А в русской земле начался обратный процесс: страна осознала, что из‐за раздоров оказалась на краю гибели. Подала клич защитить православие церковь: ведь избранный царь Владислав так и не отрекся от католичества, не появился в Москве, а в столице господствовали схизматики, расхищавшие государственную казну и церковное имущество. Ропот земли русской с наибольшей силой вырвался наружу в Нижнем Новгороде: осенью 1611 года староста Кузьма Минин обратился с призывом пожертвовать всем ради спасения Отчизны. И потекли деньги, и пошли люди. Ополчение возглавил князь Дмитрий Пожарский.
В августе 1612 года ополчение подошло к Москве. И тут дело освобождения русской земли едва не рухнуло. Казаки, не привычные к долгим осадам, к тому же не предвещавшим богатой добычи, заявили, что голодают и не могут далее стоять под Москвой; пусть с ней управляются богатые дворяне. Вот как описывает дальнейшие события С. М. Соловьев: «Услыхавши о том, как рушится доброе дело под Москвою, троицкий архимандрит Дионисий созывает братию на собор для совета: что делать? Денег в монастыре нет, нечего послать казакам; какую им почесть оказать и упросить, чтоб от Москвы не расходились, не отомстивши врагам крови христианской? Приговорили послать казакам сокровища церковные, ризы, стихари, епитрахили саженные в заклад в тысяче рублях на короткое время, написали им и грамоту. Но посылка тронула казаков: совестно, страшно показалось им брать в заклад церковные вещи из монастыря св. Сергия, и они возвратили их в монастырь с двумя атаманами и в грамоте обещались все претерпеть, а от Москвы не уйти».
22 октября казаки штурмом взяли Китай-город. Поляки оставались только в Кремле. Чтобы избавиться от лишних ртов, они приказали боярам и всем русским удалить из Кремля женщин. Эта мера позволила еще на месяц продлить агонию обреченных существ, теряющих человеческий облик.
«Между тем голод в крепости достиг ужасающей степени, – рассказывает Станислав Кобержицкий. – В последние два месяца, сентябре и октябре, осажденные питались только собаками, кошками, мышами, кожами, размоченными в воде и раскрошенными на мелкие части, и – ужас обнимает при одной мысли – пожирали друг друга, даже откапывали недавно погребенные трупы!.. Они теперь уже готовы были искать верной смерти в неравном бое, но русские клятвенно обещались выпустить их с оружием и имуществом. На этом условии крепость сдана; но русские забыли свою клятву: Струса, полковников и ротмистров бросили в тюрьму, прочих топили, вешали, резали и наслаждались местью».
Король Сигизмунд еще надеялся повернуть вспять колесо истории. Он прибыл в Вильно и приказал сюда же прибыть войску. Но войско не шло, потому что у короля не оказалось денег. Искатели приключений, привыкшие добывать богатство и славу собственным мечом, иссякли за время авантюр двух Лжедмитриев. Польша и Литва устала усеивать костями своих воинов земли Московии. Королю удалось набрать три тысячи немцев, с которыми он и направился к Смоленску (в июне 1611 года город был взят поляками).
Сигизмунд рассчитывал присоединить к немецкой пехоте конницу, бывшую в Смоленске, но бравые рыцари отказались повиноваться своему королю. Печальный король тем не менее решил продолжить войну с войском, которое размерами ненамного превосходило отряд телохранителей. И тут даже небо предупредило Сигизмунда о бесполезности затеи. «При выезде из Смоленска случилось неблагоприятное предзнаменование: когда король приблизился к воротам, называемым княжескими, висячие решетки сорвались с крючьев, упали и заградили путь; король должен был выехать через другие ворота. Это было предвестием, что в московское царство нет уже свободного пути» (Кобержицкий).
С достойным уважения упорством король проигнорировал предупреждение небес и продолжил путь по направлению к Москве.
«Впрочем, некоторым из рыцарства стало стыдно, что отпустили короля своего с горстью наемников в землю неприятельскую, и 1200 человек конницы нагнали короля на дороге в Вязьму», – пишет С. М. Соловьев. Здесь же к нему присоединился гетман Ходкевич; он советовал немедленно идти к Москве – там в то время еще держался польский гарнизон в Кремле.
Войско Сигизмунда подошло к Москве и стало лагерем при селе Федоровском. Здесь его нашло известие, что Кремль пал, Струс и другие военачальники заключены в тюрьму, а простые воины преданы смерти. В последней надежде был распущен слух, что прибыл королевич Владислав, избранный на трон московских царей. Однако ни один русский не явился в лагерь Сигизмунда, чтобы выразить почтение своему формально законному царю. Наступившая суровая зима поторопила Сигизмунда со сборами в обратный путь.
