Год перелома
Cталинградская битва повлияла на весь ход войны. Но ощущение уверенности в победе окончательно утвердилось в Москве лишь летом следующего года. После великой битвы на Волге в германско-советском противоборстве наступил период продолжительностью в несколько месяцев, который и сами советские историки рассматривают ныне как промежуточный; хотя весь ход военных действий принял другой оборот, чаши весов на протяжении этого времени находились в шатком равновесии[1].
Приближение лета 1943 г. не обошлось для советских войск без тревожных моментов, причем причина их и на этот раз коренилась в событиях на фронте. В первое время после победы под Сталинградом успехи Вооруженных Сил СССР нарастали. На севере им удалось частично пробить блокаду Ленинграда. Уже в январе 1943 г., когда еще шли бои за уничтожение окруженных войск Паулюса, Советское Верховное Главнокомандование попыталось придать наступлению всеобщий характер, постепенно расширяя его к северу. Немецкая армия еще не пришла в себя от поражения, и в первое время казалось, что она вот-вот рухнет. Но позже начались новые разочарования.
Продвигаясь вдоль Дона, советские войска осуществили одну за другой две победоносные операции. В результате первой из них в районе Острогожска — Россоши была окружена еще одна группировка вражеских войск, включавшая помимо немецких частей также крупные венгерские соединения и итальянский альпийский корпус (все, что оставалось от итальянской экспедиционной армии в России). За этой первой операцией без передышки последовала вторая и районе Воронежа — Касторной, где также были окружены немецкие и венгерские войска. Кольцо окружения на этот раз не было таким же непробиваемым, но лишь малой части окруженных войск удалось с трудом прорваться на запад. Большая часть дивизий, посланных в СССР союзниками Гитлера, была разгромлена.
Чтобы не дать захватчикам прийти в себя, наступление продолжалось непрерывно. 7 февраля был освобожден Белгород, днем позже — Курск. 15 февраля, несмотря на ожесточенное сопротивление оккупантов, был отвоеван и крупный промышленный центр — Харьков. Страх перед окружением, который начинал теперь, после жестоких уроков предыдущих месяцев, распространяться среди немецких войск, побудил их оставить город, едва стала вырисовываться опасность оказаться закупоренными в нем.
Тем временем советское командование поставило перед собой куда более честолюбивые, чем прежде, цели. Ставка планировала два крупных наступления. Она исходила из того, что на юге, где /85/ по-прежнему были сосредоточены основные силы немцев, их способность к сопротивлению уже подорвана. Планировалось поэтому мощным обходным маневром отсечь путь к отступлению вражеским войскам, действовавшим вдоль Черноморского побережья, отступавшим с Кавказа и в особенности продолжавшим оккупировать важнейший в промышленном отношении район Донбасса[2]. Второй удар намечалось нанести по центральному участку германского фронта. Для этой цели предполагалось использовать армии Рокоссовского. Сразу после окончательной ликвидации войск Паулюса в Сталинграде эти армии должны были быть переброшены под Курск. Отсюда они должны были развернуть наступление на Смоленск, чтобы вместе с советскими войсками, наступающими с севера, окружить силы немцев, расположенные в том центральном выступе фронта, откуда они еще были в состоянии угрожать советской столице[3].
Трудности начались именно на этом участке фронта. Прибывший 4 февраля из Сталинграда в Москву Рокоссовский был принят Сталиным как победитель, но тут же получил приказ быть готовым к началу наступления в направлении от Курска к 15 февраля. Рокоссовский тщетно пытался доказать, что провести подготовку за столь короткий срок невозможно[4]. Его абсолютно обоснованные расчеты не были приняты. Войскам предстояло в зимних условиях преодолеть несколько сот километров по местности, где только что шли бои. Имелась лишь одна-единственная, наспех отремонтированная железнодорожная ветка, которой было явно недостаточно для выполнения этой задачи. С первых же дней переброска войск стала отставать от намеченного графика. Когда Рокоссовский сообщил об этом в Москву, там было решено для ускорения движения пустить в дело политическую полицию — войска НКВД. Но, действуя привычными методами запугивания, они терроризировали железнодорожную администрацию до такой степени, что, как пишет сам Рокоссовский, почти полностью парализовали всякое движение составов. Генералу пришлось еще раз обратиться к Верховному Главнокомандованию с просьбой убрать чересчур ретивых агентов НКВД. Пропускная способность дороги несколько увеличилась, но недостаточно. Рокоссовский поэтому попросил, чтобы начало наступления было отсрочено на десять дней, что и было разрешено. Но даже при такой отсрочке войска прибывали на исходные рубежи с опозданием и вынуждены были вступать в бой по частям[5].
