Проект мыслителя-мистика
Примерно в это же время по всей Европе разъезжал со своими планами крестового похода один из самых оригинальных людей того, а может быть, не только того времени. Это был человек, которого на латыни называли Раймунд Луллий, а на родном, каталонском языке — Рамон Льюль (кстати, писал свои труды он и на латыни, и на каталонском, и даже на арабском). Он был уроженцем острова Мальорка, в то время представлявшем из себя особое королевство.
Раймунд Луллий
Луллия еще при жизни считали искусным магом, ему приписывали более четырех тысяч сочинений, хотя достоверно известно всего лишь о трехстах восьмидесяти (!). Его очень долго (а любители оккультных знаний и доныне) признавали успешным алхимиком, нашедшим философский камень. Рассказывали, что все добытое им золото он как подлинный адепт, озабоченный поисками истины и свершением добрых дел, но не обогащением, отдал английскому королю Эдуарду III на организацию крестового похода (никого, видимо, не смущало, что Луллий умер через три года после рождения Эдуарда и за двенадцать лет до восшествия того на престол). Луллий где-то в конце XIII в. (относительная хронология его трудов не прояснена доныне) написал трактат «Ars magna», то есть «Великое искусство». Многие современные ученые расценивают это произведение первой попыткой создания математической логики, первым описанием логической машины, которую, в свою очередь, можно считать предшественницей компьютера. Каталонский мыслитель предложил создать устройство из нескольких концентрических кругов, свободно вращающихся друг относительно друга. На этих кругах написаны различные философские понятия. Например, на одном из таких кругов начертаны наименования субстанций: Бог, ангелы, небо, человек и т. п. На другом — атрибуты: благость, могущество, добродетель и т. п. На третьем — предикаты: вечный, великий, истинный и т. п. Так вот, если вращать эти круги и читать написанное одно под другим, то мы можем получить некое истинное утверждение, например: «Бог есть вечное благо». Более того, комбинируя высказывания (кругов предполагалось никак не три, а в идеале — некое неопределенное и весьма большое количество), мы рано или поздно получим новое знание, которого до тех пор не имели (это слегка напоминает задачку из популярной книжки по теории вероятности: «Сколько времени потребуется, чтобы десяток обезьян, вслепую колотящих по клавишам пишущей машинки, — это писалось еще до изобретения компьютеров, — напечатали „Войну и мир“?»). Таково было «Великое искусство» Луллия. Но поскольку Ars magna также называлась алхимия, то и наш мыслитель стал в преданиях знаменитым алхимиком.
Жизнь Раймунд Луллий прожил бурную. В молодости он был пажом, а потом и рыцарем при дворе королей Мальорки, прекрасно фехтовал, ездил верхом, слагал стихи, и неплохие, вроде бы (другие исследователи относят это к более позднему периоду) учился в Париже, весьма увлекался прекрасным полом (какую-то красотку он, по преданию, преследовал прямо в церкви), чему не мешало то, что в возрасте то ли 23, то ли 24 лет он женился и имел двоих детей.
Но в 1265 г., когда ему исполнилось 30, жизнь его круто переменилась. Как-то ночью он писал поэму, посвященную некой слишком уж, на его взгляд, неприступной красавице. Тут ему явилось видение распятого Христа, и это повторялось пять ночей. «Пять раз, — вспоминал Луллий, — он представал передо мной распятым, чтобы я вспомнил о Нем и возлюбил Его». После этого распутник раскаялся в своих плотских грехах и дал обет посвятить свою жизнь Христу, заняться обращением неверных и, если будет на то Божья воля, закончить жизнь «в алых одеяниях мученика».
Он удалился в пещеру, где в течение семи месяцев приводил в порядок свои дела — мы уже видели на примере Людовика Святого, что мистикам мог быть не чужд практицизм. После этого он передал часть средств жене и детям, дабы обеспечить их, собственную же долю раздал нищим и пустился в путь в одежде францисканского монаха (хотя, судя по всему, формального обета не давал).
В Париже, Риме, может быть, в Иерусалиме, в других местах Европы и Азии он выступал с планами обращения неверных. Нет, Луллий не отрицал возможности нового крестового похода. Он даже строил планы окончательного отвоевания христианами Испании, дабы оттуда вторгнуться в Северную Африку (может быть, эти идеи дошли и до Людовика Святого, и этим объясняется поход в Тунис?). Он предлагал сделать Родос и Мальту базами для этого похода (а ведь иоанниты нечто подобное проделали). При этом он желал, чтобы крестоносное войско сопровождали врачи и санитары, ибо армия ратников Божьих нередко более страдала от болезней (вспомним печальный эпилог Восьмого крестового похода, хотя Луллий пишет еще до этого), нежели от сражений. Причем — любопытная вещь — медики должны были обслуживать и местное население.
