В 1859 году шестнадцатилетний Николай писал в дневнике: «Трудно мое призвание и особенно в минуту столь тяжелую (шла подготовка Крестьянской реформы. — В. Б.), во время решения вопроса, жизненного для отечества нашего. Трудно папа работать, надо ему всем помогать, надеюсь, что буду в состоянии к тому».
Его дневники свидетельствуют не только о том, что ему — одному из немногих в императорской семье — была присуща способность к рефлексии, но и о постоянной и упорной работе над собой: к примеру, он отмечал, с какими своими недостатками ему следует бороться: заносчивостью, «недостатком деликатности, строгостью в суждениях о других и со снисходительностью к себе самому».
Юноша возбуждал в обществе большой интерес, симпатию, а главное — глубокие надежды. В нем видели будущего человечного и благородного правителя, способного облагодетельствовать свою страну и править не «железным жезлом», а милостью и любовью, последовательно, мудро и справедливо. Он даже обнаруживал, как казалось, либеральные воззрения, столь созвучные тогдашнему настрою российской интеллигенции. Известного своим консерватизмом правоведа К. П. Победоносцева изрядно выводили из себя возражения наследника «в либеральном духе» во время занятий, вопросы о конституции, которые он задавал.
Насчет либеральных убеждений и общественность, и наставники, возможно, преувеличивали. Во всяком случае, по свидетельству одного из друзей цесаревича, он говорил: «Мне представляется, что неограниченный монарх может гораздо более сделать для блага своего народа, чем ограниченный, потому что в каждой палате гораздо больше интересов личных и партийных, чем может их быть в самодержавном государстве».
После шестнадцати лет цесаревич стал ходить к императору на доклады министров; у него появился свой «салон», руководство которым, не доверяя чужим, взяла на себя сама императрица Мария Александровна. Здесь было немного музыки, немного салонных игр и очень много умных и занимательных разговоров, которые цесаревич слушал с большим интересом. Императрица приглашала государственных людей и придворных, ученых и писателей (в том числе Ф.И.Тютчева, графа А. К. Толстого, князя П. А. Вяземского). Попутно Николай шлифовал свои манеры и навыки поддержания светской беседы.
Устроенное для наследника по образцу отцовского ознакомительное путешествие по России охватило только ее европейскую часть и было разбито на два этапа: летом 1861 года состоялась поездка по Волге на Нижегородскую ярмарку и оттуда в Казань, а летом 1863 года — еще одна, от Петрозаводска до Астрахани и Дона. Цесаревича встречали восторженно. Он посещал университеты и хлебные баржи, мельницы, лавки, харчевни, крестьянские избы и казачьи курени, различные производства; интересовался технологиями, работой ремесленников, заработками рабочих, положением студентов, ценами.
«Войдя в избу крестьянина Куранова, — писала тогдашняя газета, — Цесаревич, по народному обычаю, положил три поклона перед святыми иконами и, заметив в божнице старинные образа, разговаривал о них с хозяином. На набожных хозяев и крестьян произвели сильное впечатление слова его высочества о старинных иконах: из этих слов они узнали, что он хорошо изучил русское иконописание и его пошибы. „На Божье-то милосердие дока какой!“ — говорили крестьяне. Но еще больше удивило их, когда его высочество, взяв из божницы кожаную лестовку, стал расспрашивать Куранова о значении ее и сам говорил, что четыре лопасти лестовки знаменуют четырех евангелистов, обшивка их — евангельское учение и т. п. <…> Нельзя описать впечатления, произведенного этим на народ, увидевший, что наследник знает и уважает заветные русские обычаи. „Русский! Настоящий русский! Слава Тебе Господи!“ — говорили крестьяне и крестьянки со слезами на глазах; многие набожно крестились».
В 1863 году Николай Александрович писал из поездки младшему брату: «Ваше Высочество, августейший братец мой Алексей Александрович, здравствуйте и преуспевайте! Ваш братец Николашка Вам кланяется и желает много лет здравствовать. Думается мне, что подзабыли вы братца вашего набольшего, вот и взял перо гусиное и отписываю вам цидулку сию неграмотную.
