Вычислительная техника у древних египтян была намного менее совершенной, чем у вавилонян».
Итак, мы рассмотрели педагогику, филологию, право и математику, как они применялись и проходились в э-дубе эпохи царства Ларсы. Следовало бы отметить еще музыковедение (но здесь мы вынуждены отнести читателя целиком к специальным работам),[291] а также религиозное и литературное образование, которые получали ученики э-дубы. Но религии царства Ларсы (о которой мы больше всего знаем опять-таки по данным школьных библиотек) будут посвящены другие выпуски серии.
После завоевания Ниппура, Ларсы, Урука, Ура вавилонским царем Хаммурапи (1762 г. до н. э.) и их разрушения его сыном Самсуилуной (1739 г.) центр учености был перенесен в пригород Вавилона — Борсиппу, а место сравнительно общедоступной светской школы (é-dub-(b)a) заняла индивидуальная выучка у отдельных грамотеев (нередко — гадателей или низших жрецов, так как к середине II тысячелетия до н. э. царские хозяйства пришли в упадок, а вместе с тем испытали качественное и количественное ослабление кадры писцов-администраторов, к которым примыкали и светские учителя). Новые учителя гораздо хуже прежних знали шумерский язык. Хотя его не прекращали изучать вплоть до I в. н. э., основным средством письменного общения стал аккадский язык.
XVII–XVI века до н. э. были периодом застоя в развитии клинообразной письменности; лишь в XV–XII вв. до н. э. она вновь расцветает — уже как аккадская письменность, хотя и с обязательным изучением шумерского языка, без чего не были бы понятны словесные знаки клинописи. Центры образованности теперь — города Вавилон, Борсиппа, Иссин, Ниппур; создается второй «поток традиции» (аккадский), в котором ведущее место, по-видимому, опять занял новый «ниппурский письменный канон», и в его составе принимают окончательную форму и важнейшие филологические пособия.
Глава VI СЕМЕЙНАЯ ОБЩИНА В СЕЛЕ И В ГОРОДЕ. ДЕЛЬЦЫ И ТОРГОВЦЫ, ЖРЕЦЫ И ЖРИЦЫ
Большая семья или большесемейная община как хозяйство или как тесно связанная группа хозяйств, объединяющая три-четыре поколения родичей по отцовской линии с их женами, детьми и зависимыми людьми, была открыта в Шумере и Аккаде III тысячелетия до н. э. автором настоящей книги в 1954 г. и для хурритской периферии Месопотамии II тысячелетия до н. э.
Н. Б. Янковской в 1960-х годах. Но существование подобной семейно-хозяйственной структуры в Вавилонии II тысячелетия до н. э. и вообще в развитых областях древней Передней Азии до сих пор отрицается даже таким основательным специалистом, как И. Е. Гельб.[292] Лишь Н. М. Никольский еще в середине 40-х годов указывал на существование и в старовавилонской Нижней Месопотамии общинных организаций,[293] но поскольку он нередко смешивал большесемейную общину с сельской, а сельскую с храмовым хозяйством, постольку на его указания мало кто обратил внимание, тем более что источниками он пользовался только из вторых рук.
Нам приходилось, однако, отмечать, что при купле или аренде земли за городскими пределами в старовавилонское время продавцами и арендаторами не менее чем в 30 % случаев оказываются групповые владельцы; и, хотя родство их между собой чаще всего не зафиксировано, все же едва ли нужно сомневаться в том, что это — группа родичей, совместных владельцев земли, а стало быть — представителей большесемейных общин. Следует учесть, что сдавалась в аренду часто не своя, а казенная земля, т. е. выданная в надел условно, как вознаграждение за службу, а казенные наделы в Нижней Месопотамии испокон веку были индивидуальными.[294] Это значит, что индивидуальные арендодатели земли не обязательно были собственниками ее, а коллективные скорее всего собственниками такой земли были. Поэтому в целях выявления сельских большесемейных общин следует исключить случаи несомненной сдачи в аренду казенных наделов. Тогда обнаруживается, что владельцами земли на правах участия в общинной собственности были и при царстве Ларсы семейно-общинные группы не в 30 % случаев, а значительно чаще. Правда, в Уре этого времени из 15 продаж садовых плантаций[295] лишь 4 осуществлены группами братьев и 1 — отцом и сыном; но плантации всегда индивидуализируются раньше всего, а поля продавать, видимо, запрещалось, кроме пустошей (UET V, 159, 167, 168). Но что касается аренды, то после исключения случаев аренды заведомо казенных наделов (UET, V, 207, 212–213, 215) оказывается, что в 9 случаях полевые участки сдавали группы (UET V, 205, 206, 209–211, 217–219, 221) и лишь в двух имеющихся случаях аренды финиковой плантации и луга (UET V, 214) и финиковой плантации и поля (UET V, 220) и в одном случае аренды поля (UET V, 208) землю сдает