Ибо не завоевание видел каталонский философ целью крестового похода. Цель, как было сказано, — обращение: «Как только сарацины будут обращены, не составит труда и обращение остального мира». И еще: «Ведь христиане не в мире живут с сарацинами, Господи, и потому не осмеливаются вступать с ними в споры о вере, когда приезжают к ним. А когда установится мир, христиане получат возможность ездить и наставлять сарацин на путь истины, пользуясь благодатью Святого Духа и истинными доводами в пользу совершенства Твоих атрибутов». Конечно, подпереть слово силой неплохо, но не это главное. Война — это, как мы бы сказали сегодня, принуждение к миру, а проповедь будет успешна лишь в условиях мира. Да, может быть, война и вообще не нужна (дорогой читатель, не ищи строгой логики в писаниях одного из основателей современной математической логики).
Обращаясь к Богу, давая свой обет, Луллий говорит: «Я вижу рыцарей-мирян, отправляющихся за море в Святую Землю, которую они завоевывают силой оружия, но, изнурив себя, они не достигают цели. Поэтому я понял, что завоевывать нужно так, как это делал Ты, Господи, со Своими апостолами, то есть любовью, молитвой и слезами. Так пусть же в путь тронутся святые рыцари-монахи, осененные крестом и исполненные благодати Святого Духа, чтобы проповедовать неверным истину Страстей и из любви к Тебе творить то, что Ты сотворил из любви к ним; и они могут быть уверены, что если они из любви к Тебе примут мучения, то Ты удовлетворишь их во всем, что они пожелают сделать ради славы Твоей».
Но проповедовать нужно так, чтобы сарацины поняли эту проповедь, а значит — на их языке. Логические доводы, конечно, важны, но язык важнее. И вот он, используя прежние связи при дворе королей Мальорки, добивается создания в 1267 г. в Монпелье коллежа Мирамар, где на деньги из мальоркской королевской казны должны обучаться тринадцать монахов, предназначенных к миссионерской деятельности, и главным предметом будет арабский язык. Уже позднее, на Вьеннском соборе (XV Вселенский по католическому счету) в 1312 г. по его предложению Церковь выступила за учреждение — и это было сделано — кафедр еврейского, халдейского (так называли тогда сирийский) и, главное, арабского языков в университетах в Париже, Оксфорде, Болонье и Саламанке.
Свои идеи Луллий стремился воплотить и на практике. На родной Мальорке еще сохранялось арабское меньшинство, так что была возможность учить арабский язык, чем Раймунд и занялся. Он также постоянно вступал в споры с тамошними мусульманами и иудеями. И вот в 1291 г., как раз во время последних боев в Святой Земле, Луллий отправляется в Тунис. Там он проповедует с таким жаром, что его хватают, предают суду по обвинению в оскорблении ислама, приговаривают к смертной казни, но по ходатайству генуэзских купцов освобождают с тем, чтобы он немедленно покинул пределы Туниса. Луллий задумал тайком бежать с корабля, но оказался свидетелем больших неприятностей некоего итальянского купца, имевшего внешнее сходство с самим каталонским проповедником. Толпа чуть было не разорвала на части несчастного негоцианта, пока тот доказывал, что не имеет ничего общего с миссионером.
Луллий возвращается в Европу, безуспешно проповедует новый поход, но замечает, что Папа Бонифаций VIII более занят борьбой с Филиппом Красивым, нежели освобождением Святой Земли.
В 1307 г. он снова в Африке, в Беджае, вновь схвачен и изгнан. Наконец, в 1315 г. он, заручившись письмом короля Мальорки к тунисскому эмиру, снова отправляется в Африку, но явно с целью не столько обращения сарацин, сколько обретения мученического венца, того «красного одеяния», о котором он мечтал. Из Туниса, где ему разрешено проповедовать, он тайком бежит в Беджаю, где ему никто не давал такого разрешения. И там его мечта сбылась. Его узнали и забросали камнями. На родину вернулось только его тело. Идея обращения словом — вспомним св. Франциска — опять не реализовалась.
