Из-за наших спин выскакивает, прорвавшийся через стада Джаркентский эскадрон и несется на остановившиеся кибитки. Тут начинается настоящая резня, бойцы рубят все, что осталось живым.
- Петров, - кричит почему то мне начальник отряда, - скачи к Черненко, пусть прекратит стрелять, своих покалечит.
Я несусь к большому бархану. На самой вершине за пулеметом лежит Кучер и Ванька. Ствол пулемета перегрелся так, что пар вырвал пробку из кожуха и свистит, как из чайника, две коробки уже расстреляны, кругом масса гильз. За спинами пулеметчиков , соскакиваю с лошади и подскочив к Ваньке, за шиворот гимнастерки оттаскиваю его от подачи ленты и бросаю на песок. Он, открыв рот, бурно дышит и безумно глядит на меня. Теперь очередь за Черненко. Этот вцепился в ручки Максима и его можно отодрать только отрубив кисти. Я ногой ударил его в лицо. Пулемет замолчал. Кучер откинулся, встал на коленки и зло смотрит на меня, на лице под глазом расплывается большой кровоподтек от сапога.
- Ты, гидру..., - шипит он, рука тянется к маузеру.
И тут я влепил ему ногой еще раз по морде, да так, что тело оторвалось в воздух, покатилось по песку и Костя затих. Я оглядываюсь назад. Эскадрон и наши ребята заканчивают резню.
Коновалов растеряно сидит на кровати.
- Понимаешь, Серега, он при мне девочку пополам.
- Кто?
- Эскадронец.
- А ты сам... убил кого-нибудь?
- Нет. Рука не поднялась. Мимо кибиток проскакал, потом назад, но перед глазами вот это... Девочка и... пополам.
- Леша, успокойся. То что мы видели, это жутко... Помнишь, ты мне говорил, молчи. Теперь нам надо молчать.
Кто то стучит сапогами и к нам подходит посыльный.
- Эй, друзья, вас обоих начальник вызывает.
- Начинается, - глухо ворчит Лешка, - Пошли, Серега.
В канцелярии, как и тогда, на окне примостился Черненко. Его лицо распухло, вся правая сторона багровая и глаза совсем не видно. Начальник с суровым лицом сидит за столом и читает бумажки.
- На тебя, Петров, поступил рапорт, на то, что ты избил своего товарища, бойца пограничной заставы Хоргос К.У.Черненко. В рапорте сказано, что ты потакаешь врагам капитализма и сводишь на нет всю работу Советской Власти по ликвидации классовых врагов.
Вот черт, научил на свою голову. Ведь какие слова то нашел, "потакаешь", "сводишь на нет".
- Я ему дал по морде в соответствии с вашим приказом.
В канцелярии наступила тишина. Несколько мух звенят по потолку и их слышно так громко, как-будьто мы едем на паровозе.
- Я, - лицо начальника побагровело. - Я?
- Вы же мне приказали, чтобы я остановил Черненко, чтобы он не перестрелял своих. Я пытался это сделать, но... оторвать его от пулемета не мог. Пришлось дать пару раз...
За спиной слышен стук ботинок и хлопок двери. Начальник свирепо глядит на меня.
- Вон, негодяй.
Через пол часа пришел Лешка.
- Ну что? - бросился я к нему.
- Теперь старшим наряда я уже не буду. Сняли. Мало того, скоро демобилизуют. Через две недели уезжаю в Казань.
- Это тебе сказал, Комаров?
- После твоего ухода взбесился. Рапорт составил, что плохо отношусь к своим обязанностям. Все заметил, сволочь, даже то, что в последней резне ни одного казаха не тронул. Каких слов наслушался, ужас. А ты молодец, как ты этому..., при Кучере. Теперь между ними наверно черная кошка пробежала.
- Навряд ли. Они оба повязаны кровью. Один раз, во время занятий, Кучер мне проговорился, что с Комаровым они вместе в ОГПУ были и делали там столько дел..., что ойе-ей.
Черненко подал заявление в партию. У нас на заставе по этому поводу открытое партсобрание. Всего на заставе коммунистов пять, за Кучера поручился начальник отряда и завхоз. Мы сидим на улице и слушаем выступление Комарова.
...- Товарищ Черненко отлично показал себя в бою. Десятки и сотни бандитов были уничтожены под его меткими пулями.. Благодаря ему мы задержали и разгромили знаменитую банду Сандырбаева. Командование выносит благодарность бойцу Черненко и рекомендует принять его в ряды ВКП(б)...
- Сандырбаев, не бандит...
Сразу стало тихо.
- Кто сказал?
- Я.
Бледный Лешка встал с земли.
- Я здесь давно и знаю всех кочевников, еще с тех пор, когда около шести лет назад разбили последнюю басмаческую банду бая Акбая. Сандырбаев мирный казах и по законам своих предков не раз пересекал границу туда и обратно в поисках хороших пастбищ. Ни одно правительство, никто не может подтвердить, что Сандырбаев нападал на аулы, селения, поселки, никто не может подтвердить, что он занимался разбоями или грабежами... То что произошло на границе можно назвать резней мирного населения.
