Луллий возвращается в Европу, безуспешно проповедует новый поход, но замечает, что Папа Бонифаций VIII более занят борьбой с Филиппом Красивым, нежели освобождением Святой Земли.
В 1307 г. он снова в Африке, в Беджае, вновь схвачен и изгнан. Наконец, в 1315 г. он, заручившись письмом короля Мальорки к тунисскому эмиру, снова отправляется в Африку, но явно с целью не столько обращения сарацин, сколько обретения мученического венца, того «красного одеяния», о котором он мечтал. Из Туниса, где ему разрешено проповедовать, он тайком бежит в Беджаю, где ему никто не давал такого разрешения. И там его мечта сбылась. Его узнали и забросали камнями. На родину вернулось только его тело. Идея обращения словом — вспомним св. Франциска — опять не реализовалась.
Еще один план в конце XIV в. выдвинул Филипп де Мезьер. Этот мечтатель, почитавшийся многими магом и волшебником, старший товарищ и наставник брата короля Франции герцога Людовика Орлеанского, весьма увлекся идеей крестового похода. Он призывал европейских монархов отомстить за позор и унижение, которым подверглась христианская вера, и ставил им в пример их славных предков, в том числе Карла Великого и Людовика Святого. В написанном около 1388 г. трактате «Видение старого пилигрима» он призывает молодых государей Франции и Англии Карла VI и Ричарда II примириться и закончить затянувшуюся войну (в реальности эта война продлится еще не одно десятилетие и получит впоследствии название Столетней). После этого все европейские государи должны способствовать христианской проповеди среди сарацин, турок, татар и иудеев. Если же проповедь не даст скорых результатов, следовало начать новый крестовый поход. Главной ударной силой оного следовало стать новому рыцарскому ордену — Ордену Страстей Господних. Орден этот, по замыслу Мезьера, должен быть открытым для членов всех сословий. Дворянство поставило бы ему магистра и рыцарей, духовенство — патриарха, епископов (именно так должны были именоваться высшие орденские священнослужители) и священников, торговцы — рядовых братьев, крестьяне и ремесленники — слуг. Обет безбрачия не предполагался, требовалась лишь строгая верность в супружестве. Сам Мезьер объясняет отступление от правил духовно-рыцарских орденов сугубо практическими соображениями. В условиях ближневосточного климата, считал он, трудно соблюдать целомудрие, да и отказ от целибата сделает орден более привлекательным. Филипп де Мезьер не очень озабочен проблемами военных действий и финансирования похода, но подробнейшим образом описывает одежды членов Ордена Страстей Господних. Так, например, рыцари разных рангов будут носить одежды алого, зеленого, багряного и голубого цветов, великий магистр — белого; белыми должны быть также праздничные одежды. Крест на плаще — алого цвета, пояс — кожаный или шелковый, с роговой пряжкой, с позолоченными бронзовыми украшениями, башмаки — черные, капюшон — красный.
Иные проекты имели явно пропагандистский и одновременно сугубо утилитарный характер. В XIV–XV вв. в Европе нарастает турецкая опасность. Папы призывают к крестовым походам против турок. В 1454 г. «великий герцог Запада» — герцог Бургундский Филипп Добрый торжественно принимает обет отправиться в крестовый поход на турок. Но конечная цель оного похода — конечно же, Иерусалим. Обет сей был дан на пышных празднествах в городе Лилль и получил у современников и позднейших историков название «обет фазана». (В позднее Средневековье существовал обычай «обетов на птицах». На пиру сотрапезников обносили блюдом с дичью; каждый мужчина — иногда, впрочем, обещания давали и женщины — съедал кусок птицы и произносил обет.) После этого был объявлен чрезвычайный налог, собрано снаряжение и даже корабли, один из советников герцога даже занялся изучением гаваней в Сирии, но… Деньги Филипп Добрый взял в казну, снаряжение и флот пошли на войны в Нидерландах, изучение побережья Святой Земли оказалось ненужным. В итоге герцог объявил о переносе исполнения обета на неопределенный срок, который никогда не наступил.
Короткая и славная жизнь Жанны д’Арк наполнена пророчествами. Ее великий подвиг был связан с пророчеством. Знавшие ее люди многократно свидетельствовали о ее словах: «Разве не было предсказано, что Франция будет погублена женщиной и вновь возрождена девой?». В глазах людей, да и в ее собственных глазах, женщина — это королева Франции Изабелла Баварская, признавшая короля Англии Генриха V законным наследником Французского королевства, а дева — сама Жанна. Ее известные «голоса», видения, в которых ей являлись архангел Михаил и святые Екатерина и Маргарита, пророчествовали, что ей суждено освободить Орлеан от осады, короновать дофина Карла, сына короля Карла VI и грядущего (на деле он, согласно законам Франции, после смерти отца уже являлся королем, но в глазах простецов, к каковым принадлежала и Орлеанская Дева, королем можно было стать только после коронации в священной столице Франции Реймсе) короля Карла VII и изгнать англичан из Франции.
