Далекий главнокомандующий предполагает, а его подчиненные располагают — подконтрольными им войсками. Атака со стороны русских не начиналась до 30 августа, и даже тогда решающий удар пришел не от армии Рузского по Лембергу, а от Брусилова, который ночью отступил на север с основной частью своей 8-й армии, а затем нанес сокрушительный удар правым корпусом против одного из секторов австрийского фронта. Крушение этого сектора спровоцировало общий отток в обратную сторону. Дороги в тыл были перегружены беженцами вперемешку с орудиями и транспортом. Австрийская официальная история откровенно рассказывает, что даже просто крика «Казаки идут!» часто хватало, чтобы вызвать очередной взрыв паники.
Однако казаки не шли так быстро, как это представлялось перепуганным австрийцам. Русские снова дали врагу время оправиться. Им понадобилось почти три дня, чтобы продвинуться на восемнадцать миль, которые их спасающиеся бегством противники покрыли менее чем за сутки. Далее запоздалое приближение русских породило новую волну паники, которая проделала такие бреши в фронте противника, что Конрад вечером 2 сентября был вынужден отказаться от защиты Лемберга. Но его противник дал ему время, которого ему так не хватало.
Конрад использовал его не для уклонения, а для более глубокого продвижения, поставив все на свой окончательный успех на севере. Здесь к 30 августа крылья Оффенберга окружили фланги Плеве, в то время как Данкль должен был вбить клин между двумя русскими армиями. Уверенный в ранее принятом решении, Оффенберг просил о двухдневной передышке для его выполнения. Местному командиру было гораздо проще попросить об этой паузе, чем Конраду — признать ее необходимость; он нес ответственность за все, и ему пришлось иметь дело с тревожным фактом, что только тридцать миль и паникующая толпа отделяет Рузского и Брусилова от коммуникаций его северных армий. Несмотря на эту мрачную ситуацию, Конрад согласился с просьбой Оффенберга и позволил ему сохранить дополнительные дивизии.
Как фехтовальщик-левша, теснимый двумя противниками, Конрад будет охранять правый бок хрупким плетеным щитом, одновременно в полную силу нападая на противника перед собой. Его сила воли вызывала восхищение; она бы вызывала безоговорочное восхищение, если бы можно было быть уверенным в том, что ее причиной не стал самообман.
Кроме того, в современной массовой войне воля верховного главнокомандующего, какой бы сильной та ни была, не может подчинить тех людей, от которых он зависит; его воля будет бесполезна, если его мысли не созвучны их мыслям. В последовавших событиях пропасть между идеями Конрада и возможностями его орудий стала явной.
В ночь на 30 августа командир оказавшейся в опасности русской 5-й армии пытался выкрутиться из положения, отдав приказ об отступлении. Этот приказ мог не спасти его, если бы удача на сей раз благоволила осторожным. На следующее утро челюсти ловушки не захлопнулись, а были разомкнуты. За эти челюсти отвечали два эрцгерцога, Иосиф справа и Петер — слева.[54] Одинокий австрийский аэроплан, производя рекогносцировку, принял горстку русской кавалерии за дивизию, направляющуюся в тыл Иосифа; он перевел туда большую часть своих сил для охраны. На другом крыле австрийская кавалерия сообщила об аналогичной, не менее мифической угрозе, после чего Петер отвел все свои войска, чтобы прикрыть тыл. Таким образом, русские благополучно отступили, оставив поля боя пустым. На следующее утро Оффенберг отдал приказ о быстром преследовании, но было слишком поздно. От Конрада пришли контр-приказы.
Эти новые приказы породила скорее надежда, а не беспокойство. Хотя в реальности армию Плеве окружить не удалось, но в глазах Конрада та была разгромлена. Справедливости ради стоит отметить, что он мог видеть состояние противника только через увеличительное стекло, предоставленное ему подчиненными, которые стремились польстить его надеждам и преувеличить свои собственные достижения.
