что в настоящее время наиболее подходящей фигурой для этой цели он считает Якушева, про которого было сказано, что он превыше всего ставит интересы России. Это было началом «Треста», который действительно добился больших успехов. Помимо Якушева в нем сотрудничали генерал Зайончковский, подписавший, как известно, брусиловское воззвание, и генерал-лейтенант Н. Потапов.
Про взгляды Зайончковского было упомянуто. Что касается Потапова, то уже говорилось, что он перешел на сторону большевиков в ноябре 1917 года и был назначен начальником Генерального штаба, а впоследствии начальником военной контрразведки.
Эта тройка разыгрывала перед эмигрантами роль членов тайной монархической организации, которая будто бы проникла в самые важные сферы, а особенно в армию и ГПУ. Однако «Трест» отличает от простой провокационной организации то, что он проповедовал в среде эмиграции соединение монархии и Советов, куда должны были быть включены лучшие элементы советского режима. Характерно, что переговоры на этой основе происходили у Якушева даже с Н. Марковым-вторым и великим князем Николаем Николаевичем.
Разумеется, для ГПУ это было чистой провокацией, но сама идея разработки такой идеологии, даже в провокационных целях, симптоматична. Она показывает принципиальную возможность существования некоей идеологической базы сотрудничества между большевиками и крайне монархической частью эмиграции.
Крайне сомнительно, чтобы Якушев, Зайончковский и Потапов действовали лишь как простые шпионы. Учитывая имеющуюся информацию, можно предположить, что они могли рассматривать свою деятельность как первую попытку сотрудничества между большевиками и монархистами, которая впоследствии могла бы стать основой для их реального сотрудничества.
Мнимый монархический центр служил как бы символом того, что такая возможность в принципе существует. Можно почти не сомневаться, что эти трое независимо от планов ГПУ могли иметь психологию двойников, преследующих и свои цели. Все это ярко проявилось в деле Шульгина в 1926 году, о чем будет идти речь ниже.
Важно также и то, что ГПУ хотя бы для провокационных целей пришлось сформулировать правую националистическую программу, которая впоследствии с помощью Шульгина стала широко известной и прочитанной руководством уже в 1926 году, в критический момент для национал-большевизма.
Политический триумф национал-большевизма в Советской России начинается в связи с обсуждением сменовеховства, оказавшегося на время в центре внимания советской прессы и даже внутрипартийной жизни. Следует отметить, что эмиграция в то время не была отделена от Советской России железным занавесом; между ними существовала широкая двусторонняя связь. То, что печаталось в эмигрантских изданиях, быстро становилось достоянием советской прессы, хотя бы и в форме критики.
О масштабах знакомства советского руководства с эмигрантскими изданиями дает представление следующий факт. В апреле 1921 года президиум ВЦИК принял постановление о выписке 20 экземпляров каждой из ведущих эмигрантских газет. Президиум ЦКК РКП(б) также выписывал ведущие эмигрантские издания. Получали их и некоторые обкомы партии, как, например, Ленинградский и Кубано-Черноморский.
Ленин посылал записки с требованием обеспечить своевременное получение «Смены вех» и «Накануне».
Первая положительная реакция на взгляды Устрялова принадлежит «Правде», которая в разгар кронштадтских событий опубликовала передовицу под симптоматичным заголовком «Патристика», посвященную выходу устряловского сборника «В борьбе за Россию». В передовице выделялись мысли о национальном возрождении России через большевистскую власть и о целесообразности для белых как можно скорее прекратить вооруженное сопротивление.
Но широкая реакция на сменовеховство пришла не сразу. По-видимому, имело место какое-то негласное обсуждение сменовеховства на самых верхах партийного руководства, в результате чего вначале было вынесено решение поддержать сменовеховство. Это, так же, как и НЭП, было одним из результатов Кронштадта. В критическом положении большевистское руководство решило изменить не только свою экономическую, но и национальную политику. Социальная база власти оказалась слишком слабой. Сменовеховство соблазняло возможностью привлечь на свою сторону новые широкие массы, до сих пор стоявшие в оппозиции.
Таким образом, сопротивление русского населения вызвало необходимость пойти с ним на некоторый компромисс. Национал-большевизм в глазах советского руководства и выглядел таким вынужденным компромиссом. Однако даже и такой компромисс был опасен, ибо, во-первых, он мог оттолкнуть от большевиков коммунистов других национальностей, а во-вторых, он явно содержал в себе такие потенции, которые при некоторых условиях могли повести к ослаблению большевиков, тем более что Устрялов прямо говорил о том, что конечной целью национал-большевизма является освобождение от большевизма.
Это и обусловило двойственное отношение большевистского руководства к национал-большевизму. 13 октября 1921 года Стеклов опубликовал очень одобрительную передовицу «Известий» практически без всякой критики «Смены вех», заявив, что авторы сборника знают, что именно они выражают «истинное настроение и интересы широких интеллигентских кругов если не сегодняшнего, то завтрашнего времени». Он предложил широко перепечатывать сменовеховцев. На следующий день «Правда» опубликовала статью Н. Мещерякова, который обширно цитировал «Смену вех» и в целом дал ей очень положительную оценку. «Авторы книги, — писал он, — сохранили еще многие пережитки своей старой психологии. Но жизнь учит, и они способные ученики. Логика жизни заставит их идти все дальше и дальше по пути сближения с революцией».
Через несколько дней, выступая на II Всероссийском съезде политпросвета, Троцкий возводит поощрение сменовеховства в ранг государственной политики, подчеркивая в нем именно национал-большевизм. «Сменовеховцы, — сказал Троцкий, — исходя из соображений патриотизма, пришли к выводам, что спасение России в советской власти, что никто не может охранить единство русского народа и его независимость от внешнего насилия в данных исторических условиях, кроме советской власти, и что нужно ей помочь... Они подошли не к коммунизму, а к советской власти через ворота патриотизма».
Троцкий рекомендовал самым широким образом пропагандировать «Смену вех». Особо важно, сказал он, питать этими идеями военных.
Речь Троцкого является первым заявлением, исходившим от одного из вождей, и указывает на него как на первого адвоката сменовеховства в руководстве, хотя он, видимо, действовал в этом вопросе в полном согласии с Лениным.
Настоящий панегирик сменовеховцам последовательно воспел А. Луначарский. Вначале он дал интервью, в котором сказал: «В руководящих правительственных и партийных кругах с большим интересом наблюдают происшедшую перемену в части русской эмиграции. Мы будем очень рады, если эта часть эмиграции вернется в Россию и будет сотрудничать с советской властью... В России имеется немало людей, которые проделали ту же эволюцию, что наши эмигрантские группы». Однако Луначарский предупредил сменовеховцев, что они сделают большую ошибку, если попытаются образовать конкурирующую или независимую от коммунизма партию.
Затем Луначарский опубликовал отдельную статью, в которой задавался вопросом: как могло случиться, что «правые патриоты» и «активные контрреволюционеры» могли пойти на союз с большевиками? Ответ его таков: «Они потому хватали винтовки против нас, что принимали нас за губителей России как великой державы». Луначарский дает сменовеховцам следующую характеристику: «Это национал-либералы,
