Новогодний сон историка
В ночь на 1 января 1904 года, под звёздным небом великой персидской соляной пустыни Дешти-Лут Василий Янчевецкий (будущий писатель В. Ян) увидел сон:
«Мне приснилось, что я сижу близ нарядного шатра и во сне догадываюсь, что большой, грузный монгол с узкими колючими глазами и двумя косичками над ушами, кого я вижу перед собой, — Чингиз-хан. Он сидит на пятке левой ноги, обнимая правой рукой колено. Чингиз-хан приглашает меня сесть поближе, рядом с ним, на войлочном подседельнике. Я пересаживаюсь поближе к нему, и он обнимает меня могучей рукой и спрашивает: „Ты хочешь описать мою жизнь? Ты должен показать меня благодетелем покорённых народов, приносящим счастье человечеству! Обещай, что ты это сделаешь!“ Я отвечаю, что буду писать о нем только правду. „Ты хитришь! Ты хочешь опорочить меня? Как ты осмеливаешься это сделать? Ведь я же сильнее тебя! Давай бороться!“. Не вставая, он начинает всё сильнее и сильнее сжимать меня в своих могучих объятиях, и я догадываюсь, что он, по монгольскому обычаю, хочет переломить мне спинной хребет. Как спастись? И у меня вспыхивает мысль: „Но ведь все это во сне! Я должен немедленно проснуться и буду спасён!“. И я проснулся. Надо мною ярко сияли бесчисленные звёзды. Пустыня спала. Наши кони, мирно похрустывая, грызли ячмень. Не было ни шатра, ни Чингиз-хана, ни пронизывающего взгляда его колючих глаз… И тогда впервые появилась у меня мечта — описать жизнь этого завоевателя, показать таким, каким он был в действительности…».
Но к работе над книгой о повелителе монголов он приступил только 30 лет спустя — в августе 1934 года.
В феврале 1935 года рукопись была готова только наполовину. В ночь на 1 марта Яну снова приснился Потрясатель вселенной:
Я был вчера в объятьях Чингиз-хана, Он мне хотел сломать спинной хребет! Но человек — игра и радостей, и бед, И светится ещё звезда Софэра-Яна!
Софэр-Ян (странствующий философ) — непременный персонаж сочинений Яна. В «Огнях на курганах» — это китайский купец Цен Цзы.
Наконец 12 июня 1935 года Ян поставил в рукописи последнюю точку: «Останется ли жить моя повесть?».
Кошмар отступил навсегда.
Как руки Сталина дотянулись до латиноамериканской литературы
В романе «Осень Патриарха» Габриель Гарсиа Маркес нарисовал гротескный портрет «отца-каудильо», покровителя народа — диктатора, который является обобщённым образом всех реально существовавших тиранов…
Работая над книгой, Маркес изучил много сочинений о диктаторах и тиранах различных эпох. Его Патриарх приобрёл черты доминиканца Трухильо, венесуэльца Хуана Висенте Гомеса, мексиканцев Лопеса де Санта Ана и Порфирио Диаса, колумбийца Пинильи, кубинцев Херардо Мачадо, Фульхенсио Батиста. И ещё одного кубинца — Фиделя, личного друга Маркеса.
Разумеется, писатель не мог обойти вниманием и нашего «отца народов». Впрочем, Сталин «поделился» с Патриархом всего одной, не самой очевидной, деталью своего внешнего облика. Об этом имеется свидетельство самого Маркеса, который в 1957 году был гостем Фестиваля молодёжи и студентов в Москве:
«Несколько раз мы с Плинио (Плинио Апулейо Мендоса, друг и соавтор Маркеса. — С. Ц.) пытались попасть в Мавзолей — главное святилище Советского Союза, где Ленин и Сталин спали вечным сном без всяких угрызений совести. Первые три попытки окончились провалом: то нас не пускали из-за отсутствия специальных пропусков, то мы приходили слишком поздно и не успевали занять очередь. За два дня до отъезда, пожертвовав обедом, мы предприняли последнюю попытку. Молча встали в хвост очереди и через полчаса оказались под тяжёлым гранитным сводом Мавзолея. Милиционеры даже не спросили у нас пропусков.
Преодолев несколько лестниц и бронированных дверей, мы вошли в помещение ниже уровня Красной площади, где стояли два гроба с телами Ленина и Сталина. Снизу их освещали красные прожекторы. Людской поток двигался справа налево, останавливаться было категорически запрещено. Все посетители пытались сохранить в памяти мельчайшие детали увиденного, но это было невозможно. Я слышал разговор делегатов фестиваля через несколько часов после посещения Мавзолея. Они спорили, какой на Сталине был китель — белый или синий. Причем, среди тех, кто утверждал, что белый, находился человек, дважды посетивший Святилище.
Лично я точно знаю, что китель был синий. На груди у Сталина с левой стороны были приколоты три скромные орденские колодки. Маленькие синие ленточки под колодками сливались с цветом кителя, и создавалось впечатление, что это обычные значки. Мне пришлось сощуриться, чтобы рассмотреть их. Поэтому я уверен, что китель на нем был тёмно-синего цвета — как и костюм Ленина.
У него было крепкое, но лёгкое тело. Выражение лица живое, передававшее чувство, имевшее оттенок насмешки. Слегка вьющиеся волосы, усы, совсем не похожие на сталинские, двойной подбородок. Но сильнее всего в его облике меня поразили выхоленные руки с длинными прозрачными ногтями. Это были женские руки. Я вспоминал своё посещение Мавзолея много лет спустя, в Барселоне, когда писал „Осень патриарха“ — книгу о латиноамериканском диктаторе. Я придумывал все так, чтобы этот диктатор не был ни на кого не похож и одновременно имел черты всех каудильо нашего континента. Но есть в нём что-то и от Сталина — великого азиатского тирана, в том числе изящные женственные руки…»
Вот эти описания рук Сталина в романе «Осень патриарха»:
Я увидела беспощадные глаза, глаза, которые говорили о неминуемом, а он медленно, как в полусне, протянул свою женственную руку к бананам гвинео, сорвал один и жадно съел его…
Обычно он приходил ко мне напуганный чём-либо и постаревший от страха, такой, каким он предстал передо мной впервые, когда молча протянул ко мне свои руки, свои круглые ладони, туго, как жабий живот, обтянутые гладкой кожей, — никогда прежде и