Воодушевленный образом Плеве, окончательно снятого с доски, Конрад задумал картину нового и более масштабного окружения. Оффенбергу следовало развернуться и двинуться с севера на медленно двигающиеся армии Рузского и Брусилова, в то время как недавно прибывшая 2-я австрийская армия должна была ударить с юга по другому флангу и окружить их тыл. Это была мастерская концепция, которая по своей захватывающей дух смелости была достойна Наполеона. К сожалению, картина Конрада не совпадала с реальной ситуацией у его оппонентов и зависела от изменений в их планах. Иванов приказал Рузскому отклониться на север, удерживая связь с Брусиловым, так что он мог атаковать с фланга и тыла войска, преследующие Плеве. Влияние на план Конрада здесь состояло в том, что в результате этого перемещения Рузский столкнулся с направляющимися на юг австрийцами вместо того, чтобы подставить им свой фланг; это также сократило пространство, в котором Оффенберг мог маневрировать между своим старым и новым противником. Но даже и это, возможно, не имело бы значения, если бы орудие Конрада, австрийская армия, была приспособлена для смелых и быстрых маневров. Ее очевидная непригодность к этому стала главной причиной расхождений планов Конрада с реальностью.
Кроме того, появилась новая опасность. Теперь существовало две армии вместо одной, угрожающей его крайним левым флангам. Вновь сформированная русская 9-я армия была отправлена к Висле в поддержку 4-й; в то время как последняя сдерживала армию Данкля, первая должна была пробиться сквозь его фланг и окружить австрийский тыл. Тогда все австрийские войска можно было отрезать от их естественных путей отступления. Таким образом, пока Конрад пытался поймать часть войск Иванова смертельной хваткой, Иванов отступал в сторону, чтобы обойти его слева и ударить в тыл.
Столкновение этих двух планов привело к серии акробатических трюков, подобных которым такие огромные армии не предпринимали ни до того, ни после, и к которым именно эти армии были приспособлены хуже всего.
Оффенберг своевременно развернулся и двинулся на юг, оставляя дивизии эрцгерцога Иосифа в арьергарде; Плеве, считавшийся разгромленным, также развернулся и последовал за ним. 6 сентября Оффенберг, предполагая нанести удар по флангу Рузского, обнаружил, что Рузский натолкнулся на его фланг у Рава-Русской. К счастью для него, Рузский был удивлен не меньше, и это дало Оффенбергу шанс встретиться с ним лицом к лицу. На юге другие клещи Конрада оказались не более эффективными; австрийская Вторая армия появилась на поле боя свежей, даже слишком свежей для боевых действий, но была измотана маршем. Ее наступление вскоре захлебнулось, выродившись в ряд разрозненных атак, не поддержанных артиллерией, и в результате все закончилось ночью ширящейся волной паники.
Когда клубок распутался, австрийские 2-я, 3-я и 4-я армии стояли в ряд лицом к востоку. Ясно было только то, что русские войска отклонялись к северу. Это вдохновило Конрада на концепцию еще одного наступления, независимо от состояния его войск. Вечером 8 сентября перед Оффенбергом была поставлена задача по сдерживанию тех русских, что встретятся с ним, в то время как две другие армии должны были покинуть свои подготовленные оборонительные позиции и двинуться на север, чтобы прорвать русские ряды. Но день 9 сентября принес только разочарование. Брусилов был также намерен предпринять наступление, и обе стороны в итоге столкнулись лицом к лицу. Состояние австрийских войск обесценивало их численное превосходство, и битва закончилась патом, оставив каждую из сторон с преувеличенным представлением о мощи противника.
Не теряя веры, Конрад той ночью направил своим армиям новый приказ о «сосредоточенном ударе по противнику на фронте Лемберга». На следующее утро он сам выступил вперед с войсками, считая, что его присутствие может послужить для них ободрением. Не удивительно, что его присутствия в одной точке пятидесятимильной линии — или, вернее, позади нее — никто особо не заметил. Он направил срочную депешу командующему 2-й армией, в котором приказывал «атаковать без остановки, решительно и не считаясь с потерями». Командующий 2-й армией не думал, что приказ стоит того, чтобы идти по трупам. Во время Мировой войны такие приказы приходилось повторять много тысяч раз всеми сторонами, как если бы для тех, кто их произносил, они имели силу волшебного заклинания. Более экономное применение этой фразы, возможно, наделило бы ее большей мощью. На тех, кому она была адресована, она редко оказывала какое-то заметное влияние — а на врага и того реже.
В своей упорной гонке за тактически неосуществимым Конрад завел свои войска в яму, на побег из которой не было надежды, если только судьба не бросит им спасительной веревки. Фортуна смягчилась и сделала это — с помощью телеграммы, которая не шла по прямой.