В первый момент наступление в Центральной России именно благодаря прибытию войск Рокоссовского принесло некоторый успех. На других участках фронта, где наступавшим противостояла тщательно укрепленная на протяжении длительного времени оборона немцев, продвинуться не удалось. Положительный эффект все же был достигнут. Опасаясь возникновения новой угрозы, немецкое командование было вынуждено вывести войска с обширного выступа между Ржевом, Гжатском и Вязьмой, который немцы удерживали с 1941 г., рассматривая его как трамплин для повторного прыжка на /86/ Москву. Выведенные войска были перемещены в район Орла, откуда грозили теперь окружением передовым частям наступающих армий. Рокоссовскому пришлось остановиться — или даже отступить там, где это диктовалось необходимостью, — и перейти к обороне. Переход этот, вынужденный также тем, что и на юге дела шли не слишком успешно, был осуществлен умело и хладнокровно[6].
Между тем на юге советские войска двумя группировками, находящимися соответственно под командованием генералов Голикова и Ватутина, нацеливались через бреши в немецкой обороне одновременно в двух направлениях: на запад и к Черному морю. Одержанные победы окрыляли настолько, что в качестве главной все больше выдвигалась задача действовать возможно более стремительно, чтобы не дать противнику времени перевести дыхание. Поэтому перед войсками ставились все более отдаленные цели, хотя тяжесть непрерывных боев уже начинала сказываться на боеспособности наступающих частей. Количество танков резко сократилось. Тылы и базы снабжения оставались далеко позади[7]. Воздушная разведка обнаружила передвижение крупных вражеских соединений. Командование фронтами, как и Верховное Главнокомандование, решило, что немцы спешат отступить за Днепр. Было решено отрезать им путь к отступлению. Приказы из Москвы еще более растянули полосу действия наступающих советских армий, которым надлежало теперь не только совершить окружение Донбасса, но и прорваться к Днепру, чтобы не дать немцам укрепиться на его берегу. Во всем этом сказывалась серьезная недооценка сил противника[8]. На юге немецкими войсками по-прежнему умело командовал фон Манштейн. Он не только не собирался отступать, но, сосредоточив войска, отведенные с Кавказа и других участков фронта, подготавливал крупное наступление. Оно началось 19 февраля.
Наступление захватило Советское Верховное Главнокомандование врасплох. Лишь по прошествии нескольких дней оно полностью осознало масштабы угрозы[9]. Наступление не только поставило под удар наиболее далеко продвинувшиеся советские части, заставив их спешно отступить, но и по мере своего успешного развития на протяжении первой половины марта привело к тому, что в руки немцев вновь начали переходить районы, которые советские люди считали уже окончательно освобожденными. После победного ликования вернулись дни острой тревоги. 15 марта Манштейн вновь взял Харьков, 18-го — Белгород. Стала вырисовываться чрезвычайно серьезная опасность: дойди немцы до Курска и дальше — в окружении оказались бы не только армии Рокоссовского, но и все другие соединения, наступавшие на центральном участке фронта. Сталин позже говорил о попытке фашистов «взять реванш за Сталинград»[10]. На фронт были спешно направлены сначала Василевский, потом Жуков. Ликвидировать опасность, однако, помогло не столько их присутствие, сколько быстрая переброска подкреплений, предназначавшихся вначале Рокоссовскому. Манштейн был остановлен сразу за Белгородом. /87/
В боевых операциях наступила пауза, обусловленная весенней распутицей. Как и годом раньше, обе стороны использовали ее для уточнения своих планов. Советское командование намеревалось возобновить столь резко прерванное наступление, по-прежнему концентрируя основную часть сил на южном фланге. Не только военные, но также политические и экономические соображения побуждали его отдавать предпочтение южному театру действий. Однако в конце марта советские военачальники получили от своей агентурной разведки сведения о том, что и немцы не намерены оставаться пассивными: они готовятся к очередному, третьему подряд летнему наступлению. Позже в Москву был доставлен и точный план немецкой операции[11].
