В своей упорной гонке за тактически неосуществимым Конрад завел свои войска в яму, на побег из которой не было надежды, если только судьба не бросит им спасительной веревки. Фортуна смягчилась и сделала это — с помощью телеграммы, которая не шла по прямой.
Пока разрозненные силы Конрада бросались на русских возле Лемберга во исполнение его плана и в процессе этих атак запутывались все больше, вражеские орды надвигались на его тыл. Далеко на северо-западе изолированные армии Данкля сражались, чтобы сдержать удвоившие свои силы русские 4-ю и 9-ю армии, которые шли с севера. 9 сентября Данкль предупредил Конрада, что он больше не может их сдерживать и должен отступить за Сан. Еще хуже был тридцатимильный промежуток между внутренним флангом Данкля и Рузским. В эту брешь направлялась армия Плеве и целый кавалерийский корпус, невидимые и не предвиденные Конрадом.
Но простодушное русское командование пришло ему на помощь в самый последний момент. Рано утром 11 сентября австрийцы перехватили радиоприказ, который русские, по своему обыкновению, разослали в незашифрованном виде. Приказ выявил, что левое крыло Плеве должно было этим вечером достичь пункта назначения далеко позади Рава-Русской. Уцепившись за соломинку, Конрад задержался на несколько часов в надежде на то, что чудо случится на его другом фланге, и послал тем временем приказ остаткам дивизий эрцгерцога Иосифа отбросить наступающие войска. Оффенберг не думал, что такой приказ стоит передавать войскам. Таким образом, во второй половине дня, когда никаких известий о чуде так и не пришло, Конрад наконец отдал приказ об отводе армии и скорейшем отступлении за Сан.
По одному из самых странных совпадений в истории, это случилось почти в тот же час, когда Мольтке смирился с неизбежным и отдал приказ, который превращал вынужденный отвод его правого крыла в общее отступление немецких войск во Франции.
Однако австрийское отступление, если и было менее окончательным, одновременно оказалось гораздо более длительным и трудным. Процитируем трогательные строки австрийской официальной истории:
«День и ночь за длинной вереницей транспортных средств шла пехота, с опущенной головой, но не лишившаяся мужества (sic!); артиллерия, до осей увязающая в болоте, в которое превратились дороги… кавалерийские полки, как всадники Апокалипсиса, утопая в этой неразберихе, прокладывали себе путь, их присутствие ощущалось издалека из-за всепроникающего запаха гнойных ссадин сотен лошадей, что они вели с собой».
К счастью, глубокая топкая грязь дорог дополнительно замедляла и так медлительных русских, а частые вспышки света от их радиоприказов помогали австрийцам уклоняться от охвата. Но войска Оффенберга могли сделать это, только отойдя на юг так далеко, что они стали смешиваться с отступающей волной 3-й армии. Менее двух третей австрийских войск, которые Конрад уверенно послал в наступление в августе, достигло убежища за Саном. Но даже там они не задержались надолго. Они были настолько явно непригодны для сражений, что 15 сентября, когда приблизились первые русские, Конрад приказал начинать новое отступление за Дунаец, расположенный в восьмидесяти милях к западу, оставив большую крепость Перемышль и ее гарнизон в качестве заслона на пути преследователей. Конрад почти наверняка спасся бы сам и спас свою страну этой очередной авантюрой, если бы воздержался от последних и бесполезных атак в окрестностях Лемберга. Но его радужная фантазия не позволила ему этого.
Она безусловно овладела им вновь, когда после войны он писал в мемуарах: «Австро-венгерские армии не проиграли. Их нужно было отвести, чтобы избежать ситуации, которая вполне могла бы привести к поражению, если бы бой продолжился. Таким образом они спаслись!» Однако Конрад спас свои армии от уничтожения, но не от краха. Он потерял около 350 000 человек из 900 000, а оставшиеся в живых отступили на 150 миль, отказавшись от территории Галиции. Но итоговый эффект был хуже, чем непосредственные результаты. Конрад жонглировал армиями — и разбил их. Если он и смог собрать осколки, склеив их немецким клеем, они никогда больше не были достаточно прочными.