Но было еще одно, менее известное пророчество. Впервые оно упомянуто в написанном из Франции на родину письме некоего неизвестного итальянца, именуемого обычно Псевдо-Барбаро [63]. Он утверждает: Жанне было пророчество о том, что она вместе с королем отправится на Восток, дойдет до Индии и там создаст единую мировую империю во главе с Карлом VII, которому будут подчиняться все народы. Эта экспедиция станет крестовым походом, ибо Жанна расправится с «массагетами» [64] (то есть с язычниками), обратит их в истинную веру и спасет христианские святыни в Азии.
Сходное пророчество приводит знаменитая французская поэтесса Кристина Пизанская, первая женщина, сделавшая литературный труд источником независимого существования. В своем сочинении «Сказание о Жанне д’Арк» она говорит, что французский король отправится с походом на Восток, дабы покорить язычников, еретиков и сарацин. В Святую Землю, которую он завоюет, его поведет Жанна д’Арк, и вместе они обретут там славу. Кристина вспоминает о «втором Карле Великом»: она называет его «Карлом, сыном Карла» (то есть явно намекает на Карла VII, сына Карла VI), который станет «великим господином всех королей» и императором.
Осада Орлеана и Жанна д'Арк. Франция. XV в.
Возможно, разговоры о пророчествах опирались на письмо, которая Жанна написала (или скорее продиктовала, ибо была неграмотной) англичанам и их союзникам бургундцам. Она призвала герцога Бургундского Филиппа Доброго присоединиться к королю, к ней и «ко всем французам» и совершить «самое лучшее деяние, которое когда-либо случалось в христианском мире». И действительно, может быть, она мечтала о пути в Святую Землю.
Осада Орлеана. Миниатюра. Франция. XV в.
Можно, разумеется, счесть все это некими химерами или даже бреднями. Однако люди были совершенно искренне воодушевлены идеями крестовых походов, даже если за этим стояло не столько виде́ние Иерусалима, сколько борьба с реальной турецкой опасностью. В 1617 г. ближайший соратник кардинала Ришелье, «серый кардинал» [65], вполне практически мыслящий политик Жозеф дю Трамбле выдвигал идею всеевропейской коалиции для нового крестового похода. Знаменитый ученый и философ Г. В. Лейбниц в 1671–1672 гг. предложил французскому королю Людовику XIV серию детально разработанных и неплохо мотивированных проектов завоевания Египта и оттуда — Святой Земли. Правда, король-солнце ответил философу через одного из своих министров, что «крестовые походы со времен Людовика Святого не представляют более интереса».
Таковы были последние проекты. Реакция на них показывает, что эпоха крестовых походов действительно закончилась. Или все же не совсем?
Глава 15
Итоги крестовых походов
Крестовые походы — это хорошо или плохо?
Конечно, крестовые походы не достигли своей цели. С течением времени даже обретение Иерусалима стало рассматриваться как всего лишь эпизод в борьбе с турецкой опасностью. И все-таки что же принесли крестовые походы Западу и Востоку? Споры об этом не утихают по меньшей мере с XVIII столетия. Так, деятели Просвещения — мыслители Вольтер и Руссо, историки Э. Гиббон и У. Робертсон — клеймили деяния крестоносцев, осуждали их фанатизм. Философ И. Г. Гердер в своих «Идеях к философии истории человечества» называет крестоносное движение безумием и заявляет: «Стоило оно Европе несказанно дорого, потеряно было много человеческих жизней и средств, но каков успех?». И он же дает отповедь тем, кто еще тогда усматривал в крестовых походах положительные социальные, экономические и культурные последствия: «Обычно так много благих последствий относят на счет крестовых походов, что если разделить такое мнение, то пришлось бы пожелать, чтобы хотя бы раз в пятьсот лет наш материк охватывала подобная лихорадка, потрясающая и возбуждающая все члены тела; однако если присмотреться лучше, то окажется, что большинство последствий, на какие обычно указывают, происходят не от крестовых походов, по крайней мере не от них одних, но что среди множества толчков, испытанных в те времена Европой, крестовые походы в лучшем случае были каким-то второстепенным, побочным ударом, который что-то и мог ускорить в развитии Европы, однако в целом произвел дурное воздействие и, главное, был совершенно излишен для европейцев и их умственных сил. Выдумывать, будто семь [66] совершенно разных походов, предпринятых на протяжении двухсот лет из самых разных стран, по самым различным побуждениям, составляют главный источник исторических событий, и только потому, что все эти походы называются одинаково, — это чистейшая фантазия и мираж».
