдавать предпочтение южному театру действий. Однако в конце марта советские военачальники получили от своей агентурной разведки сведения о том, что и немцы не намерены оставаться пассивными: они готовятся к очередному, третьему подряд летнему наступлению. Позже в Москву был доставлен и точный план немецкой операции[11].
Замысел ее как бы вырастал из операции, предпринятой Манштейном в феврале — марте. В результате последних боев линия фронта стала извилистой, с выступами и впадинами. Особенно явственный выступ с советской стороны обрисовался на уровне Курска. Немецкий стратегический план, как это стало все более четко определяться в первую половину апреля, был нацелен на то, чтобы отсечь этот выступ концентрическими ударами по его основанию. Такие сдвоенные удары должны были наноситься с севера, из района Орла, и с юга, из района Белгорода. Наступающие должны были соединиться под Курском, заключив в кольцо крупную группировку советских армий, находившихся к западу от этого города. В случае успеха нацисты смогли бы еще раз добиться перелома стратегической ситуации, на этот раз в свою пользу, перехватить инициативу и снова устремиться на восток. Двойной прорыв советской обороны планировалось осуществить с помощью крупных масс танков, в том числе большого числа танков новых моделей, «тигров» и «пантер», уже примененных с успехом во время предыдущего наступления Манштейна. Вся операция носила кодовое название «Цитадель»[12].
Перед Советским Верховным Главнокомандованием вновь встала дилемма, которую годом раньше оно не в состоянии было разрешить: ждать вражеского удара на оборонительных позициях с целью измотать немцев и затем перейти в контрнаступление или предупредить противника, взяв на себя инициативу первого удара? Мнения и на этот раз разделились. В своем докладе 8 апреля Жуков категорически высказался за первое предложение[13]. Василевский придерживался такой же точки зрения. Рокоссовский со своей стороны предлагал возобновить наступление на вражескую группировку в районе Орла. Сталин колебался: он опасался, что советские войска не выдержат массированной атаки вражеских танков[14]. (Таков же был расчет немецких генералов, помнивших, что таким образом им всегда удавалось прорывать советскую оборону с первого же удара[15].) На совещании в очень узком составе, состоявшемся в Москве 12 апреля, возобладал оборонительный вариант. Однако в случае, если бы немцы /88/ стали оттягивать начало своей операции, не исключался и второй вариант. В частности, началась разработка наступательной операции на Орел, которую предлагал Рокоссовский[16].
После двух лет войны и нескольких жестоких поражений немцы были уже далеко не те, что прежде. Но это совсем не означало, что они перестали сопротивляться. Красная Армия только что испытала это на себе, и сам Сталин, на этот раз куда более осторожный, чем год назад, публично признавал это[17]. Англичане и американцы все еще не открыли в Европе второй фронт, которого с настойчивостью добивалась Москва. Вместо этого они высадились в Северной Африке и еще только готовились к высадке в Италии. Гитлер по-прежнему мог держать в России 70% своих вооруженных сил[18]. На его стороне к тому же был и психологический фактор: летом его дивизии всегда шли вперед.
Но благодаря напряженным организационно-политическим усилиям (о которых мы подробнее скажем ниже) советская сторона обладала теперь общим превосходством над противником: превосходством в живой силе, несмотря даже на свои колоссальные потери, и — что не менее важно — превосходством в вооружении. Это совокупное превосходство было достигнуто впервые за всю войну. Его не было даже под Сталинградом. Советские войска в этом сражении опирались на целый ряд стратегически выгодных факторов, но у них еще не было явного перевеса в живой силе и технике[19]. Теперь положение резко переменилось. Советская сторона имела 6,4 млн. человек против 5,3 млн. у противника (в числе которых было еще около полумиллиона солдат разных мелких союзников Гитлера). По артиллерии соотношение было 99 тыс. орудий против 54 тыс., по танкам — 9600 против 5850, по самолетам — 8300 против 3 тыс.[20] Отсюда та относительная уверенность, с какой советское командование могло ожидать надвигающееся испытание.
