Мотивы у новых ниспровергателей Сталина были разные. Большинство газетчиков гнались за историческими сенсациями, которые не ведавший гласности советский народ проглатывал «на ура». Другая часть разоблачителей делала на критике Сталина профессиональные имена, а попутно заходилась в злобном раже. Не ответит же мертвый Сталин, в самом деле. И, наконец, третья часть публично неистовствовала в своей ненависти к вождю всех народов по личным соображениям. Помыкавшийся года три в ссылке писатель Анатолий Рыбаков жил с антисталинской фигой в кармане всю жизнь, что не помешало ему получать от Советской власти приличные материальные блага и даже… Сталинскую премию! Но, конечно, успешнее во всех смыслах профессию антисталиниста освоил Александр Солженицын, живо сообразивший, что эта стезя принесет ему мировую славу. Антисталинская писанина имела в СССР сбыт, но вот что интересно. Как только Советский Союз распался, тиражи газет и журналов, поднявшихся в перестроечные годы на критике советского прошлого, рухнули и больше никогда и близко не приближались к былым цифрам. По доброй воле читать сегодня «Архипелаг ГУЛАГ» станет разве только молодой ученый-историк, но это будет чтение бесстрастного профессионала, констатирующего законы и нравы определенного периода жизни страны. И это будет самый здравый взгляд на Сталина и время его правления.
Автор уже писал, что, по его мнению, осуждение истории абсурдно. Тем более абсурдно называть законы преступными или беззаконными. Вслушайтесь в стилистическое противоречие. Каково?! А ведь именно так до сих пор и говорят многие, когда речь заходит о 1930—1940-х годах. В эти годы, мол, царило беззаконие. Помилуйте! Что, в тюрьму сажали не по решению суда? Или расстреливали наобум снайперской винтовкой из окон сталинского кабинета? И дела заводили, и следствие вели, и суды заседали. Феномен термина «преступления Сталина» в элементарной подмене понятий. Законы могут быть жестокими и ужасными, но они не могут быть преступными, ибо они законы и от них идет отсчет, что считается преступлением, а что нет, но не наоборот. По моему мнению, в 1930-е годы были просто суровые законы сурового времени, а вот беззакония были сведены к минимуму. Сегодня, к слову, в нашем обществе можно наблюдать прямо противоположную картину. Закон, что дышло, а то и вовсе формальность.
Вернемся, однако, к главному. Какую роль критика Сталина сыграла в разрушении страны? Огромную. А с идеологической точки зрения основную. Репрессии были главным упреком Советской власти в ее праве на существование. Между тем ассоциировать отдельно взятые особенности отдельно взятого отрезка жизни страны с нею самой нелепо. Но аргументация такого рода была тогда не в моде. Нормальным тоном считалось бить себя в грудь и каяться. Читатель уже имел возможность ознакомиться с тем, как в одностороннем порядке приучали извиняться Советский Союз поляки. За Катынь покайтесь, а о Марине Мнишек с мужьями и гибели русских военнопленных в польском плену забудем. Что тут скажешь? Заложенная Хрущевым на XX съезде бомба под Сталина взорвалась второй раз и унесла в бездну великое государство. ГУЛАГом затыкали рот всем, кто пытался предсказать разрушительные для страны последствия перестройки. С ужасом прозревший перед смертью диссидент Зиновьев констатировал в 1990-е годы: «Метили в коммунизм, а попали в Россию». Мне лично сложно что-то добавить, резюмируя эффект антисталинской вакханалии. Разве что вспомнить Запад, который не только потирал в это время руки, но и всячески потворствовал коллективному мазохизму населения великой державы.
В заголовке этой главы я поставил слово «национализм». Потому что без этой темы в этой книге не обойтись. Уверен, что как таковой бытовой национализм развалу Советского Союза не способствовал, потому что был сведен Советской властью к минимуму. О том, что сосед по подъезду грузин, москвичи или ленинградцы, конечно, в силу внешних особенностей этой нации догадывались, а вот что другой сосед молдаванин, белорус или украинец вдруг узнали после 1991 года на волне всплеска национального псевдопатриотизма разных народов. По большому счету все для всех были советскими людьми. И с этой стороны целостности СССР ничего не угрожало. В знаменитом мартовском референдуме 1991 года о сохранении обновленного Советского Союза за сохранение высказались 76,43 % человек от числа участвовавших в голосовании. Причем наибольший процент желающих жить в одной стране был в Киргизии, Таджикистане, Узбекистане и Туркменистане. Выше 90 %. Вот вам и тяга к самоопределению порабощенных русскими народов!