Я, слава Богу, жив и здоров и преуспеваю в путь-шествии моем. Газет и писем моих к братцам, думаю, вы не читаете по малой вашей, не в обиду будь сказано, грамотности. Так я сам хочу вашу милость известить и с вами малое время покалякать. Теперь аз малое время плыву на некоем паровом ките, именуемом „Поспешный“, сиречь „скоро ползущий“. Идем мы вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью. Воистину, Ваше Высочество, широкое раздолье. Хорошо море, да Волга лучше… Берега, Ваше Высочество, какие! Страсти сущие! Почище будет, чем в Петергофской речке, высоко и привольно. Гуляй, сколько душе угодно… Хорошо, доложу вам, также на Нижний посмотреть, из себя красив выглядит; ну и город важный, богатый — все есть. Вот доложу, какие есть тут, стоят и проживают городища: Рыбинск, Ярославль, Кострома прозываются пресущественные города! Особливо Ярославль из себя красив: ну и богатеющие купцы тут проживают и на ярмонку в Низовой Новгород ездят, там торг свой ведут. Эти города называю вам, потому что вы в географии еще не тверды, а может, до того не дошли, а где-нибудь по Америке или по Африке прогуливаться с указкой изволите. Ну, признаться, и я не твердо их знал, а вот как теперь, то и помню…»
Когда Николай писал эти полные веселья и юмора строки, жить ему оставалось чуть больше полутора лет.
Отец хотел, чтобы сын, отличавшийся хрупким телосложением, побольше занимался физическими упражнениями. Однажды, участвуя в скачках, великий князь упал с лошади и сильно ушиб спину. Видимо, эта травма, которой врачи поначалу не придали значения (рентгена в те времена не существовало), стала причиной патологии спинного мозга, приведшей в итоге к преждевременной гибели наследника.
«На ближайших к нему точно какое-то затмение нашло, никто не замечал, что с того времени великий князь худел, бледнел, одним словом, угасал, — писала современница. — Он под конец не мог даже выпрямиться, а ходил немного сгорбленным». Никому и в голову не приходило, что это признаки серьезной болезни. Бледность приписывали усталости от интенсивных занятий или путешествия, а с сутулостью воспитатели боролись обычными призывами держаться прямее. В 1861 году у наследника начались довольно сильные боли в спине. Врачи лечили его от ревматизма.
18 июня 1864 года, завершив свое образование, цесаревич выехал в заграничное путешествие и довольно скоро нашел девушку, с которой решил связать свою судьбу, — принцессу Дагмар Датскую. Родители одобрили его выбор; в сентябре 1864 года состоялась помолвка. Свадьба была назначена на лето 1865 года. «Теперь я у берега, — говорил Николай другу. — Бог даст, отдохну и укреплюсь зимой в Италии; затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг; служба и работа. Пора… У нас вся будущность впереди. Здесь, в Европе, лето, а у нас, в России, весна, с ее неурядицами, но зато и с ее надеждами, с ее первыми отпрысками пробуждающейся жизни. Вся работа впереди… Мне кажется, что и люди есть, но только их не ищут. Сколько людей, и дельных, и интересных, нам пришлось видеть в прошлом году во время нашего путешествия по России…»
Не сбылось. Свадьба в 1865 году состоялась, только под венцом с Дагмар стоял не Николай, а его брат Александр Александрович, которому, умирая, цесаревич завещал и невесту, и престол.
В семье Александра Александровича считали человеком негодным для управления государством. Он был тугодум, старательный середнячок. Тщательно занимаясь старшим сыном, Мария Александровна отчасти намеренно сдерживала развитие остальных мальчиков, опасаясь возникновения соперничества из-за верховной власти.
Дядя будущего императора великий князь Константин Николаевич признавал полную неподготовленность Александра к престолу. При дворе Александра считали «неразвитым, неодаренным, неутонченным, упрямым и непокладистым».
Конечно, когда произошла трагедия с Николаем, все пришлось переиграть. Александра спешно объявили наследником; ему прочли курс «государственных наук» (делали это в основном те же профессора, что занимались с Николаем). Но Александр был к тому времени уже вполне взрослым человеком со сформировавшимися взглядами. Науки, возможно, несколько расширили его кругозор, но нисколько не повлияли на систему взглядов. Александра еще можно было учить, но уже поздно было воспитывать.
После первых лекций К. П. Победоносцев записывал: «Сегодня я пробовал спрашивать великого князя о пройденном, чтобы посмотреть, что у него в голове осталось. Не осталось ничего — и бедность сведений или, лучше сказать, бедность идей удивительная».
Между тем Александру предстояло царствовать, и, став императором, он вполне успешно справлялся со своими обязанностями. Современники уверяли, что превращение взрослого недоросля в императора произошло очень быстро, буквально у них на глазах, словно по мановению божественной воли.