У советской стороны было еще одно преимущество. Нет таких воспоминаний или исторического исследования, в котором не признавалась бы важнейшая роль, принадлежавшая в данном случае агентурной разведке и добытым ею сведениям. Хотя Гитлер подчеркивал, что одним из условий готовящейся операции является абсолютная секретность[21], советской разведывательной сети удалось раскрыть не только общие планы немцев, но также численность и дислокацию войск, направление ударов и точный момент начала наступления[22]. Даже Сталин, который прежде — и, пожалуй, несправедливо — всегда жаловался на свои разведслужбы, на этот раз выразил удовлетворение их работой[23]. Теперь он в отличие от прошлого с доверием отнесся к полученной информации, возможно, потому, что она согласовывалась со сведениями, которые поступали от фронтовой разведки, действующей в непосредственном тылу врага, а также с выводами его генералов. Именно в этот период, рассказывает Жуков, Сталин, «как никогда, внимательно» прислушивался к мнениям военных[24]. /89/ В течение мая и июня в советских штабах царило большое напряжение. Упреждающая наступательная операция к югу от Орла в последний момент была отменена, так как стало известно, что немцы вот-вот перейдут в наступление[25]. Гражданские власти прифронтовых городов, в частности Курска, выдвинули было предложение о заблаговременной эвакуации жителей. Но военное руководство воспротивилось, так как подобные меры могли деморализовать войска: на этот раз враг не должен был пройти[26]. Нервозность усиливалась, в частности, из-за самой точности сведений, добытых агентурной разведкой: дважды она сообщала «окончательную» дату — сначала 10, потом 26 июня, — но наступление все не начиналось. И дело было не в ошибках разведслужбы, а в том, что само гитлеровское командование оба раза откладывало назначенную операцию. Некоторые советские генералы начинали проявлять нетерпение, опасаясь, как бы не был потерян удобный момент для перехвата инициативы. Наиболее настойчивым в этом отношении был Ватутин, командующий Воронежским фронтом, который занимал позиции на южном участке Курской дуги. Сталин, все еще не до конца освоившийся с идеей неподвижного ожидания первого хода противника, склонялся к тому, чтобы согласиться с Ватутиным. Но Василевский и Жуков решительно настаивали на оборонительном плане. Много лет спустя первый из них с большим удовлетворением вспоминал, что у Главнокомандования хватило тогда выдержки и нервов, чтобы не повторить ошибку 1942 г. и не начать преждевременно наступление. Такой шаг, на его взгляд, дал бы лишний шанс германским стратегам[27].
Войска использовали затянувшуюся паузу для создания на наиболее вероятных участках наступления противника мощной полосы оборонительных сооружений. В целом гитлеровское командование сосредоточило на Курской дуге 70% своих танковых и 60% авиационных дивизий, действующих на Восточном фронте. В свою очередь советское командование сконцентрировало здесь 34% своей пехоты, примерно половину всей артиллерии и 70% танков[28]. Таким образом, советская сторона имела значительный перевес на поле предстоящей битвы: решение стянуть в одно место такие силы выглядело бы, конечно, рискованным, не имей советское командование уверенности, что именно здесь, и нигде больше, немцы предпримут попытку совершить прорыв. Советская оборона была насыщена огневыми средствами и глубоко эшелонирована: различные заграждения, противотанковые препятствия, минные поля тянулись на протяжении десятков километров. В дополнение ко всему за войсками первой линии к востоку от Курска был сосредоточен мощный резервный фронт (ему было присвоено наименование «Степной», а командующим назначен Конев), представлявший группировку из пяти общевойсковых, одной воздушной армий и шести отдельных корпусов (три моторизованных и три кавалерийских). Никогда ни в одной войне в тылу у сражающихся войск не создавалось группировки подобной мощи. Основная ее цель заключалась в том, чтобы усилить удар /90/ наступающих войск в момент, когда немецкие атаки окончательно выдохнутся. Вместе с тем перед Коневым ставились и оборонительные задачи: размещенные на равном удалении от обоих пунктов ожидаемого прорыва, его войска должны были быть наготове, чтобы вступить в действие там, где не удалось бы полностью сдержать наступающего противника[29].