Коновалов стоит и с презрением смотрит на Черненко и президиум. Кругом поразительная тишина.
- Но, но, но, - прерывает тишину начальник заставы. - О чем говорите боец Коновалов. В ваших товарищей стреляли, они подвергались опасности, а вы здесь пытаетесь утверждать, что боя не было. Ваша агитация уже мне поперек горла. Я ставлю вопрос так. До коле мы будем терпеть недисциплинированных и разболтанных бойцов пограничников. И этот вопрос я выношу перед вами, мои боевые товарищи.
И тут поднялся казак Нечувайло, присланный ОГПУ в отряд за неуемную жестокость над заключенными в лагерях.
- Я тут хочу сказать. Говно, ежели на земле, всегда воняет и чтоб не воняло его надо закопать. Коновал и его дружок Петров все время мутят здесь воду. Подумаешь... грамотные очень. А я вот, пулю чуть не получил, от этих вот, которых Коновал выгораживает. Во, смотрите.
Нечувайло оттопыривает пальцами галифе и все видят сквозную дырку.
- Вот я и говорю, - продолжает лихой казак. - Не должен он быть в нашем отряде и наше отделение просит убрать его с погранзаставы. А что касается Кучера, извиняюсь, бойца Черненко, то он во, мужик. Так их сволочей и надо...
И тут началось. Все стали орать на Лешку, рикошетом матюги понеслись и в мою сторону.
- Стоп, - орет Комаров. - Все ясно. Вот что значит политическое сознание масс. По поводу вас, Коновалов, я приму решение, а как в отношении бойца Черненко?
- Принять, - заревела основная масса отряда.
- Хорошо. Товарищ Черненко поздравляем с принятие в кандидаты нашей партии. Да здравствует наша Советская Власть. Да здравствует великий Сталин.
Все заорали, вскочили и... собрание закончилось.
Через день на заставу приехал уполномоченный ОГПУ. В канцелярию вызвали Коновалова и в течении трех часов допрашивали там. Лешка вышел бледный как смерть.
- Тебя вызывают.
- Меня?
- Тебя.
- Как там?
- Погано.
Уполномоченный сидел за столом начальника.
- Садитесь, Петров, - кивнул он мне на стул. - У меня мало времени, поэтому расскажите мне все...
Он молчит, молчу и я.
- Ты что, глухой? Я прошу рассказать все о том, как вы здесь с Коноваловым проводили контр революционную деятельность...
- Чего то я не помню такого.
- За что избил Черненко?
- По приказу командира отряда.
- Врешь. Ты его ненавидишь, а самое поганое, что вот и своего командира к этому делу притянул.
- Мне перед всем отрядом командир приказал, - упрямо тяну я.
- Коммунист Черненко показал, что ты даже на занятиях с бойцами отряда пренебрежительно отзывались о коллективизации и деятельности нашей партии.
- Значит я его плохо учил, что даже здесь он ничего не понял.
- Что это значит?
- Черненко безграмотный как... индюк. Хоть я и натаскивал его основам русского языка, но при его склонности путать падежи, любой следователь может понять черт знает что.
- Ты не умничай, ишь падежи вспомнил, мало того, здесь передо мной уже вываляли в грязи двух самых лучших людей заставы. Ты сам мразь, пошел вон.
Лешка в этот же день уехал с уполномоченным в центр.
Кучер головокружительно ползет вверх по служебной лесенке. Будучи кандидатом в члены партии, он уже становиться парторгом заставы. Ему выделили домик и здесь закипела "жизнь". Костя готовился. Готовился к собраниям, докладам, отчетам. Его дикая трудоспособность позволила изменить не только речь, но и сделала системность в докладах и выступлениях. Теперь он шпарил цитатами на любой вопрос. Я даже представлял его этаким монстром с изумительной памятью, голова которого набитом нескончаемыми цитатами и изречениями из великих, мелких вождей и передовиц газет.
Черненко заметили. Его отчеты посланные на "верх", получали благосклонные оценки.
А мы по прежнему воюем против диких племен, откочевок и еще...
В этот день нас подняли по тревоге и мы помчались в чуджинское предгорье, устраивать очередную засаду.
Лошадей увели за небольшую возвышенность и мы залегли на горячей каменистой земле. Прошел час, я даже задремал от этой звенящей тишины. Вдруг раздался шум, скрип телег, шарканье ног, цокот копыт и разговор. Высовываюсь из-за камня и по национальным костюмам определил, что идут дунгане. Грязные, оборванные, в основном пешком, мало у кого есть тощая лошаденка, которая тащит телегу со скудным скарбом и больными детьми, дунганская беднота удирала за границу, спасаясь от голода, устроенного Голощекиным в Казахстане. На дорогу вышел начальник заставы.