«Таков был конец славного московского похода, – подводит итог Кобержицкий. – Как в начале – все радовало и подавало прекрасные надежды; так после – все пошло наоборот. Беда преследовала поляков на каждом шагу, успех сменился неудачей, надежды обманули, ожидания великой победы исчезли, как дым. Напрасно человеческий разум усиливался бы разгадать причины такой перемены в святилище вечности: они известны одному только Владыке неба и земли, господствующему и над царями».
Русские поняли, что междуцарствие к добру не ведет, и, дабы избежать появления новых претендентов на трон, к выборам властителя приступили тотчас после освобождения Москвы. Помня, к чему привело кулуарное избрание Шуйского, в начале 1613 года был созван Земский собор – самый представительный за всю предыдущую российскую историю.
Сразу же был оглашен принцип: «литовского и шведского короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство не избирать, и Маринки и сына ее на государство не хотеть, потому что польского и немецкого короля видели на себе неправду и крестное преступленье и мирное нарушенье: литовский король Московское государство разорил, а шведский король Великий Новгород взял обманом».
Как ни странно, царем избрали почти мальчишку – 16‐летнего Михаила Романова. Причем отец будущего основателя царской династии ― Федор Романов (Филарет) был патриархом у Тушинского вора. Но в этом, казалось, нелогичном избрании имелся глубокий смысл.
И в самой Москве, и на соборе были сильны позиции казачества. Оно большей частью служило Тушинскому вору. Таким образом, даже позорное патриаршество Федора Романова сыграло положительную роль при избрании сына: Михаил Романов не мог преследовать побежденную сторону, не бросив тень на отца, ― невольно он стал гарантом консолидации расколотого прежде общества. Бояре и дворяне дружно проголосовали за малолетнего царя, надеясь сохранить свои вольности и расширить права, а по большому счету – править за него.
Позиции царя, избранного демократическим путем, были необычайно сильны. Смута прекратилась, никто не решился оспаривать трон. Но положение страны было невероятно тяжелым: казна пуста; регулярное войско приходилось создавать заново, продолжала существовать внешняя угроза – в лице шведов и поляков – и внутренняя опасность в лице непримиримых казачьих отрядов. Отец царя Филарет находился в плену до 1618 года; жил он в доме Льва Сапеги. Всесильный литовский канцлер продолжал плести интриги и надеялся взять реванш. По словам С. М. Соловьева, русский посол Желябужский «проведал, что все литовские сенаторы хотят мира с Москвою, кроме Льва Сапеги, который один короля манит…».
В 1614 году был схвачен мятежный атаман Иван Заруцкий вместе с женой двух Лжедмитриев, «царицей» Мариной Мнишек. Заруцкого отправили в Москву и здесь посадили на кол, маленького сына Марины от Тушинского вора повесили (чтобы ни у кого не возникло соблазна провозгласить его царем), а сама польская авантюристка умерла в заточении.
Осколок московской смуты неожиданным образом больно ударил по Речи Посполитой. Поляки и литовцы, воевавшие на стороне Лжедмитриев, а затем участвовавшие в походе Сигизмунда, вернулись на родину. Солдаты удачи привыкли купаться в золоте, через их руки прошли невиданные сокровища. Они беспрестанно требовали у короля денег, будучи в Москве. «Желая укротить эту гидру, король чрез послов позволил взять московскую казну и, сообразив, сколько кому причитается жалованья, разделить ее всем безобидно, – рассказывает современник событий Станислав Кобержицкий. – Наконец завладели сокровищницей некогда счастливой Московии, вскрыли богатства многих царей, хранившиеся столько веков. Тут в первый раз увидели добычу из опустошенной Ливонии, золото и серебро Великого Новгорода, на трехстах возах привезенное победителем Василием, подати и налоги, собранные с русского народа, и дань богатых провинций. Невозможно с подробностью исчислить, сколько было массивных золотых статуй, столов, бисера, кубков, чаш, золотых крестов, осыпанных драгоценными камнями, рогов единорога и прочих богатств могущественнейшей Империи, которых остатки еще до сих пор хранятся у вельмож; прочее расточено мотовством наследников. Таких огромных богатств очень бы достаточно было войску взамен следовавшего ему жалованья; но расточительность воинов все спустила с рук в полгода или немножко больше».