Сцена 4. «Первый Ипр» — битва реальная и выдуманная
За девять месяцев с момента начала войны успело состояться два сражения на Ипре. Да и само «Первое сражение на Ипре», по сути, было двойным. По своему зарождению и ходу оно было тесно связано с борьбой, происходившей в то время вдоль Изера, между Ипром и морем. Но это сражение также обладало двойственной природой. Имело место сражение союзных войск, занимавших неглубокие траншеи перед Ипром. Был и другой бой, который разыгрывался в воображении двух главных командующих на стороне союзников — в их штаб-квартирах за Ипром. Последние сражались с тенями, в то время как первые защищались от суровых реалий. Редко когда вид с передовой и вид из мест далеко за линией фронта различались настолько — если подобное вообще когда-либо происходило.
Столкновение на Ипре последовало за попытками обхода, которые стали следствием возникновения безвыходного положения на Эне — но не было истинным его продолжением. В то время, пока Жоффр и Фош продолжали концентрироваться на ближайшем западном фланге немецкого рубежа во Франции и думать о следующем перехватывающем маневре, Фалькенгайн обратил внимание на Фландрию и планировал более широкий маневр — по сути, настолько широкий, насколько позволит береговая линия.
Новая 6-я армия, составленная из войск, переброшенных с восточного фланга в Лотарингии, должна была противостоять следующей ограниченной передислокации Жоффра. Между тем еще одна свежая армия должна была вымести побережье Бельгии позади фланга союзников. Эта армия, 4-я, была составлена из войск, высвобожденных после падения Антверпена, а также четырех новообразованных армейских корпусов; эти восторженные толпы молодых добровольцев были смешаны с 25-процентным ядром обученных резервистов.
Отказ от обороны Антверпена и его возможные последствия не помешали Фошу строить планы. 10 октября он рисовал такую картину будущего:
«Я предлагаю послать в наступление наших левых (10-ю армию) из Лилля вдоль Шельды к Турне или Орши, британской армией… сформировать рубеж от Турне через Куртрэ… Таким образом, все французские, британские и бельгийские дивизии будут объединены на левых берегах Шельды или Лиса. А дальше будет видно».
Если бы это намерение было воплощено в жизнь, войска союзников двигались бы на восток, в то время как новые немецкие силы направлялись бы на юг за их спиной.
13 октября Фош написал Жоффру о намерениях сэра Джона Френча: «Маршал хочет любой ценой идти к Брюсселю. Я не буду его удерживать». К счастью для войск союзников, король Альберт удержал их обоих, благоразумно не желая упускать побережье и совершать вылазку вглубь страны. И немцы вскоре внесли свой вклад в эту задержку, подтвердив тем самым его мудрость.
Когда британский II корпус начал двигаться вперед, чтобы выполнить свою часть обратного развертывания, он обнаружил, что французский левый фланг теряет в темпе. К 18-му он был вынужден остановиться сам — еще до того, как достиг Лилля. III корпус и кавалерийский корпус Алленби, подходя с его левой стороны, были задержаны сходным образом и 20-го обнаружили, что вынуждены сопротивляться наступающему противнику. За день до того начался немецкий натиск на линию Изера неподалеку от моря.
До сих пор шесть слабых бельгийских дивизий, подкрепленных бригадой французских морских пехотинцев адмирала Ронарка, занимали линию от моря почти до Ипра. Но две французских территориальных дивизии, прикрываемые кавалерийским корпусом Митри как раз вовремя, захватили правую половину линии до самого Диксмюда, усилив бригаду Ронарка и соединившись на Ипре с войсками Раулинсона.
Нападение на бельгийский сектор было осуществлено силами трех дивизий Беселера из Антверпена. Более крупное войско, прикрываемое ими до последнего момента, стягивалось к сектору Диксмюд — Ипр.
В тот момент приближающегося кризиса Фош все еще намеревался провести свое восточное наступление и, похоже, главным образом был озабочен сомнительным расположением духа британского верховного главнокомандующего. Сэр Джон Френч двинул свои войска во Фландрию только после длительных колебаний, тревожась о том, что, заняв положение на левом фланге французов, он может стать таким же уязвимым, как у Монса в августе. Но в результате тактичного обращения и усердной лести Фоша, он вскоре стал более оптимистично смотреть на вещи. Однако затем его обеспокоило сопротивление, с которым его II корпус столкнулся в начале продвижения к Лиллю: он заговорил о строительстве огромного укрепленного лагерь в лесу, способного укрыть все экспедиционные силы.