Существует устоявшееся мнение, что референдум референдумом, но после позора ГКЧП все народы Советского Союза вмиг в нем разочаровались и решили жить раздельно. Разумеется, эта беспардонная демагогия – очередное передергивание фактов. Да, действительно, всего спустя несколько месяцев после референдума все республики СССР декларировали свою независимость, но в составе СССР. (До сих пор, кстати, дивлюсь этому геополитическому нонсенсу). Показатель немаловажный, согласитесь. Но, главное, о независимости-то наперебой сообщали республиканские парламенты, а не народ. То есть о суверенитетах грезила элита, которой независимость от центра и впрямь повышала политический статус и возможности, а не население, которого эта независимость, как мы сегодня видим, бросила в нищету. Еще одним подтверждением желанию именно удельных партийных князьев стать полноправными царями вразрез с желанием народа служит тот факт, что органы власти Грузии, Латвии, Литвы, Молдавии, Армении и Эстонии не дали провести упомянутый референдум на территории своих республик. То бишь оказались предусмотрительнее коллег, которым не только фактически, но и формально пришлось переступать через мнение народа.
Берусь, однако, утверждать, что даже желание первых секретарей республиканских ЦК стать президентами родилось не от их патологической тяги к власти, а от общего хода событий. (Оставлю в стороне Прибалтику.) Большинство азиатских республик декларировали свою независимость в ноябре – декабре 1991 года: Казахстан, к примеру только 17 декабря, а не после разгрома ГКЧП. То есть лидеры республик выжидали, как будут развиваться события, и покорно смотрели на Горбачева. (Читатель помнит, что об этом хорошо рассказал в главе «Бессилие ГКЧП и его последствия» Леонид Кравченко.) Да и сам факт, что Беловежское соглашение подписали руководители всего трех республик, говорит сам за себя. Я уж не беру в расчет лихорадочность и скрытность мероприятия, навсегда разделившего, а то и разобщившего дружные когда-то народы. Впрочем, то, что было тайной для народов, не было секретом для Горбачева, имевшего возможность и право арестовать заговорщиков, а значит, и спасти Советский Союз. Не арестовал. Не предпринял ничего! И не мучит сегодня Михаила Сергеевича совесть. Вот у кого надо поучиться патологическому нежеланию каяться. Прав Валентин Фалин.
Сознательно не касаюсь межнациональных конфликтов на территории Советского Союза, поскольку, как мы сегодня видим, это был, скорее, привет из постсоветского будущего, нежели советское настоящее. Соответственно, причиной распада они быть не могли, а были его следствием. Однако один из героев книги заместитель министра обороны СССР Владислав Ачалов оказался в этой главе не случайно. В своих воспоминаниях он ярко рассказывает о том, как союзный центр в лице Горбачева попустительствовал событиям в Нагорном Карабахе и Баку – первым ласточкам войн народов СССР друг с другом. Надеюсь, что у «лучшего немца» и нобелевского лауреата мира Горбачева встают в памяти не только разрушенная Берлинская стена и друг Рейган, но и бакинские «мальчики кровавые в глазах».
Косолапов Ричард Иванович – профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор философских наук, профессор. Родился 25 марта 1930 г. в Сталинградской области. Бывший сотрудник Отдела пропаганды ЦК КПСС, экс-главный редактор журнала «Коммунист» и бывший первый заместитель главного редактора газеты «Правда».
– Мало кто сегодня спорит с тем, что в последние десятилетия советской власти, просуществовавшей тем не менее 74 года, Советским Союзом руководили мелкие люди. Но насчет того, почему так получилось, версий много. Вы работали в святая святых партийного аппарата – в его Центральном Комитете, поэтому лучше многих способны определить истоки этой трагедии…
– Конечно, это была трагедия! Занимаясь теорией в аппарате ЦК КПСС, я действительно наблюдал практически всех знаковых руководителей нашего государства. Сложно говорить, почему в последние десятилетия существования Советского Союза нами управляли мелкие люди. Вероятно, потому, что люди типа Ленина и Сталина – как бы к ним ни относиться, а они были масштабными политиками – сформировались в других исторических условиях. Они испытали на себе условия подпольной борьбы, революционный переворот, Гражданскую войну, межвоенный период с основанием очень сложного социально-экономического уклада. У них был иной опыт. А следующие руководители такого опыта не имели, они продвигались в рамках конторы с уже установленными канонами и алгоритмами, без сильного воздействия творческого начала. И в этом в какой-то мере была обреченность Советского Союза. Но я до сих пор уверен, что в аппарате могли бы быть иные порядки.
