Не давая коре высохнуть, я придал ей желаемую форму, расщепил топором кору с обоих концов и сложил обе лопасти, которые свертывались в трубку, толщиной в ствол. Затем я скрепил обе лопасти гвоздями, так что, сойдясь на обоих концах свертка, они образовали на них по острому ребру. Таким образом я придал челноку два носа, которые должны были значительно облегчить его передвижение. Однако середина коры оставалась плоской. Чтобы придать бокам более отвесное положение, я стянул кору веревками, вставив между ее краями распорки. Дело удавалось. Но так как для дальнейшей работы у меня не было необходимых инструментов, то я послал за ними Фрица и Жака, поручив детям привезти с собой сани, к которым я приделал колеса одной из пушек, найденных нами на корабле. Я намеревался перевезти челнок в место, более удобное для окончательной его отделки. В ожидании возвращения посланных, Эрнест и я еще побродили по окрестности, при чем я нашел дерево, которое индейцы называют деревом-светочем, употребляя его в виде факелов во время ночных походов. Я вырубил также кокоры, чтобы подпереть бока моего челнока. Одновременно мы открыли и другой род резины, которая, засыхая, твердела и становилась непромокаемой. Рассчитав, что для смоления челнока эта резина удобнее всякой смолы и дегтя, я собрал ее в большом количестве.
Фриц и Жак возвратились только перед ночью, и потому погрузка была отложена на завтра.
На рассвете следующего дня мы взвалили на сани челнок, назначенные для него кокоры и все вещи, которые, по-нашему мнению, могли принести нам пользу, и направились к Палатке. В Соколином Гнезде мы остановились только часа на два, чтоб пообедать и накормить наших животных.
Мы прибыли к Палатке задолго до заката солнца, но слишком усталыми, чтоб предпринять что-либо в тот же вечер. Весь следующий день был употреблен на отделку челнока. Для скрепления его я прибил под каждый нос по согнутому куску дерева, а по длине челнока - киль. Вверху мы приделали отгиб из планок и шестов, к которым были прикреплены кольца для продевания снастей.
На дно челнока я бросил, в виде балласта, каменьев и глины, которые прикрыл помостом, удобным для стояния и ходьбы. Поперек челнока были помещены подвижные скамьи. Посредине возвышалась наша мачта, снабженная треугольным парусом; сзади я прицепил руль.
Мне пришла счастливая мысль еще более облегчить челнок. Я попросил жену сшить мешки из тюленьих шкур, надул эти мешки воздухом, осмолил их и привесил к бокам челнока. Эти пузыри должны были не только поддерживать челнок на воде, но и не дозволять ему опрокинуться или зачерпнуть воды.
Я забыл упомянуть, что корова наша отелилась немного спустя после времени дождей. Так как теленок уже подрос, то его можно было употребить на работу. Однажды вечером я высказал эту мысль в присутствии семьи. Эрнест предложил приучить бычка к бою, по примеру готтентотов, и так как братья находили его мысль странной, то он добавил:
- Народ этот живет в стране, изобилующей хищными зверями. Стада, составляющие единственное его богатство, были бы вскоре истреблены, если б их не охраняли быки, приученные к битве с хищными животными. Эти храбрые сторожа охраняют скот на пастбищах, стараясь сдерживать его в одном месте. Заметив опасность, они понуждают скот стать в круг; слабейшие животные становятся в середину, другие по окружности - головами наружу. Приблизившийся неприятель видит перед собой ряд длинных и острых рогов, и, по большей части, отступает. Однако лев не устрашается и этой обстановки и для спасения стада защищающий его бык бывает всегда вынужден пожертвовать собой. Эти отважные животные употребляются племенами готтентотов и в междоусобных войнах, и нередко им то племя и обязано одержанной победой.
Этот рассказ чрезвычайно понравился детям; но так как нам не предстояло ни защищать наши стада, ни вести войну, то было решено воспитать бычка обыкновенным образом. Оставалось только определить, кому из детей поручить его.
Ленивому Эрнесту было достаточно хлопот с обезьянкой; онагр отнимал довольно много времени у Фрица; на долю Жака, наиболее предприимчивого, выпало и наиболее забот: его буйвол и шакал лишали его свободного времени; заботу об осле приняла на себя жена; на мне лежал общий надзор за всеми животными; только у Франсуа не оказалось занятия.
- Ну, малютка, обратился я к нему, - хочешь ты попытаться воспитать бычка?
- Да, да, папа, - воскликнул он, хлопая в ладоши, - бычок красивый; я буду ласкать его, давать ему, что он любит, и хоть я и маленький, а с ним справлюсь. Я назову его Мычком.
