То же самое и со свиданиями. Взрослым арестантам, в зависимости от вида режима, предоставлялось от 2-х до 5-ти свиданий (длительных и краткосрочных) в год. В тюрьмах «сидельцы» были лишены и этого.
Добавим: администрация имела право за «нарушения режима» вовсе лишать зэка передач и свиданий…
«…Сколько существует тюрьма, этот общественный институт, столько же продолжается борьба, кипит великая битва между зэками и обществом. За граммы, сантиметры, градусы и минуты. Идёт она с переменным успехом. То зэки напрут, а общество наступит. Там 50 граммов, здесь 5 сантиметров, тут 5 градусов отвоюют зэки, и глядишь — жизнь! Но не может общество допустить жизнь в тюрьме. Должно быть в тюрьме страшно, жутко — это же тюрьма, а не курорт. И вот уже напирает общество: там 50 граммов долой, здесь 10 сантиметров, тут 5 градусов, и начинают зэки доходить. Возникают сосаловка, мориловка, гнуловка. Начинаются людоедство, помешательство, самоубийства, убийства и побеги.
Много лет наблюдал я за этой борьбой, глухой и непонятной для посторонних. Есть у неё свои законы, свои великие даты, победы, битвы и поражения. Свои герои, свои полководцы. Линия фронта в этой войне, как, видимо, и в других войнах, всё время движется. Здесь она именуется режимом. Зависит она от готовности зэков идти на крайность из-за одного грамма, сантиметра, градуса или минуты. Ибо, как только ослабевает их оборона, тотчас же с победным кличем бросаются вперёд эскадроны с красными погонами или голубыми петлицами. Прорывают фронт, берут в клещи, ударяют с тыла — и горе побеждённым!»
(Владимир Буковский. «И возвращается ветер…»)
Причиной такого ужесточения режима послужил не только рост преступности в обществе. Власть и администрацию мест лишения свободы давно уже раздражало и беспокоило явное несоответствие сложных условий жизни на свободе и достаточно либеральных (для того времени и для того строя) условий отбывания наказаний в лагерях. В очерке о «мужицких» войнах мы уже рассказывали, что немало правопослушных граждан (преимущественно из числа колхозного крестьянства) стремились попасть «за колючку», так как лишь подобным образом, получив справку об освобождении, они одновременно вырывались из рабской крепостной зависимости (колхозники не имели паспортов и были поэтому на всю жизнь «прикреплены» к своему селу).
Кроме всего прочего, сами лагеря постепенно стали превращаться чуть ли не в «малины» и «бардаки». Ослабление режима, бесконтрольное хождение денег, спиртного, даже наркотиков в «зонах», где к концу 50-х годов вновь стал преобладать уголовный элемент, делали такую грустную перспективу слишком реальной.
Однако власть в своём стремлении «окоротить» преступников зашла слишком далеко. Она установила в местах лишения свободы настолько строгие, жёсткие условия содержания, что это постепенно, но неуклонно вело к усилению позиций «благородного преступного мира». Именно он за многие десятилетия выработал традиции и приёмы выживания в условиях самой строгой изоляции, так называемого «душняка», как говорят на жаргоне. Связь с волей, создание «общака», нелегальные «дороги», необходимость контроля за правильным распределением продуктов для общего котла, решение серьёзных и мелких конфликтов, пресечение «беспредела», особенно внутрилагерных грабежей, и многие другие функции вновь брали на себя «святые люди» — «законные воры».
«Душняк», как называют на лагерном жаргоне невыносимые условия существования, создаваемые для арестантов сотрудниками мест лишения свободы (и законно, и незаконно) — самая благодатная почва для благополучного существования и относительного благоденствия «братвы», «правильных», «отрицалов», «чёрных», «бродяг» — осуждённых из числа уголовников, которые активно противостоят администрации мест лишения свободы, насаждают в «зонах» «законы» и «понятия» преступного мира. Все они — мощная армия, руководимая «ворами в законе», их помощники и подручные. Таким образом, чем жёстче режим в местах лишения свободы, чем больше подавляется, угнетается основная часть лиц, отбывающих здесь наказание, — тем сильнее «за колючкой» власть «законников».
Именно поэтому власть, правовыми и неправовыми методами сумевшая на первых порах нанести ощутимый удар по «воровскому» миру, по элите преступного сообщества, — в конце концов своими дальнейшими действиями свела свои успехи к нулю. Хуже того: она укрепила эту самую элиту.