одно лицо, но зато в двух последних сделках арендаторов двое. Заметим при этом, что численность групп собственников иногда довольно велика, так что речь не может идти только об отце и сыне или родных братьях (UET V, 205: 8 человек; 209: 9 человек; 211: И человек; 217: 3 человека; 218: число не сохранилось (не менее 3 человек), два арендатора; 219: 12 человек; 221 — 5 человек; это значит, что обычная группа собственников в среднем состояла не менее чем из 8 взрослых полноправных мужчин, а считая женщин и детей, сельская большая семья насчитывала в среднем 30–40 человек, что по порядку величины близко к данным Н. Б. Янковской для гораздо более отсталой хурритской Аррапхи в предгорных районах за Тигром в XV–XIV вв. до н. э.[296] Она же показала, что индивидуализация общинных земельных владений, как и вовлечение их в оборот, начинается со специализированных плантаций, возделываемых отдельными индивидуальными семейными группами в пределах большесемейной общины.[297] К этому надо еще прибавить, что всякая большесемейная община естественным ходом вещей на 3—4-м поколениях дробилась, так что и отдельное существование индивидуальной семьи является преходящей, но в то же время нормальной стадией в развитии большесемейной общины, и потому нет ничего удивительного, что известный процент продавцов земли даже и в общинно-частном секторе составляют отдельные хозяева. Таким образом, в сельском хозяйстве Нижней Месопотамии вне государственного сектора и во II тысячелетии до н. э. положение несущественно отличалось от того, которое здесь существовало на пятьсот-семьсот лет раньше, а также от положения в более отсталых местностях месопотамской периферии.
49. Пахота на волах. С изображения на цилиндрической печати 2-й половины II тысячелетия до н. э.
Заметим, однако, что в пределах того же царства Ларсы вокруг столицы его — собственно Ларсы — документами сельских семейных общин не засвидетельствовано. Это может иметь различные причины. В столичной округе мог быть значительно выше процент площади дворцового и храмового сектора, а так как число арендных и продажных документов на поля вообще очень невелико, то из г. Ларсы они могли не дойти чисто случайно. Или же в г. Ларсе действовал какой-либо запрет на аренду общинной земли. Что общинно-частный сектор существовал и там, нам, как представляется, удалось показать путем анализа переписки вавилонского царя Хаммурапи с управляющим царскими землями в покоренной Ларсе Шамашхазиром.[298]
Помимо того что сельское население, не принадлежавшее к числу царских и храмовых людей, обычно держалось в течение 3–4 поколений семейными общинами, оно, несомненно, имело и другую организацию. Установить ее существование трудно, потому что частноправовых документов, касающихся негосударственной земли, дошло мало и в них данных об организации сельского населения нет, а документы отчетности касаются, как правило, земель царских и храмовых различных категорий, деловая же переписка тоже касается административных вопросов, связанных с теми же землями и находившимся на ней персоналом. Н. В. Козырева, изучая город Ларсу и его округу того же периода, которым мы заняты здесь, обнаружила, что деревенские поселения (uruki, ālu[m] — «поселения» и an-zag-gàr, dimtu[m] — «башни») в подавляющем большинстве случаев носили названия по именам царей или крупных царских чиновников, и если не все, то значительной частью своих территорий представляли царские или храмовые земли — индивидуальные «наделы-кормления» (gán šuku[m], kuru[m]6, eqlum šukussum или kurummatum) либо индивидуальные и групповые «урочные» (gán éš-gàr/gú-un, eqel iškārim или biltim). Тем не менее выясняется, что помимо царских и храмовых служащих, ведавших этими землями и продуктами, собиравшимися с них, в сельских местностях имелись еще и «старейшины» (šībūtum или kabtūtum), никогда не упоминающиеся[299] в составе лиц, вознаграждаемых из казны, и возглавляемые «старостой» (rabi'ānum или haziānum, hazannum); последний, видимо, назначался царем. Анализ документов из переписки Хаммурапи с Шамашхазиром, где упоминаются старейшины, показывает, что юрисдикция их отличалась от юрисдикции царско-храмовых чиновников: одни дела, связанные с землевладением, решаются в административном порядке чиновниками, другие — совместно чиновниками и старейшинами и, наконец, третьи — только старейшинами. Таким образом, очевидно, существовали земли и люди, на которых юрисдикция чиновников не распространялась. Здесь, очевидно, и нужно искать земли, находившиеся во владении семейных групп, которые могли их сдавать в аренду или, в единичных случаях, и продавать, не считаясь с царскими властями.