Имя бычку было утверждено, и дети стали придумывать имена буйволу и двум щенкам. Жак предложил назвать буйвола Вихрем, уже заранее радуясь возможным словам: "Вот Жак несется на Вихре". Щенки были названы по своим мастям: один Бурым, а другой Рыжим.
Целые два месяца мы заняты были перегораживанием пещеры дощатыми заборами и плетнями, чтобы сделать это жилище как можно удобнейшим, рассчитывая зимой приступить к его украшению.
Работа значительно облегчалась накопившимся у нас большим запасом бревен, досок и другого леса.
Пол нашей комнаты был покрыт толстым слоем глины, в которой вставлены были очень тесно плоские камешки. Стены были покрыты раствором гипса, и я рассчитывал, что конец лета высушит его.
Из шерсти нишах коз и овец мы придумали, между прочим, изготовить войлочные ковры для столовой и сборной комнаты. Для этого мы разостлали на парусе пласт предварительно расчесанной шерсти и полили ее кипятком, в котором распустили куски рыбьего клея. Я свернул парус, и мы долго били по нем толстыми палками. Повторив поливку и продолжив колоченье, мы развернули парус, и от него отделилась длинная и широкая войлочная полость, которая, будучи высушена на солнце, прекрасно выполняла свое назначение. Ковер этот не мог, конечно, равняться с турецким, но был еще очень пригоден.
XXII
ПРАЗДНИК СПАСЕНИЯ
Однажды утром, проснувшись раньше обыкновенного и не желая своим вставанием нарушить сон семьи, я старался вычислить время, прошедшее со дня нашего крушения.
К большому моему удивлению вычисление убедило меня в том, что я размышляю накануне дня, который в минувшем году оказался для нас столь несчастным и вместе с тем столь счастливым.
После нескольких воспоминаний, поневоле весьма грустных, я должен был сознаться самому себе в моей чрезвычайной неблагодарности. Бог не только избавил нас всех от смерти, но доставил нам убежище, поистине благословенное, так как до настоящего времени всякий труд наш вознаграждался и малейшее наше усилие увенчивалось успехом. Из души моей вознеслась теплая молитва к Тому, который так очевидно охранял мою жену и наших малюток. Я решился не пропустить незамеченной эту годовщину и ознаменовать каким-либо торжественным празднеством, которое могло бы пробудить в детях чувства, приличные нашему прошедшему и настоящему.
Вечером, за ужином, я еще колебался, не решив ничего относительно следующего дня.
- Дорогие мои, - сказал я детям, - завтра великий день, который мы должны помнить в течение всей нашей жизни, что бы нас ни ожидало. А мы едва не забыли его! Завтра минет год с того дня, когда мы пристали к нашему прекрасному острову и чудесным образом избавились от смерти. День этот должен стать праздником для каждого из нас. Постарайтесь встать завтра пораньше.
Эта весть удивила мою семью. Она не хотела верить, чтобы мы уже целый год прожили в одиночестве.
- Не ошибся ли ты в счете? - спросила жена растроганным голосом. Неужели уже целый год...
- Я не ошибся, дорогая моя, - ответил я. - Мы потерпели кораблекрушение 30 января прошлого года. Календарь, который, к счастью, мне удалось спасти, служил нам одиннадцать месяцев; с того времени прошло еще четыре недели. Мы пристали в берегу 2 февраля, следовательно, завтра мы должны праздновать день нашего избавления. Но так как книгопродавец забыл выслать нам новый календарь, то впредь мы сами должны позаботиться счислением дней.
- Это не трудно, папа, - торопливо высказался Эрнест. - Нам стоит только поступать подобно Робинзону Крузе: каждый день делать по нарезке на дереве и затем делить эти значки по неделям, месяцам и годам.
Мысль мальчика казалась мне справедливой. Я задал ему несколько вопросов о календаре, о способах придать счету дней желаемую правильность, и ответы Эрнеста изумили меня своею основательностью. Я назвал его, шутя, астрономом нашей колонии и поручил ему надзор за всеми часами в наших владениях.
- Настоящий-то астроном - наша библиотека, - скромно возразил он. Какое счастье, папа, что мы спасли все эти хорошие книги.
- А я не очень люблю книги, - вмешался маленький Франсуа.
- Да ты, маленький лентяй, - заметила мать, - еще не знаешь, что в них есть.
- Мне, мама, веселее играть с Биллем, или бегать с Жаком, или работать с тобой в саду. Ведь это же не худое дело!