Если в середине-конце 50-х годов у общей массы арестантов постепенно складывалось нейтральное отношение к администрации мест лишения свободы, если сами «мужики» активно выступали против диктата «законных воров» и успешно противостояли «законникам» — теперь, с началом «перестройки» в «зонах», с ужесточением уголовно-исполнительной политики, простой осуждённый вновь стал видеть в работниках колоний, тюрем, лагерей своих врагов, «давильщиков», «псов конвойных».
Интересны в связи с этим воспоминания некоего Р. Джамилева, которые приводятся в исследовании Фёдора Раззакова «Бандиты времён социализма»:
В 1957году существовала система зачётов. Один день, если ты выполнял норму выработки на 120 %, засчитывался за три дня. Людей в основном интересовали эти зачёты. И они, стараясь побыстрее освободиться, работали с охотой, меньше допускали нарушений…
Заключённые были сыты и не думали о том, где бы им кусок хлеба достать. И люди работали добросовестно. Утром рано встаём — никого нам не надо, никакого начальника, чтобы он нас пинал, будил, сажал в карцер за нарушение…Всё решал бригадир, он мог оставить тебя в бараке, если ты плохо себя чувствуешь. Бригадир нёс ответственность и за план, и за работу, и за дисциплину. Обычно на этой должности работали уважаемые, знающие дело люди. «Ментов» в «зоне» не видно было…
То же самое подтверждают и другие старые «сидельцы»:
А сейчас опишу, как мы жили раньше в лагерях, и какие были порядки в то время. Зона — пять тысяч и более. Всё было в зоне: санчасть, штаб, бухгалтерия, касса. В штабе работали в любое время суток женщины, девушки, в санчасти также ночью находились врачи, сёстры — все женщины, и их никто не охранял, как сейчас… Никто не допускал в зоне над работниками беспредела и насилия. Привозили в зону деньги — давать зарплату, так сразу миллион.
Такая сумма была, и никто их не трогал, выдавала кассирша вольно, спокойно. Приходили бригадиры, брали на бригаду деньги — 40–60 тыс., и уходили в барак. Положит на стол деньги и ведомость вместе, каждый подойдёт и сам себе берёт деньги — никого за столом не было…
Не было тогда никаких отрядных (начальник отряда. — А.С.), не знали ни о них, ни о психологах, а вот человечности в людях было больше, чем сейчас. («Воры» сами о себе»)
И вот как видятся «послереформенные» места лишения свободы тому же Джамилеву:
То, что я увидел впоследствии в 1972 году и тем более в 1980-м, это просто страшно. Ввели массу ограничений — в письмах, посылках, свиданиях, деньгах. Очень ужесточили режим. Лагерь внутри разгорожен на локальные зоны («локалки»), заборы по восемь метров высотой, металлические решётчатые заборы. Тюрьма в тюрьме. Даже там, внутри (имеется в виду — внутри колонии. — А.С.), запрещается общаться друг с другом. И вот это всё давит на человека. Он озлоблен на государство, на общество… Зачем его так озлобляют? Сидит какой-то идиот, я не знаю кто, но не человек, — это оборотень какой-то, какое-то существо — и из пальца высасывает всё новые порядки, удушающие человеческие понятия. Понятия в человеке выжигают. Все условия создаются для того, чтобы человек прекратил себя понимать, себя уважать, чтобы у него не было самолюбия, чести, достоинства — ничего.
…Где насилие, там возникает и противодействие. Оттого, что меня в смирительную рубашку одели, оттого, что на мне прыгали, они не воспитали меня, они, напротив, меня ожесточили, и я буду с ещё большей силой им противостоять.
Если сравнивать три периода в «исправительной» системе, хрущёвские лагеря, по крайней мере до начала 60-х годов, были самые лучшие и по условиям содержания, и по эффекту — если задача в том, чтобы не делать человека хуже. С начала 60-х, когда ввели новое законодательство и разделили лагеря по разным режимам, положение с каждым годом становилось всё ужаснее.
Если определить создавшееся положение понятиями уголовного сленга, можно сказать просто: администрации мест лишения свободы была дана команда «фас». И руководство «зон» бросилось её добросовестно выполнять.
Цель существования арестанта в «зоне» вновь изменилась. Раньше он зарабатывал здесь деньги, вкалывал, заинтересованный в том, чтобы «по зачётам» выйти поскорее на волю. Теперь главным было — любыми путями выжить, «перекантоваться». Снова на смену ударному труду пришли старые мудрые зэковские присказки — «День кантовки — месяц жизни», «Час кантовки — год здоровья», «От работы кони дохнут» и пр.
